Мирон.
Я сижу у кровати Паши, измученного процедурами, снова задремал после завтрака. Держу телефон, собираясь позвонить Аде.
— А вот и мы, — дверь открывается, в проеме двери палаты появляется Ада.
В руках у неё автолюлька с маленьким сверточком.
Дыхание дыхание. Они не выдержали. Приехали.
Я на автомате поднимаюсь и иду к ней, сердце колотиться, как будто я мальчишка и увидел девочку, которая мне очень нравится. Пусть сейчас и бледную, но такую родную.
– Не надо было, Ада, – забираю у нее из рук тяжелую люльку, а свободной рукой обнимаю и целую в щеку.
Не отстраняется, но переводит взгляд на Веру.
— Я не вытерпела там одна. Вы тут, я больше накручиваю себя.
Паша, услышав голос, тут же открывает глаза и буквально кидается к ним. Обнимает МамАду, а потом нежно, как маленького птенца, гладит сестру по щечке.
И я… я тоже соскучился. Я не могу оторвать глаз от Ады. Хотелось бы обнять ее, не выпускать из своих рук никуда. Но еще рано. Терпеливо, маленькими шагами возврщать ее.
– Ты как, Паш? - Сразу к сыну.
– Все хорошо уже, мамАда. А меня водили смотреть животик через телевизор! И там так интересно было и не больно. Я даже не боялся! И мы с папой уже позавтракали полезной едой.
Ада на слове «папа» вскидывает на меня голову. Я пожимаю плечами. Улыбаюсь в ответ. А она мне.
В груди разливается тепло, которое стоит всех страданий.
— Врач скоро зайдет. Сама все расспросишь. Но в общем, я думаю, что скоро выпишут. Как ваша ночь прошла?
— Хорошо, — улыбается Ада тепло. – Паш, – отводит взгляд, – поможешь мне раздеть Веру? А то ей жарко.
Пашка с серьезным видом и очень аккуратно помогает развязать завязки шапочки Веры, потом помогает снять кофточку с неё. Он воркует с ней так трогательно… трогает ее пальчики. Он — наш старший. Он — наш якорь.
— Я видела сейчас Чернова тут, — говорит Ада, разворачивая Верин сверток. — Он к кому, ты не знаешь? В детском отделении…
Чернов. Наш бывший партнер, который ушёл с теми, кто работал со Светой. Наверное, тоже чей-то отец.
— Не знаю, давно с ним не общался, — отмахиваюсь, сейчас это не важно.
— Он ее так любит, — шепчу я Аде, когда она отходит сложить вещи Веры на стул.
— Да, я так боюсь, чтобы моего внимания им доставалось поровну. Это… сложно, лавировать.
– Ада, ты же с ним постоянно, поэтому столько любви и внимания и ему, и Вере отдаешь.
— Я порой не знаю как и что нужно сделать. Боюсь ошибиться.
— Ты все правильно делаешь, Ада, — касаюсь ее плеча, чувствую, как она замирает, но не отталкивает. Медленно опускаюсь к локтям. — Отпусти ситуацию, даже, если ошибешься, то всегда можно все исправить. Я также ничего не знаю, как и ты. Поэтому, можем учиться вместе.
– Памперсы и пеленать, кстати, – усмехается, – у тебя получалось лучше.
Разворачивается ко мне и смотрит в глаза. Только недавно начала в них смотреть дольше, чем пару секунд.
– Ну вот, – скольжу пальцами до ее кисти, переплетаю наши пальцы. – Беру на себя памперсы и переодевание, с тебя кормления. Так мы точно справимся, – улыбаюсь ей.
Наклоняю к ней голову и утыкаюсь лбом в ее лоб.Дышу её запахом, запахом дома.
– Знаю, что ты все еще сомневаешься во мне и мне, правда, сложно это говорить, но я… если не буду, то ты никогда не поверишь. – Я люблю тебя, — говорю уверенно и четко. – Люблю наших детей. Знаю, что из-за меня мы потеряли пять лет, но я обещаю, что ты не пожалеешь, если решишь, что у детей должна быть полная семья, с мамой и папой. Ада, прости меня…
В этот момент Паша, который, кажется, был полностью поглощен сестрой, поднимает голову.
— Вера, посмотри, как родители наши милуются…
Мы с Адой отстраняемся. Я улыбаюсь, она краснеет. Но в этом смущении нет прежней боли. Есть жизнь.