Вернуть жену любой ценой

Глава 47.

Ада

Вскакиваю ни свет ни заря. Мирон еще спит.

Сегодня я его сделала.

Тихо поднимаюсь, накидываю халат и выхожу из комнаты. Снова все проверяю, принимаю душ.

Бесполезно. Все равно в мандраже собираюсь, никакие мантры спокойствия на меня не действуют. Кусок в горло не лезет.

Наконец поднимается и Мирон.

Я в пятый раз осматриваю все комнаты. Пока не получаю его строгий хмурый взгляд. Вот так, молча, он дает мне знать, что все в порядке.

– Ну что поехали? – кивает мне.

– Да.

Поехали…

– Черт! Мирон!

– Что? – замирает.

– Мы не купили автокресло. Надо срочно… – лезу в телефон, – я сейчас найду магазин…

– Ада, – перебивает меня, – я купил кресло, в машине стоит.

Только сейчас останавливаюсь и поднимаю на него глаза.

Купил… подумал…

– Я знала, что я что-то упустила. А если еще что-то забыла?

– Конечно, что-то забыла. Но это мелочи все, Ад. Дом, где жить есть, мы с тобой есть. Остальное можно купить.

Едем в детский дом. Пальцы теребят ремень сумки, сердце стучит, как будто я бегу марафон. Вместе Зоей с ее пальцем.

Набираю ей сообщение, что едем за Пашей и заодно спрашиваю про ее палец. Больше пока ничего.

Яровой сидит за рулем и тоже молчит, но я вижу, как его плечи напряжены. Он тоже волнуется? Или просто играет роль? Не знаю. Не хочу спрашивать.

В детском доме нас уже ждут. Директор ведет в свой кабинет, где уже ждет Паша.

Он сидит на стуле, руки сложены на коленях, глаза огромные, рядом рюкзак с какими-то его вещами.

– МамАда, – бросается ко мне, когда замечает.

Я тут же опускаюсь на корточки и обнимаю его.

Мальчик мой, малыш. Целую в щеку.

Только сейчас отпускает немного.

– Ада, Мирон, – начинает директор, поправляя очки. – Сегодня большой день.

Я поднимаюсь, но беру Пашку за руку.

– Паша вас очень ждал. Но помните: ему нужно время, чтобы привыкнуть. Будьте терпеливы, не давите. Он может стесняться, закрываться – это нормально. Давайте ему пространство, но показывайте, что вы рядом. И, пожалуйста, не забывайте про встречи с психологом, если вам нужна будет помощь. Это важно для всех вас.

Я киваю, чувствуя, как ладони потеют. Мельком на Мирона. Он тоже кивает, на серьезном лице появляется мягкая улыбка. Опускает глаза на Пашу, не натянуто, а тепло, как будто и правда рад.

– Паша, – говорит директор, поворачиваясь к мальчику. – Ты едешь домой. Будь счастлив в своей новой семье.

Паша кивает, щеки розовеют.

– Я очень рад, – говорит он тихо, почти шепотом и жмется ко мне.

Я чувствую, как глаза щиплет, но сдерживаюсь. Несколько воспитателей подходят, обнимают Пашу, желают ему счастья. Одна из них, молодая девушка, вытирает слезы, шепча: "Будь самым счастливым мальчиком, Паша". Он стесняется, опускает взгляд, носом шмыгает. А я его обнимаю и тоже шмыгаю носом.

Мы выходим к машине, Паша идет между нами, с маленьким рюкзаком на плече.

Мирон открывает ему дверь, чтобы посадить в машину.

– А можно я тебя буду звать Мирон? – вдруг спрашивает Паша, глядя на него снизу вверх.

– Конечно, – отвечает Мирон мягко, по-отцовски. – Зови, как хочешь, Паш.

Я смотрю на них, и в груди сжимается. За те несколько встреч, что у нас были, Мирон ему понравился.

Нам, конечно, ко многому еще надо привыкнуть, но главное, что Паша не боится. Это хорошо. Но я все равно волнуюсь. Понравится ли ему дом? Будет ли ему с нами комфортно?

С сегодняшнего дня мы семья.

Я сажусь с ним рядом, на заднем сидении. Держу за руку. Смотрю не отрываясь. Он самое дорогое и ценное, что у меня есть. Я всем ради этого пожартвовала. И не жалею.

Он стоит и больше. Гораздо больше. Или… это вообще бесценно.

Дома Паша замирает на пороге, глаза разбегаются. Он видит детскую площадку во дворе – качели, горку, песочницу.

– А это чье? – тих спрашивает.

– Это твое.

– Можно посмотреть? – спрашивает он, глядя на Мирона.

– Можно. И посмотреть, на качелях покататься. Это твоя площадка. Ее не надо ни с кем делить. Не надо ждать очереди. Не надо выходить по времени.

Мирон так смотрит, будто его в диснейленд привезли.

– Иди, – кивает Мирон, улыбаясь. – Разберись там, что к чему.

Паша бежит к площадке, но я вижу, как он стесняется, оглядывается, будто боится сделать что-то не так.

Его восторг смешан с робостью и сдержанностью и очень надеюсь, что мы это переживем.

И все эти вопросы: “Что, если ему не понравится? Что, если мы не справимся? Что, если я не смогу быть той матерью, о которой он мечтает?” - Я отметаю подальше.

– Я присмотрю за ним, – говорит Мирон, касаясь моего плеча. – Иди, накрой на стол. У нас сегодня день знаменательный.

Я киваю, бегу на кухню. Достаю все, что наготовила вчера вечером и утром: запеченное мясо, картофель, салаты. Торт из пекарни, который вчера забрала, стоит в центре стола.

Сейчас дрожь возвращается. Руки суетятся, раскладывая тарелки, я проверяю каждую мелочь. Вдруг Паша не ест рыбу? Вдруг торт слишком сладкий? Вдруг он посмотрит на нас и решит, что мы не те?

Желудок скручивает от волнения, а горло пересыхает. Я хочу, чтобы ему было хорошо. Чтобы он почувствовал себя дома. Хочу, чтобы ему тут было лучше, чем там и он не разочаровался.

Мы садимся за стол. Паша сидит тихо, глаза опущены, но он улыбается, когда Мирон подкладывает ему картошку. Я пытаюсь завести разговор, спрашиваю про его любимые игры, но он отвечает коротко, стесняясь.

– Я люблю машинки, – говорит он, глядя в тарелку. – И динозавров.

– Динозавров? – подхватывает Мирон. – Класс. Покажешь потом, какие тебе нравятся?

Паша кивает, щеки розовеют. Я смотрю на них, и волнение чуть отступает, но не до конца. Я хочу, чтобы он был счастлив.. Но внутри все еще много сомнений – а вдруг я не справлюсь?