Вернуть жену любой ценой

Глава 35.

Мирон.

Наливаю себе бурбон на два пальца, как всегда, когда хочется заглушить гул в голове. Лимон на тарелке, пепельница рядом, хотя, сука, сто лет не курил.

Пальцы дрожат, когда подношу сигарету к губам, и дым царапает горло с непривычки.

На террасе темно, тихо, только море где-то вдали шепчет, будто издевается.

Привычно. Одиноко.

Пять лет я учился жить с этой пустотой. Научился. Она въелась в меня, вцепилась клещами и отпускать совсем не хочет. И вот… я опять один.

Моя жизнь это сплошное “до и после”.

До Ады, с Адой, после Ады. И куча других “до и после”.

До нее я был парнем, который думал, что мир это шахматная доска, а я всегда хожу белыми. Стратег, мля.

Что я знал о семье?

Мама... ее я уже не помню почти. Только смазанные воспоминания совсем раннего детства, объятия, поцелуи… А потом ее не стало. Папа увез ее в роддом, я так ждал появления младшей сестрички. Но… никого спасти не смогли. “Так бывает, сын” - все, что услышал от отца, когда мама лежала в гробу. И мир вдруг стал серым и холодным. Судьба забрала у меня маму, но на этом не остановилась.

Отец… Он тоже исчез из моей жизни, когда мне было пять. Он уехал искать себя, с легкостью скинув единственного сына на дедушку и бабушку. Когда мне было пять. Маленький мальчишка, дважды брошенный.

Ненавижу эту цифру. Пять – мера, оценка, как в школе, как в универе, как в жизни, где я привык все мерить: успех, деньги, власть. Нас этому учат с мальства! Но что толку?

Грудь сжимается, будто кто-то затянул ремни, и я делаю глоток бурбона. Горечь скользит по языку, но она ничто по сравнению с тем, что внутри. Пустота. Тяжелая, как бетон.

Дед и бабушка – вот моя первая семья. Они научили меня держать удар, не ныть, идти вперед, переть как паровоз. И я пер.

Но потом появилась Ада. Она научила меня любить. Верить. Беречь. Ее смех, ее руки ласковые и заботливые, ее глаза, которые смотрели на меня, как будто я был всем.

Я дышал ею. Мы строили планы, мечтали о большой семье, дом планировали построить…

Но я все просрал. Своими руками поломал, разбил, уничтожил.

Я убил нашего сына. Убил женщину в ней. Убил все.

Кто я теперь?

Я – убийца.

Плечи напрягаются, когда я стискиваю стакан. С такой силой, что вот-вот и оно так, затрещит.

Я отпустил ее тогда, пять лет назад, потому что так было правильно. Ей без меня лучше.

Я ничтожество и женщины рядом со мной долго не живут.

Август. Черт возьми, опять август. Месяц, когда все рушится. Месяц, когда я потерял ее, сына, себя. Я ненавижу август.

Отпиваю бурбон, и он обжигает, но не заглушает кипящие эмоции. Ничто не заглушает.

После развода я жил, как робот. С утра душ, пробежка. Работа до ночи. Ужин от тети Веры, который я редко когда доедал, потому что кусок в горло не лез.

Квартира всегда встречает мертвой тишиной. Никаких постоянных отношений. Никакой привязанности.

Я по накатанной строил бизнес, скупал земли, подписывал контракты, но каждый раз, закрывая сделку, я смотрел в пустоту. Некому посвятить. Некому показать. Победа? Какая, к черту, победа? Это пшик. Бесконечная гонка за чем-то и к чему-то.

Пальцами сжимаю сигарету, пепел падает на брюки, и я даже не шевелюсь, чтобы его убрать. Похрен.

Суррогатное материнство…Я знал, что это неправильно. Знал, что Ада взбесится.

Дед со своими гениальными идеями решил, что мне нужен наследник. Смысл в жизни мне захотел подсветить.

А я и представить не мог, что у меня будет ребенок от какой-то посторонней женщины.

Ада. Если бы я и хотел ребенка, то только от нее. Никакая другая женщина не может быть матерью моих детей. Вот такой парадокс…

“Ты украл мой выбор!”

Ада права. Я эгоист. Я всегда был эгоистом. И я знал как она отреагирует. Смотрела на меня как на больного. Огромными изумленными глазами сканировала. Ответы искала, но я их дать не мог и не могу. Нет у меня их.

Единственно о чем жалею, что узнала не так как я планировал.

Я тушу сигарету, и пепельница звякает о стол, как мои нервы. Ада сейчас у себя дома, наверное, ненавидит меня еще больше.

"Ты больной!" Да, больной…

А мои губы все еще помнят тот поцелуй в машине – резкий, отчаянный, как бросок в пропасть. Я хотел этого пздц как. Просто… в тот момент не знал как ее истерику унять. Раньше действовало. А сегодня… думал, что по морде получу. С такой ненавистью она на меня посмотрела.

Бурбон заканчивается, и я ставлю стакан на стол. Пустота внутри не уходит. Она только растет, как трещина в пересушенной земле.

Поздно, на все вопросы ответ один: поздно.

Руки дрожат, когда я встаю и иду к перилам. Море вдали шумит, набережная гудит туристами. А я мертвый. Внутри и снаружи… Потому что знаю, что завтра она снова посмотрит на меня, как на врага. И может решить уйти от меня.