Ада
– Так, ребят, – Павел Андреевич поднимает руки, будто сдаваясь, – вы тут говорите. Я поехал. Только не поубивайте друг друга! Мне внуки нужны, но я уже старый, сам их не подниму. По выходным только посижу и рыбачить научу.
– Да иди ты уже дед! – не выдерживает Мирон.
– Все-все. Пока дети мои, – уходит, хлопнув дверью.
А мы с Мироном остаемся в пустой комнате, где пахнет строительной пылью и свежей штукатуркой.
Сердце колотится так, что кажется, оно сейчас пробьет ребра. Я и хочу и боюсь уже услышать, что эти двое задумали.
Пальцы сжимаю в кулаки, чтобы унять сильную дрожь в пальцах, но это не помогает.
Мирон выдыхает, проводит рукой по волосам, челюсть напрягается.
– Этот дом я построил для себя. Женщина, которую ты видела, не моя любовница и не сожительница. Она… суррогатная мать.
Что?!
– Кто…? – дыхание спотыкается, как будто кто-то высосал весь воздух из комнаты. – Суррогатная мать? – переспрашиваю дрожащим голосом.
Мирон смотрит мне в глаза, но сейчас в его взгляде нет грозы и нахрапа. Только что-то тяжелое, озадаченность и озабоченность.
– Подожди-подожди, а вот это вот все вы придумали с землёй, чтобы я вам тут нянькой была?
– Нет, Ада. Ребенок и дом были до тебя. Ты сама пришла и попросила помощи с тем мальчишкой.
– А по твоему я не должна знать о таком? Я согласилась на брак с тобой только из-за усыновления Пашки. Я хотела забрать себе ребенка, а потом жить без тебя. Ты нам не нужен.
– Ада, ты понимаешь, что у меня было все распланировано. Ты пришла и попросила помощи. Я не могу менять свои планы и подстраиваться под тебя.
– Не надо под меня подстраиваться. Страшно подумать, чего ещё я не знаю а? Ты меня в такое положение ставишь, что я и уйти не могу теперь, и воспитывать твоего ребенка не хочу. За что ты так со мной, а?
– Я так решил и удержать силой тебя не могу.
– Я из-за тебя потеря…
– Материал для оплодотворения... он мой. И твой, Ада. – перебивает.
Мое сердце падает в желудок, а потом... Я чувствую, как жар заливает лицо, как кровь пульсирует по сосудам.
Мои яйцеклетки? Мои?
Я делаю шаг к нему, мои руки ходят ходуном так, что я сжимаю их в кулаки, чтобы не вцепиться ему в лицо. – Как ты мог? – кричу я, и мой голос срывается, эхом отскакивая от голых стен. – Ты взял мои яйцеклетки без моего разрешения? Ты что, больной?
— Ада, послушай... — он тянется ко мне, но я отшатываюсь, как от огня. Мое тело дрожит, будто меня бьет током, и я чувствую, как пот выступает на спине.
— Нет, это ты послушай! — я тычу пальцем в его грудь, и ноготь противно царапает ткань рубашки. — Ты украл часть меня! Без спроса! И я бы никогда не узнала, да? Ты эгоист чертов, Яровой! Ты вообще понимаешь, что ты сделал? Без моего разрешения… — от эмоций у меня заканчиваются слова и я хрипло хватаю ртом разряженный воздух, но мне его мало. Голова начинает кружиться и вокруг все плывет.
— Закон мне не указ, — уверенно заявляет. — Я хотел ребенка. Только от тебя. Ни от кого другого. Никогда не планировал. Только от тебя, Ада.
Я смеюсь, но это не смех, а что-то горькое, рвущееся из груди. Мои глаза щиплет, но слез нет — я их выплакала годы назад. — Ты больной, — шепчу ломающемся голосом. — Ты думаешь, это нормально? Взять мои клетки без разрешения. Все решить единолично. Ты украл у меня выбор! У меня! — Я бью кулаком его в грудь, не выдерживаю, и мое горло сжимает так, что дышать больно. — И этот дом? Для чего? Зачем ты меня сюда привез? У тебя же уже все решено. Все по плану…
Мирон молчит, его лицо бледнеет, и я вижу, как вены на его шее пульсируют. Он открывает рот, но я не даю ему говорить.
— Нет, Яровой, это конец. Я не твоя кукла. Я не буду частью твоей больной игры. Это все за гранью. Понимаешь? Ты – чертов манипулятор! Но вокруг живые люди, а не куклы.
— Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но мои ноги дрожат, и я хватаюсь за стену, чтобы не упасть. Внутри все рушится, как тогда, пять лет назад. Перед глазами темнеет и я заваливаюсь назад. Только крепкие мужские руки не дают мне встретиться с бетонным полом, а заботливо подхватывают. и я ощущаю его шумное дыхание на своем виске.
— Ты чего, Ад… – испуганно, — Адка, скорую? Тебе плохо? Ну я же знал, что так и будет. Ты не готова совсем…
— Заткнись, Яровой, — еле ворочая языком произношу, — Какая скорая? Зачем? Я ж мертвая. И я только жить начала, как ты опять нарисовался. Ты просто ненормальный, понимаешь? Суррогатную мать… дом. Брак. ты как паук оплел меня своими сетями. Одержимый, псих?
— Ад, помолчи. сейчас положу тебя на диван. Воды дам. Потом говорить будешь. И ругаться…