Вернуть жену любой ценой

Глава 34.

Ада.

– А если бы мы не встретились и я к тебе не пришла сама, то никогда бы не узнала?

– Я ничего не загадывал, для начала просто ждал, что он родится.

Я делаю несколько глотков воды, сжимаю стакан.

– А мне ты когда собирался рассказать?

– Вообще-то уже после родов.

– Почему?

Мирон резко встает, начинает нервно ходить по комнате.

– Потому что мне самому было страшно! – останавливается напротив и впервые смотрит прямо в глаза. – Ты думаешь, у меня тут камень бесчувственный? – тычет в область сердца. – Что я не чувствовал ничего, не переживал? Я тоже не спал ночами!

Я качаю головой, почти усмехаюсь.

– Не верю.

Мирон отворачивается, упирается руками в подоконник. Плечи его опускаются, как будто действительно держат на себе бетонную плиту.

– Пока я тебя, беременная, ждала дома, ты развлекался с той шлюхой. Тебе ни я была не нужна, ни наш ребенок. Поэтому о чем ты сожалел? А? – я делаю шаг к нему, почти выплевывая слова. – О том, что у Ярового не будет наследника? Ай-ай-ай, долго, небось, переживал… Даже удивительно, что ты через месяц не нашел сурмаму.

Он медленно поворачивает голову, но я не даю ему вставить ни слова.

– И сколько еще раз ты мне изменил, пока мы женаты были? Хотя нет. Я не хочу это знать. Мне вообще все равно. Это твоя жизнь и все это окажется на твоей совести.

– Прошлое было, его не изменить. Я виноват в том, что случилось. Я забрал у тебя самое дорогое, что мог. Нашего ребенка, но…

– Нет, Мирон, ты отнял у меня не только ребенка. Ты забрал у меня веру в себя, в то, что я женщина, что я могу быть любимой. Ты сломал мне жизнь, Мирон! А теперь стоишь и рассказываешь, что тебе было страшно? Страшно?! Ты знаешь, что такое страх? Это когда ты просыпаешься ночью от кошмара, что ребенок тебя зовет, а сделать ничего можешь. Видишь, как он умирает. Как задыхается, истекает кровью, а сделать ничего не можешь.

Он резко дергается, как будто я ударила его кулаком, но мне мало.

– Вот что значит не спать ночами, а не то, что ты там пару ночей с бессонницей боролся.

– Я сейчас могу тебе вернуть ребенка. Нашего ребенка. Да, не ты его выносила, но это биологически наш с тобой малыш.

– И ты мне его отдашь? Чтобы я дала ему свою фамилию, чтобы он рос со мной.

– На все вопросы нет. Я такой же родитель как ты. И я тоже хочу этого ребенка.

– Значит… этот дом для него, да? Для семьи. Но у нас, Мирон, семья только на бумаге. В остальном мы фикция. Как быть с этим?

– Будем жить.

– Пф… – выдыхаю устало. – Мирон, я очень устала. Сейчас отвези меня домой, только в пока еще мой дом, не к тебе. Я сегодня переночую там, мне о многом нужно подумать.

– Хорошо.

Машина катится по ночной улице, фары выхватывают из темноты куски мокрого асфальта. Мирон молчит за рулем, будто любое слово может расколоть его изнутри. А я смотрю в боковое стекло и вижу только свое бледное отражение.

У него будет ребенок. Или у нас…

Вроде я его не вынашивала. Не спала ночами, не считала недели, не слушала каждое движение внутри. Не я… И все равно внутри что-то отзывается – как будто это и мой ребенок тоже. Наш.

Еле заметным движением прижимаю ладонь к животу. Там пустота как будто у меня отняли еще одну беременность.

Когда-то у меня тоже проскакивали такие мысли. Украдкой, словно грех. Я листала форумы, читала статьи, приценивалась к клиникам.

Суррогатное материнство…

Оно казалось чем-то из другой вселенной, недосягаемым. Да и у меня не было таких денег. Все, что Мирон оставил после развода, ушло на пекарню и на Зою.

А теперь получается, что он сделал это. Без меня. По-своему. По-мужски.

Сейчас мы будем жить вместе. И кто я для этого малыша? Не мать. Но и не чужая.

Мирон сворачивает к моему дому. Тормозит, но не глушит двигатель.

– Приехали, – говорит коротко, не глядя.

А я сижу, цепляюсь пальцами за сумку. Что теперь делать? Оставить его с этим ребенком? Принять, что это и моя история тоже? Или бежать?