В клетке у зверя

44. ♀

Валерия

Я в таком шоке, что теряю дар речи. Выходит, дочь Олега жива? Не убита? Все это время он гонялся за собственным хвостом? Он изумленно смотрит на неё. Не верит глазам. А когда все-таки свыкается с осознанием, сконфуживается по-настоящему.

— Почему ты подстроила свою смерть? Я ведь… я думал… — он выглядит растерянно-взбудораженно. — Я был уверен, что тебя… Зачем, Даша?

Девушка обретает озадаченное выражение. А потом лицо искажает ярость.

— Я пять лет пыталась прятаться от тебя в России, ублюдок! — она сводит брови у переносицы, становясь похожа на хищную птицу. — Пять лет менять место жительства и документы! Ты сам не понимаешь? Как возвратный тиф! От тебя не избавиться! Вадим помог разорвать этот порочный круг, но ты и тут меня достал! Ненавижу!

Кажется, для Олега сейчас всё окружающее теряет всякий смысл. Он не замечает стяжки на руках, настороженных охранников вокруг кресла, Волжского, меня, ничего, кроме плазмы, которая сейчас показывает ему дочь.

— Что я подарил тебе на первое первое сентября? — спрашивает он строго. — Я должен убедиться, что это ты. Скажи!

— Это я, пап, — мрачно отвечает Даша. — Пылесос для насекомых с емкостью из зеленоватого стекла.

Олег опускает плечи, сереет.

— Я знаю, что был не лучшим отцом…

— Ты был не отцом, а садистом и насильником! — выкрикивает Даша. — Надеюсь, Вадим скормит тебя свиньям!

Виктор переводит камеру с Олега на Волжского.

— Спасибо, Дарина, — произносит тот бархатисто. — Прости, что пришлось заставить тебя через это пройти.

У Даши на фоне появляется такая же черноволосая девчушка лет трех в розовом костюмчике кофта-штаны. Замечает себя в камере и принимается гримасничать.

— Это… моя внучка? — почти со слезами в голосе спрашивает Олег.

— Milane, uzmi Jasminu! (С сербского/черногоского: «Милан, забери Ясмину!» — прим. автора) — кричит Даша, повернув к кому-то голову. А потом снова направляет взгляд в камеру. — Покажите мне Олега, пожалуйста. — Виктор поворачивает планшет. — Это моя дочь, но твоей внучкой ей никогда не быть. Ненавижу тебя, отец. Прощай.

Камера снова показывает Волжского, и он благодарит Дашу за участие в видеосозвоне. Она отключает связь в тот момент, когда высокий плечистый мужчина за её спиной приходит забирать дочку с собой.

В гостиной повисает гнетущая тишина. Виктор выходит из Зум, и плазма снова показывает андроидный рабочий стол.

— Ну что, теперь ты скормишь меня свиньям? — Олег явно бахвалится, пытаясь придать голосу язвительности, но я слышу в нем дрожь.

— Нет, Олег, — Волжский снова выглядит добродушным. — В этом доме ещё никого не убили и, надеюсь, так и продолжится в дальнейшем. Но ты ответишь за свои действия.

Олег вскидывает на него пропитанный ядом взгляд.

— Ты, упырь, который лишил меня дочери, ещё и наказывать меня собрался?! — ревет несвоим от злобы голосом. — Ты, часом, не охуел?

Волжский поднимает руку с растопыренными пальцами и принимается их загибать:

— Во-первых, ты подставил невиновную женщину, во-вторых, шантажом принудил её шпионить для тебя, в-третьих, заставил её отдаться незнакомому мужчине, в-четвертых, избил её, девчонку, которая в два раза меньше и слабее тебя, и наконец, в-пятых, ты копал под меня. Твое присутствие в моей жизни добавляло адреналина, но отнимало время. А с ним у меня напряженка.

— И что? Я понял, что разгневал такого царька, как ты, — фыкает Олег. — Чё ты мне сделаешь?

— Я уже все сделал, — ухмыляется Волжский.

Виктор снова отправляет что-то на плазму, и теперь я округляю глаза. Это видео из клиники, где я работала, снятое, похоже, скрытой камерой, потому что в том углу, откуда она смотрит, никакого оборудования я не замечала.

— На этом видео, Олег, — продолжает Волжский, — свидетельства того, что ты прибегнул к запугиванию и побросил улики. К тому же обыск был проведен в нарушение всех норм и протокола, без понятых.

— В суде эта запись бесполезна, — Олег бахвалится.

— Зато полезна моему знакомому прокурору, который будет рад разоблачить оборотня в погонах! — отбривает Волжский.

В дверь звонят, и Света впускает в дом наряд полиции.

— Я вызвал настоящих стражей порядка, чтобы тебя арестовали по всем канонам, — добавляет Вадим. — Так что теперь ты сможешь жить на зоне с радостным чувством, что знаешь правду.

Олег молчит. Видит, что проиграл. Это конец. Он точно сядет. И Волжский сделает все, чтобы это произошло. В какой-то момент, несмотря на то, что Олег подставил меня и вообще поступил со мной плохо, я начала сопереживать ему в его горе с потерей дочери. Но после их видеоконференции сочувствие улетучилось напрочь. Олегу не место в обществе среди нормальных людей. Дочь ли он изнасиловал или ещё кого, бил ли жену, это уже неважно. Её мнения мне достаточно, чтобы желать ему гнить в тюрьме. И Волжский, похоже, воплотит это мое желание.

Никто не зачитывает Олегу права, полицейские заменяют пластиковую стяжку на руках на металлические полицейские наручники и выводят из дома Волжского. Вадим отпускает ребят, благодаря за работу.

Волжский расслаблен, как человек, который сбросил тяжелый груз с многострадальных плеч. Раздает команды своим людям, а потом подходит, кладет руку мне на плечо и поглаживает, сжимая пальцы. Прикосновение обжигает сквозь ветровку и худи. Вроде жест ни к чему не обязывающий, но я считываю настроение Волжского. Он меня хочет. И, похоже, теперь видит во мне трофей? Не собирается убивать — я уже поняла. Но и отпускать, похоже, тоже.

Замираю и цепенею. Спина против воли вытягивается, плечи деревенеют. После всего, что Волжский уже сделал, я вроде как не имею морального права сказать ему нет сейчас, когда он очистил мое имя и официально освободил от обвинений, можно сказать, спас. Да и глупо — мы ведь уже не незнакомые люди. Но это не перестает быть насильственной экспансией.

Будто считав мое настроение, он убирает руку и бархатисто произносит:

— Идем, дипломированная Лера, — протягивает мне ладонь. — Маме позвонишь.

Опешиваю. Сам напомнил. Я хотела попросить, но боялась нарваться на отказ или торг. Волжский не перестает меня удивлять. Хотя где мыши понять игры кота?

Берусь за его ладонь, и он помогает мне подняться с диванчика. За талию направляет в кабинет. Там указывает на кресла за журнальным столом и ставит на него два бокала и виски.

Усаживаюсь в одно из кресел, как на иголках. Нетерпение сейчас из ушей польется, но я ведь знаю, что будет так, как хочет Волжский. А сейчас он хочет спокойно налить себе и мне выпить, видимо, чтобы отметить свою победу. Степенно дожидаюсь, когда он разольет бронзовую жидкость по бокалам.

Он протягивает мне телефон, и усаживается напротив. Салютует бокалом. Я не пью, а сразу набираю мамин номер. Идут длинные гудки, никто не отвечает.

— Включи громкую связь, — Волжский бесцеремонно вторгается даже сюда.

— А если это личное?! — восклицаю возмущенно.

— У тебя нет ничего личного, — отвечает он рокотливо. — Особенно теперь, Лера.

Не хочу вдумываться, почему именно теперь. Снова набираю маму и ставлю на громкую связь. Те же длинные гудки. Беспокойство охватывает всецело, начинают дрожать пальцы. Я предчувствую очень плохие известия. Звоню тете Зине так же по громкой связи, нависая над столом. Гудки наконец прерываются, и её старческий, сквозящий виной голос произносит:

— Лерочка, привет…