Вернуть жену любой ценой

Глава 43.

Мирон.

Лежу на нашей единственной в доме кровати, бесцельно листаю телефон. Бездушный кусок пластика.

Из ванной доносится шум воды – Ада там уже черт знает сколько, минут сорок, если не час. Что она там делает? Моется до дыр? Или просто не хочет выходить, потому что я здесь?

Боится меня? Стесняется? Или я ей так противен, что она готова в ванной окопаться, лишь бы я скорее уснул?

Хмыкаю сам себе, но смех застревает в горле, как ржавый гвоздь. Эта кровать одна на двоих, как чертова провокация. И я не знаю, как в ней лежать рядом с ней, не сорвавшись.

В двадцать пятый раз переворачиваюсь на бок, ну когда уже.

Наконец вода в ванной затихает, Ада выходит в простой серой пижаме. Мокрые волосы стянуты в узел. Бросает на меня взгляд, полный смятения, и тут же отводит глаза.

– Я уж думал, МЧС вызывать, тебя из замурованной ванной вызволять, – отшучиваюсь, сглаживая неловкое молчание между нами.

– Я… ты… Мирон, ты не понимаешь, как мне это все дается… сложно? – Кивает на нашу кровать.

Конечно, я понимаю. Не дурак.

Поэтому не давлю.

Она, хоть и с опаской, но ложится на самый край. Натягивает одеяло до подбородка, словно возводит стену.

Куда уж выше?

Я выключаю свет, и комната тонет в темноте.

Так много событий за последние несколько недель, что хочется это все обсудить с кем-то, подумать над планами, но я молчу.

Казалось бы элементарное действие между двумя взрослыми людьми, но для нас как перекричать океан, чтобы услышать друг друга.

Ее дыхание постепенно выравнивается и замедляется.

Она засыпает.

Я переворачиваюсь на бок, чтобы посмотреть на нее. Лунный свет, пробиваясь сквозь шторы, касается ее лица. Оно такое спокойное, как шесть лет назад, когда она спала рядом, а я верил, что так будет всегда.

Край одеяла сползает с плеча, оголяет ключицу и ложбинку между грудей.

Черт, Ада. Все такая же красивая и… нет. Я ничего не забыл.

Хочется притянуть ее к себе, зарыться пальцами в волосы, почувствовать бархат ее кожи.

Но я обещал, что не буду.

Еще слишком рано. Но весь парадокс в том, я не знаю, когда будет не рано и будет ли оно вообще.

В каждом ее движении: в том, как она отводит взгляд, как сжимает губы, как говорит, даже как держит мысли в себе кричит о холоде, о неприятии и ненависти. Я потерял ее той ночью. Сейчас насильно пытаюсь удержать, придумывая нелепые уловки с браком и опекой. Пытаюсь склеить хоть что-то, хотя бы эту чертову видимость семьи. Пусть и фальшивой.

Да мне на раз-два было почистить ее справки и договориться, чтобы ей отдали этого ребенка, но я думал, что это даст мне пару очков реабилитации.

Может, и дало, но вот вернуть ее.

Не сейчас, это точно. А может, и никогда.

Сжимаю кулаки, чтобы унять жар, что поднимается в груди и горит внизу живота. Я могу только мечтать. Я как пацан, который смотрит на самую желанную девушку и знает, что никогда не дотянется.

Шесть лет назад все было иначе. Она была моей. Я любил ее так, что зубы сводило, но никогда особо не говорил. Не умел.

В нашей семье слова были не в ходу. Я не знаю, как жили мои родители, но бабушка и дедушка… они просто были всегда вместе. Дед до сих пор один, после того, как бабушка ушла. Наверное, я в него. Однолюбы мы.

Я делал для Ады все, с того самого дня, как увидел. Я хорошо его помню. Офис, запах кофе, гул голосов. Она вошла с папкой, глаза огромные, как у лани, но с такой хваткой, что я сразу понял: эта девчонка – огонь. Она ловила каждое мое слово, но взгляд опускала. Стеснялась? Конечно. А я тогда и пропал. Никого больше не замечал. Только ее.

Судьба быстро свела нас: мы работали над одним проектом. Мне нравилось в ней все, как она хмурится над цифрами, как теребит ручку, когда злится, как улыбается и хлопает по-детски в ладоши, когда находит решение задаче.

И все. Через месяц я перевез ее к себе. А потом надел кольцо на пальчик, дал свою фамилию, отдал все, что у меня было. Она была моим домом. Я хотел ее тогда так же, как и сейчас, – до дрожи в руках, до хрипа в горле. Но я все сломал. Одной ошибкой. Разнес нашу жизнь вдребезги и все уничтожил.