В клетке у зверя

34. ♀

Валерия

— А маме потом позвонить дадите? — осмеливаюсь спросить, прежде чем набрать Олега.

— Дам, но сначала дело, — отрезает Волжский.

Да понятно, что дело. Тревога по поводу мамы так и сидит где-то в солнечном сплетении, но звонок Олегу страшнее.

На телефоне уже висит несколько пропущенных с разных номеров, я набираю тот, с которым переписывалась смсками. Волжский дает последние указания, где и во сколько назначить встречу, и я нажимаю набор номера.

Пока идут гудки, Волжский рассматривает кабинет пространным взглядом, сцепив пальцы в замок. А я нависаю над столом, упершись в него ладонями.

— Соизволила таки позвонить! — рычит Олег вместо приветствия. — Сколько можно меня динамить?

— Я не динамила, — отвечаю растерянно. Я и не знала, когда он звонил. — Просто не было возможности ответить. Простите.

— Ладно! Ты нашла? — его резкий голос забирается в душу, пробегает судорогой по спине. Даже зябко становится.

— Да, сегодня привезу, — произношу под молчаливый кивок Волжского. — Ресторан «Веранда» на Невском. В четыре часа дня. У меня будет всего полчаса.

— Плотно тебя Волжский в оборот взял, да? — сально усмехается Олег. — Давай, приезжай. Я тебя найду.

Он наконец вешает трубку. Ловлю на себе маслянистый взгляд Волжского. Ну нет. Я просто не готова к сексу сейчас.

— А сама как думаешь, плотно я тебя взял в оборот? — он усмехается.

— Не знаю, — мямлю неправду. Я считаю, что он взял меня не в оборот, а за горло. И не дает дышать.

— Маме давай звони, хотела же! — подгоняет Волжский.

Похоже, не верит.

Набираю маму. Она отвечает на второй гудок и говорит очень взволнованно. Не получала от меня вестей уже сколько времени.

— Я занята очень, мам, прости, пожалуйста, — произношу виновато. — Работы навалилось столько, что не продохнуть. Как твое здоровье?

— Ой да пошаливает дочка, — сокрушается мама. — Врач говорит, надо операцию делать, сосуды около сердца сужены, поэтому у меня бывают приступы, когда оно трепыхается. Встала на очередь.

В душе вскипает волнение.

— А когда? — выкрикиваю громче приличного. — Когда очередь подойдет?

— Да откуда ж мне знать? Ориентировочно год, говорят, — кисло отвечает мама. Понимает, что может не дождаться. И я понимаю. Отчаяние разливается внутри отравляющей волной, и в переносице саднит.

Креплюсь, чтобы не заплакать.

— Ты держись, мам, — говорю гнусаво, нос заложило мгновенно. — Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, дочка, — тепло произносит она. — Приезжай повидаться, а?

— Как только вырвусь, мам, — сглатываю ком. — Ну все, пока.

Вешаю трубку, затем отпинываю пальцами телефон в сторону Волжского. Отворачиваюсь, отхожу к стеллажу с книгами. Слезы рвутся из глаз, а я не хочу плакать при этом изверге. Людям вроде него не понять, каково это любить кого-то.

— Лера, мы не закончили, — стальным тоном раздается из-за спины. — Сядь.

Слезы таки сбегают по щекам, и я поспешно вытираю их ладонями. Волжский заметит, но ему плевать. Ему плевать. Нечего стесняться.

Сажусь в кресло у его стола, а смотреть на него все равно не могу. Ноги горят, как хочется рвануть отсюда и забиться в угол в своей комнате. Мне невыразимо тоскливо и больно за маму, но мои чувства безжалостно расплющивает грейдер под названием Волжский.

— Вот тебе «сувениры», — он выкладывает на стол шуршащие пакетики с новенькой заколочкой в виде стрекозы, брошью типа змеи, парой колец и браслетом. Все — бижутерия. — Скажешь, нашла в тайнике. Он заберет все это. Тебе нужно посидеть с ним за столиком, после чего сказать, что время вышло и ты уходишь. Если сам не уйдет раньше. Прогуляешься по Невскому, зайдешь в пару магазинов. Загляни в секс-шоп, например. Я хочу, чтобы ты купила себе что-то из эротического белья. Выбери на свой вкус, но так, чтобы мне понравилось.

Даже слезы высыхают, пока я его слушаю. Я в шоке. В ступоре.

Хладнокровные указания, как побеседовать с врагом, Волжский совмещает с эротическими пожеланиями. Да у него в груди камень вместо сердца, и никаких моральных рамок нет. Хотя чему я удивляюсь. Они тут на пару с братом женщин убивают. Какие должны быть моральные рамки у серийного убийцы?

После инструктажа Волжский меня наконец отпускает. Телефон так и не вручает. Вот что мне сказать Олегу, если он спросит, почему я без связи? Волнение затапливает по самую макушку. Грудь точно бетонная глыба придавливает. Трудно дышать. Трудно сидеть, лежать. Мне плохо. А время все ближе подкрадывается к моменту выхода.

На обед спускаюсь, но не ем. Мутит от запаха томатного супа Светланы. Волжский уехал утром, я обедаю с Амелией и Виктором. К счастью, при нем одном она сидит тише воды ниже травы.

А после обеда Виктор велит мне одеваться и готовиться ехать. Принимаюсь выколупывать бижутерию из пакетиков и нечаянно укалываю палец брошкой в виде змейки. Больно, зараза. Кровь попадает на блестящий металл… Кое-как стираю её пальцем и все «сувениры» без оберток складываю в рюкзачок.

Меня колотит мелкая дрожь, когда я меняю домашнее платье на удобные брюки с накладными карманами и теплую толстовку. Носки, кроссовки, рюкзачок с вылупленными из пакетиков «сувенирами» за спину.

На территории меня ждет машина с двумя сопровождающими. Один водитель, второй — Денис. Он какое-то время стоял у моей комнаты, когда меня ещё запирали. Симпатичный, гладко выбритый парень немногим старше меня. Волосы короткие, зачесаны наверх. Водитель в костюме, а этот в кожаной куртке поверх брюк и джемпера. Ничем не будет отличаться от обычного посетителя ресторана.

Перед тем, как посадить меня во внедорожник, Виктор вручает мне несколько пятитысячных бумажек. Тысяч пятьдесят! Куда мне столько? Вряд ли в ресторане смогу впихнуть в себя что-то, кроме кофе. Да и белье. Разве будет оно стоить таких денег?

Но спорить не стоит. Беру деньги, прячу в свой потрепанный бумажник и забираюсь на заднее сиденье внедорожника. Поехали.

Спустя час я уже сижу на летней веранде фешенебельного ресторана, огороженной стеклянными перегородками. В нескольких столиках от меня — Денис. Пьет кофе и поглядывает краем глаза в мою сторону.

Взгляд вырывает в потоке людей крепкую тяжелую фигуру Олега, и внутри все сжимается. Вроде народу полно и Денис меня охраняет, а мне все равно очень страшно. Он ведь сразу прочухает, что бижутерия — липа.