Вернуть жену любой ценой

Глава 42.

Ада

Наношу крем для лица. Глубоко выдыхаю, чтобы отпустить мысли и успокоится. Тяну время как могу. Но полотенце, обернутое вокруг влажных волос, вдруг сползает, и я снова раздражаюсь. Поправляю его. Будто это может отвлечь от того, что ждет за дверью.

Мирон.

В спальне. В нашей спальне, где одна-единственная кровать.

О боже.

Хоть ты гостиницу до завтра сними, пока не приедет кровать в детскую и диван.

Но это будет слишком по-детски что ли.

Сердце колотится, как будто я пробежала километр, хотя вообще стою на месте.

Я открываю сумку с уходовыми средствами, перебираю тюбики и флаконы, ищу тысячу причин, чтобы не выходить.

Еще один слой крема? Прополоскать зубы в третий раз? Проверить, не осталось ли пятен на пижаме?

Все, что угодно, лишь бы прийти, а он уже спит.

Замираю и прислушиваюсь. За дверью тишина. Может, он уснул. Встает рано, ложится поздно.

Хорошо, что взяла пижаму со штанами. Невзрачную серую, с длинными рукавами, из мягкого хлопка, а не шелковую сорочку, которая бы выдавала каждый изгиб.

Это так странно. Вроде как и не чужой. А вроде как и не родной.

Пять чертовых лет. Он другой. Я другая.

Он не был монахом, а я… у меня не было ни времени, ни желания даже смотреть на мужчин. Я все думала: “Ну когда-то потом, в будущем”. Моя психика не была готова принимать мужчину еще сто лет как минимум!

– Ада, – стучит в дверь, – все нормально? – дергает ручку.

Я вздрагиваю.

– Да.

Стою, как школьница и мнусь, сомневаюсь. Волнуюсь и переживаю.

Все не так должно было быть изначально. У нас должен был родиться ребенок, потом мы должны были переехать такой же дом, потом родить еще одного или двух.

А не все наоборот. Видимо, когда я визуализировала, что хочу свой дом и детей, то не совсем правильно показала, как я хочу.

Тянуть больше некуда. Приоткрываю дверь и тихо выхожу.

В комнате полумрак, но Мирон не спит, как я мечтала. Читает какие-то бумаги лежа на кровати в домашних штанах и с голым торсом.

Тихо ступая по полу иду к кровати.

– Я уж думал МЧС вызывать, тебя из замурованной ванной вызволять, – отрывается от телефона и улыбается уголком губ.

Во взгляде знакомая теплота, от которой я отвыкла и которая не должна трогать. Нельзя просто забыть все, что было.

– Я… ты… – запинаюсь, и слова вязнут, как в патоке. – Мирон, ты не понимаешь, как мне это все дается… сложно? – голос дрожит, и я ненавижу себя за это.

Но быть уверенной и надежно стоять, когда ты только вылез из пропасти и не жил пять лет толком, очень сложно.

Скрещиваю руки на груди, будто это может защитить меня, и опираюсь на комод.

Он откладывает телефон, садится на кровати.

– Ада, я понимаю… – в голосе появляется что-то мягкое, почти как раньше. – Это странно. Для меня тоже. Но мы же не чужие. Или ты меня ненавидишь настолько сильно?

– Не чужие, – соглашаюсь с ним.

Он, правда, не чужой. Его запах, его голос, его манера чуть наклонять голову, когда он ждет ответа, – все это до боли знакомо. Но это и пугает.

– Но… общая кровать это перебор.

– Ада, – говорит низко, как будто боится спугнуть меня. – Мы не в первый раз спим в одной кровати. Если хочешь, я на пол постелю одеяло, но когда мы заберем Пашку, мы все равно будем спать в одной кровати.

– Не надо на пол, – обрываю его.

Я не хочу, чтобы он спал на полу. Не хочу, чтобы он думал, что я его боюсь. Я не боюсь. Я просто… не знаю, как быть. Как лежать рядом с ним, зная, что он разбил мне сердце, но все еще может заставить его биться быстрее.

– Я накроюсь покрывалом. Завтра купим еще одно одеяло. Так тебя устроит?

– Да.

Я делаю шаг к кровати, потом еще один, чувствуя, как пол под ногами кажется зыбким. Ложусь на самый край, как можно дальше от него, и натягиваю одеяло до подбородка.

Мирон ложится рядом, матрас прогибается под его весом, напоминая мне, что он здесь, так близко. Накрывается покрывалом.

Это странно. Все это странно.

Я не чувствую отторжения, не чувствую, что он чужой. Но я не знаю, как себя вести. Как лежать рядом с мужчиной, которого я любила, ненавидела, и теперь… не знаю, кем он для меня стал.

– Спокойной ночи, Адка, – шепчет и выключает свет. Комната погружается в темноту.

– Спокойной, – бормочу еле слышно на выдохе.

Лежу, уставившись в потолок, которого не вижу, и чувствую, как тепло его тела рядом отдается в моем. Это не отторжение. Это что-то другое. И это пугает меня больше всего.