Владыка забвения: Железная Воля

Глава 32 «Бремя Утраты»

За пять лет мир медленно, но верно вставал на ноги. Почвы вновь стали плодородными, реки очистились, а города, хоть и потерявшие былое величие, снова наполнились голосами. Но сколько погибло, пока свет вернулся? Голод и болезни — все унесло больше душ, чем сама катастрофа.

За пять лет под темным небом мир потерял половину своего населения. Одни умерли от истощения, другие были убиты в жестоких сражениях за еду и воду. Города, некогда процветающие, теперь больше напоминали кладбища, где ветер гулял среди заброшенных домов. Замысел Небес осуществился — мир начал меняться. Они посеяли хаос, сломили волю смертных, чтобы после было некому восстать против них.

Но сегодня впервые Иви застала полностью чистое небо. Не было больше пепельных облаков, не было зловещего красноватого оттенка в воздухе — только безмятежная глубина лазури. Она медленно отворила окно, впуская свежий ветерок, пахнущий нагретой землей. Игнис уже закатился за горизонт, уступая место Селене и Мире.

Она вдохнула на полные легкие, но тепло этого вечера не могло прогнать холод, поселившийся в ее сердце. Иви обернулась на постель. Последний год Миран почти не вставал. Когда-то величественный правитель теперь казался всего лишь тенью самого себя.

Разговоры о смерти стали для Светлого Владыки привычнее, чем улыбка. Время забирало его медленно, но неотвратимо. Оно подтачивало плоть, ослабляло кости, стирало силу, что некогда делала его гордым правителем. Теперь Миран едва поднимался с постели, а каждый шаг давался с трудом. Лекари, которых Иветта упрямо заставляла его приглашать, только разводили руками: «Старость», — говорили они, не предлагая ни лекарств, ни надежды.

— Что ты будешь делать, когда я умру? — вдруг спросил Миран, его голос был хрипловатым, едва выше шепота. Он осторожно перехватил руку дьяволицы, сжав тонкие пальцы в своих уже ослабевших, но все еще теплых ладонях.

Миран не жаловался, не злился, не пытался цепляться за жизнь. Он принимал ее закат с неизбежностью и тихим достоинством. А вот Иви не могла этого принять. Она наблюдала, как каждое утро для него становится испытанием, как меркнут его глаза, как уходят из рук былые сила и ловкость. Невозможно было смириться с тем, что мир забирает у нее самого дорогого человека. Но еще тяжелее было видеть, что он сам готов отпустить ее задолго до своего последнего вздоха.

— А если я скажу, что умру вместе с тобой? — Иви попыталась улыбнуться, но губы ее дрогнули.

Король усмехнулся, его глаза устало, но тепло взглянули на нее.

— Ты ведь не умеешь врать, Иви. — Владыка слегка повернул голову на подушках.

Она молчала. На самом деле ей нечего было ответить. Его жизнь с ней подходила к концу, но ее собственная — нет. Миран уйдет, а она останется. Одна.

— Ты ведь будешь жить? Ради меня, — тихо продолжил он, чуть поглаживая ее ладонь большим пальцем. — Найдешь смысл. Может, наконец-то освободишь Мессию.

Иви поморщилась.

— Ты правда хочешь говорить об этом сейчас?

— Я хочу знать, что ты не будешь страдать.

— Не будет дня, когда я не буду по тебе скучать. — ее голос дрогнул.

Миран слегка сжал ее пальцы.

— Я знаю. Прости меня за это…

Несколько долгих мгновений они просто смотрели друг на друга. Где-то далеко, за окнами, начинался закат. Мир продолжал идти вперед. Но в этой комнате время будто застыло. И Иветта вдруг поняла — ее любимый мужчина уже мысленно прощался с ней.

Ее красные от недосыпа глаза скользили по осунувшемуся лицу Мирана, высматривая в нем следы прежнего юноши. Но время было безжалостно. Теперь его скулы казались резче, щеки — впалыми, а кожа — тонкой, как пергамент. Легкие руки, что некогда без труда поднимали ее в воздух, кружили в танце, теперь медленно ослабевали, обмякали, теряя последнюю нить с этим миром.

Иветта осторожно сжала его ладонь, проводя пальцами по костлявым суставам. Он тает. Исчезает на ее глазах, как песок, просачивающийся сквозь пальцы. Ей вдруг стало страшно. Совсем скоро она не почувствует ответного тепла.

— Иви… — хрипло произнес Миран. — Где ты?

Девушка тут же склонилась к нему, прижала его иссохшую руку к своим губам.

— Я здесь, мой Мир, — тихо отозвалась она.

Губы Иветты дрогнули, она судорожно втянула воздух, но горло сжалось, не пропуская его дальше. В груди разлилось жгучее давление, будто невидимые пальцы сжали ее сердце. Дьяволица не могла выдавить из себя ни слова, лишь беззвучно открывала рот, как рыба, выброшенная на берег. Руки ее задрожали, веки затрепетали, глаза защипало, а спустя мгновение по щекам покатились слезы — горячие, соленые, слишком долгожданные.

Плечи дернулись от беззвучного всхлипа. Ее дыхание сбилось, словно она бежала долгую, изматывающую дистанцию. Но ей некуда было бежать. Миран смотрел сквозь нее с легкой улыбкой. Он с трудом поднял руку и коснулся ее щеки. Кожа под его пальцами горела, но сам он был пугающе холодным.

— Ты всегда была сильнее меня… — его голос сорвался, превратился в слабый хрип.

— Не говори так… — ее слова были едва слышны.

— Ты… должна жить дальше, Иви… — его пальцы дрогнули, медленно стирая новую слезу. — Твоя жизнь не должна… закончиться с моей.

— Я люблю тебя… — его голос был таким тихим, что почти сливался с вечерним ветерком, пробравшимся в комнату через приоткрытое окно.

— И я люблю тебя, мой Мир… — прошептала она в ответ, прижимая его ладонь к своей груди, туда, где болезненно билось сердце.

Только теперь оно билось за двоих.

Король лежал тихо, его ослабевшее тело почти не двигалось под тяжелым одеялом. Лишь редкие, неглубокие вдохи доказывали, что жизнь еще теплилась в нем. Иви не отпускала его руки, чувствуя, как Владыка медленно покидает мир живых. Миран попытался что-то сказать — губы дрогнули, но голоса не последовало. Она тут же подалась вперед, ловя каждое движение.

— Я здесь… — пробормотала она, не зная, слышит ли он.

Но ответа не было. Только слабый выдох, после которого комнату окутала тяжелая тишина. Пальцы Светлого Владыки разжались, и его рука тяжело обмякла в ладонях Иветты. Она не заплакала сразу. Только смотрела в его лицо, будто надеясь, что он снова откроет глаза. Но он больше не проснется.

Миран ушел.

Девушка разрыдалась, уткнувшись в постель, где еще мгновение назад дышал ее Мир. Внутри все словно рушилось, сердце, которое она так долго оберегала от боли, теперь рвалось в клочья. Пальцы Иветты дрожали, когда она провела рукой по его еще теплой щеке, пытаясь навсегда запомнить это ощущение. Единственный, кто мог понять ее без слов, кто был ее опорой, ушел навсегда. Пустота охватила ее, сдавила грудь так, что невозможно было вдохнуть. Ей больше не услышать его тихого смеха, не почувствовать теплоты его руки, не увидеть, как он хитро прищуривается, размышляя о чем-то своем.

«Как мне жить без тебя?» — думала она, но ответа не было.

Иветта медленно поднялась. Она сделала шаг, но тут же пошатнулась, хватаясь за край кровати, чтобы не упасть. Дыхание дьяволицы сбилось, а плечи едва заметно вздрагивали. Ее взгляд заметался, задерживаясь то на неподвижном лице короля, то на прикроватной тумбочке. По спине потекла тонкая капля пота. Иви наклонилась, пальцы не сразу нашли ящик. Внутри, среди рассыпавшихся бумаг и мелких безделушек, лежал кинжал. Его рукоять покрывали замысловатые витые узоры, а в светлом металле сверкали крошечные изумруды. Рука девушки скользнула по холодной поверхности, но едва пальцы коснулись лезвия, она резко отдернула ладонь. Священная сталь.

Иви сжала рукоять и медленно поднесла клинок к горлу. Она вздрогнула — кожа мгновенно вспыхнула от жгучей боли. Лезвие поблескивало в полумраке, острое, безупречно гладкое, готовое одним движением положить конец всему. Слезы стекали по ее лицу, как свидетельство того, что ее любовь, ее жизнь, все, что было ей дорого, исчезло. Дьяволица хотела лишь одного — воссоединиться с Владыкой, найти покой в смерти. Кинжал болезненно скользнул по нежной коже.

«Какой смысл жить без него? Я не смогу… Я должна уйти вместе с ним…»

Сознание медленно ускользало, будто кто-то тянул его прочь, в бесконечную пустоту. Прикрыв глаза, Иветта не чувствовала ничего, кроме тяжести, давящей на грудь, заставляющей ее дышать через силу. Мир исчез. Ноги подкосились, и она осела на колени. Ладони скользнули по холодной поверхности. Она не знала, жива ли еще, но это больше не имело значения. В глаза ударил белый свет.

— Ты не можешь умереть… — мягкий, но надрывистый голос коснулся ее ушей.

— Норт! — ее голос раздался эхом. — Что ты сделал?!

Перед ней, словно появившись из воздуха, встал Нортон. Его фигура, статная и спокойная, пронзала ее своими печальными глазами. Через мгновение он опустился на колени перед ней и осторожно протянул руки, словно к дикой кошке. Иви сидела перед ним, вся заплаканная, с красными, опухшими глазами, которые больше не могли удерживать слезы. Ее щеки были влажными, иссеченными солеными дорожками, которые жгли кожу.

— Ты хотела умереть, — тихо произнес он, не сводя с нее взгляда. В его голосе не было укора.

Но он не успел сказать больше. С яростным, почти животным криком Иветта бросилась вперед, ее пальцы с силой вцепились в его шею. Под тяжестью дьяволицы Мессия рухнул на холодный пол. Глухой удар разнесся по пустому пространству. Иви нависла над ним, колени впились в его ребра, а ногти впились в кожу демона, оставляя красные следы. Из ее глаз не переставали литься горячие слезы, каплями падая на бледное лицо Нортона.

— Почему ты остановил меня? — прошипела она, не ослабляя хватку. Голос срывался, переходя в рыдания.

Нортон не сопротивлялся. Его руки безвольно лежали по сторонам, а пламенные глаза, потеряв привычный блеск, смотрели на нее спокойно, почти с сожалением. Он не пытался скинуть ее, не вырывался, лишь изучал каждую черту ее обезумевшего от боли лица. Его пальцы, холодные и бесконечно осторожные, легли на ее широкие плечи. Он чуть подался вперед, мягко отстраняя ее.

— Почему я должна остаться одна?.. — голос Иветты надломился. Пальцы, крепко обвивавшие шею Мессии, предательски ослабли.

Громкий всхлип сорвался с губ. Она больше не могла злиться, не могла кричать, не могла бороться. Все, что у нее осталось, — это невыносимая, давящая скорбь, разъедающая изнутри. Ее ярость сменялась отчаянием, слезами потери, которые, казалось, невозможно было остановить. Нортон спокойно лежал на полу, позволяя ей выплакаться.

— Миран хотел, чтобы ты жила, — мягко прошептал Нортон, поглаживая девушку по плечам. — Ты не должна этого делать.

— Но ты ведь можешь его спасти! — вскрикнула Иветта.

— Я знаю к чему ты клонишь, Иви. — Мессия нахмурился, аккуратно выползая из-под нее, но не отходя слишком далеко.

— Прошу, ты ведь можешь влиять на души! К тому же ты некромант!

— Смерть — это не просто конец. Это закон, который нельзя нарушать. Она забирает, потому что так должно быть. Ты правда думаешь, что если я верну его, он будет счастлив? — его голос звучал строго. — Хотела бы ты снова пережить его смерть? А потом — снова и снова? Забвение — самый лучший дар этого мира.

— Тогда сделай его бессмертным! — ее руки судорожно вцепились в край его рукава.

Нортон медленно разжал ее пальцы и покачал головой.

— Ты хочешь, чтобы его постигла моя участь?..

Дьяволица вздрогнула. Белесый мир перед ее глазами закружился, заколыхался, словно зыбкий мираж. Что она будет делать, если Миран вернется? Что скажет ему?

Перед внутренним взором всплыло его лицо — изможденное, осунувшееся, с печатью прожитых лет. В последний миг он выглядел почти умиротворенным, свободным от бремени, которое носил столько лет. Свободным… от ангельской крови, от власти, от всего. Иветта стиснула зубы. Внутри что-то болезненно заныло, подкатывая к горлу тошнотой. Менторский голос Мессии, ровный, наполненный терпением и горечью, тянул ее обратно в реальность.

— Ты правда думаешь, что жизнь без конца — это спасение? Это тюрьма, Иви. Ты видишь только мгновение, но я знаю, что будет потом. Вечное одиночество. Вечный страх потерять все снова и снова. Ты не спасешь его, а лишь обречешь на страдания. Именно поэтому я не вернул свою сестру!

Дьяволица молчала, словно ученица, осознавшая свою ошибку перед строгим наставником. Нортон был абсолютно прав, и ей нечего было ему возразить. Она могла спорить, кричать, умолять, но знала — это не изменит неизбежного. Последнее, чего Иви хотела, — это новых страданий для Мирана. Какой бы ни была ее боль, какой бы пустотой ни обернулась жизнь без него, обречь его на вечность в мире, где он не должен был быть, — это слишком жестоко. Смерть пришла за ним, как приходит за каждым, и кто она такая, чтобы ей перечить?

— Пока ты жива, он тоже жив, Иви, — мягко продолжил Мессия. — Если ты уйдешь, вместе с тобой исчезнут и все ваши воспоминания. Все, что у вас было, все, через что вы прошли, просто сотрется, как будто этого никогда не существовало. Не делай этого. Ведь память — это все, что остается живым. У вечной любви нет смерти.

Крепкие руки с невероятной бережностью прижали дьяволицу к себе. Немного неловко, не привыкший к таким моментам, Нортон зарывался пальцами в ее длинные волосы. Ему хотелось уберечь ее, защитить от всей боли, что сжигала ее изнутри. Но он не мог. Никто не мог. Смотреть, как страдает близкий, зная, что ничем не поможешь, — пожалуй, худшее испытание. Ведь боль не исчезает от слов утешения, не гаснет от чужих объятий. Она остается, глубоко засев внутри, и единственное, что можно сделать, — просто быть рядом.

— Прости… Я не должна была этого делать, — прошептала Иви.

— О чем ты? — Нортон чуть склонил голову, улыбнувшись уголками губ.

— Твоя шея…

— Я в порядке, — беззаботно отмахнулся он. — Хотя на мгновение мне показалось, что меня душит отец.

Его улыбка стала чуть шире, но в ней было что-то неестественное. Иви тяжело вздохнула.

— Не прячься от меня…

Он всегда так делал. Что бы ни происходило, что бы он ни чувствовал — на лице неизменно оставалась эта улыбка. Безупречный щит, не дающий никому проникнуть в его сердце. Это отличало его от Мирана. Если король прикрывался легкой доброжелательностью, чтобы скрыть отторжение, то в улыбке Мессии было нечто иное. В ней ощущалась давняя, глубоко спрятанная боль, отголоски чего-то страшного. Иветта вновь осознала, как он похож на тех воинов, что сражались с темными тварями. Многие из них смеялись даже перед лицом смерти, будто пытались убедить самих себя, что не боятся.

Ей хотелось узнать его лучше, заглянуть глубже, проникнуть в его мысли так же, как это делал он. Но она не могла. Когда их связывало проклятие, она чувствовала его куда яснее. Теперь же, когда связь ослабла, Иветте вдруг стало жаль, что она не воспользовалась этим даром, что не попыталась разглядеть, кто Мессия на самом деле. Кто скрывается за этой улыбкой, за терпеливым молчанием, за неизменной готовностью слушать, утешать, подставлять плечо. Нортон был рядом всегда, как будто так и должно было быть, как будто его забота не требовала объяснений. Он слушал ее жалобы, терпел капризы, вытирал слезы, словно верная подруга — или, может, старший брат. От этой мысли внутри стало тепло. Что-то давно забытое шевельнулось в груди, что-то, чему не находилось названия. Но теперь она знала — он давно стал для нее семьей.

— Почему ты так добр ко мне? — вдруг сорвалось с ее губ. — Я ведь должна была убить тебя… Я приложила руку к смерти твоей сестры.

— Для доброты не нужно причин. Я стараюсь поступать правильно. — отозвался Мессия.

Чувство вины сдавило грудь. Прошлое обрушилось на Иветту всей своей тяжестью. Вся кровь, пролитая за эти десятилетия, сделалась нестерпимо явной. Она пыталась загладить вину, спасая тех, кого могла, но что значило это спасение перед жизнями, которые уже были отняты? Можно ли когда-нибудь искупить содеянное?

Она не заметила, как сжала руки на груди. Острый укол заставил ее опустить взгляд. На ладони поблескивал тонкий ободок помолвочного кольца. Камень, похожий на застывшую каплю крови, казался теперь ответом на все ее мучения. Почему Миран выбрал ее? Была ли она для него просто удобной? Нет. Он действительно любил ее. Он всегда любил. А она? Она тоже любила его. Но, наверное, слишком мало говорила ему об этом. Слишком редко задавала нужные вопросы. Теперь уже поздно.

— Ты жалеешь о чем-то? — вдруг спросила дьяволица.

— О многом. — со вздохом ответил Норт.

— А если точнее? — Девушка утерла последние слезы, располагаясь напротив демона.

Мессия замер, углубившись в пучины собственного разума. Где-то далеко его растерзанное тело продолжало страдать, каждая разорванная часть стремилась восстановиться. Боль, на которую он так долго не обращал внимания, хлынула с новой силой, и он непроизвольно скривился. Нет, не это он искал.

Сестра?

Сердце сжалось от вины, но мог ли он действительно повлиять на что-то? Обманутый всеми ребенок, втянутый в чужие игры, использованный, брошенный. Вина быстро сменилась омерзением. Нортон всегда старался ограждать себя от лишних чувств, особенно от прошлого, но одно воспоминание не отпускало его, как заноза, которую нельзя вытащить.

— Я жалею, что так и не прочел письма моего учителя. Они сгинули вместе с моим телом, — вдруг произнес он.

— Почему? — неуверенно спросила Иви.

Она не ожидала, что он так просто ответит ей. Оказалось, иногда достаточно просто спросить. Преодолеть собственный страх быть отвергнутым. Именно это делает людей одинокими. Из-за него Иветта не решалась говорить Мирану о многом. Из-за него Мессия не открывался ей раньше.

— Когда я умер в первый раз, Лоренс остался в поместье. В моей комнате были бутылки из-под выпивки и письма, которые он писал мне на тот свет… — голос демона дрогнул, лицо стало еще бледнее. — В одном из них он говорил, что покидает поместье. И я…

Нортон осекся. Он редко терял слова, но сейчас застывшая в его глазах боль была красноречивее любой речи.

— Мне так жаль… — тихо пробормотала Иви.

— Он умер. По моей вине, — Мессия прикрыл глаза, стиснув зубы. — Я забрал его письма, но смог прочитать лишь одно… Он считал меня своим другом.

— И ты бы не хотел вернуть его? — осторожно спросила она.

— Покойники должны оставаться покойниками, — горько ответил демон. — Если бы я и хотел вернуть всех, кого потерял… то только в лучшую жизнь.

Внезапно Мессия замер, словно застывшая статуя, его лицо потеряло привычную живость. Иветта нахмурилась, не сводя с него глаз. Ладонь, вытянутая перед ней, не давала приблизиться. В воздухе повисло странное напряжение, от которого по спине пробежал холодок.

— Норт? — осторожно позвала она, но демон не отозвался.

Он словно прислушивался к чему-то далекому, чего она не могла ни увидеть, ни услышать. Губы его плотно сжались, брови едва заметно дрогнули, а взгляд устремился в пустоту. Тишина вокруг становилась все невыносимей. Иветта робко придвинулась, но в тот же миг Нортон резко взглянул на нее.

— Что-то происходит, — его голос звучал излишне тревожно. — Думаю, тебе стоит бежать.

Она не успела спросить, что он имел в виду. Пространство вздрогнуло, словно вода, в которую бросили камень. Белесый мир содрогнулся, его границы покрывались трещинами, готовые разорваться в любой миг. Так грубо ее еще никогда не выгоняли. Очнувшись, Иви резко вдохнула. Ее разум все еще был затуманен. В ушах гулко отдавался чей-то крик — резкий, пронзительный, а следом разнесся торопливый топот. Она дернулась в сторону шума и застыла. На ее руках блестели алые пятна. Теплые, липкие, слишком настоящие. Та самая кровь, которую она еще мгновение назад видела в своих воспоминаниях.

— Эта демоница убила короля! — раздался крик служанки, которая стояла в дверях.

Слуги начали сбегаться на ее крик, шум разносился по коридорам, и уже через мгновение послышался топот тяжелых сапог стражников. Все закружилось перед глазами, и Иветта, словно в кошмаре, огляделась по сторонам. Ее сердце стучало так громко, что она едва слышала звуки вокруг. Кровь на руках… Но это была не ее вина!

Обернувшись, Иви с ужасом увидела кинжал, торчащий из груди ее Мира. Изумруды на рукояти зловеще поблескивали в свете факелов, а кровь, стекая по лезвию, впитывалась в ткань рубашки. Дыхание сперло, холодная паника пронеслась по телу, заставляя пальцы сводить судорогой. Взгляд метнулся в сторону — служанка, стоявшая у двери, продолжала истошно вопить, отшатываясь, точно от чудовища. Дьяволица не могла пошевелиться. Уже через мгновение коридор огласил топот тяжелых сапог — стража. Кровь на руках, кинжал в груди короля, визжащая свидетельница… Все указывало на нее. Но это не была ее вина!

«Меня подставили…» — пронеслось в голове, и вместе с этой мыслью холодная ярость прокатилась по венам, вытесняя страх.

Не раздумывая, Иви метнулась к окну, едва касаясь пола. Шум позади слился в одно неразличимое гудение. Ее тело двигалось быстрее, чем мысли. Весенний воздух ударил в лицо, когда она выскользнула наружу, ловко ухватившись за карниз. На мгновение ноги повисли в пустоте, сердце рухнуло в пятки. Внизу — тьма, ночь только вступала в свои права. Где-то далеко мерцали огни города. Из комнаты раздались крики ворвавшейся стражи, но дьяволицы там уже не было.

— Найдите ее! Она не уйдет далеко! — кричали они.

Бежать. Бежать. Бежать. Пульс гулко стучит в висках, но Иви не останавливается, цепляясь пальцами за выступы. Камень холоден и влажен, гладкий в одних местах и шершавый в других, но пока еще держит ее. Пальцы скользят по искусной резьбе, украшающей стены дворца. Здесь, на колонне, высечен ангел с Игнисом в руках, а чуть дальше — витиеватые узоры переплетающихся лиан, застывших в камне. Она помнила, как Миран нанимал резчиков, чтобы восстановить прежнюю красоту дворца.

Вцепившись в выгравированную Селену, дьяволица лихорадочно нащупывала ногой выступ. Отвыкшие мышцы горели от напряжения. Задрав голову вверх, она заметила, как из окна показались головы стражников. Их глаза шарили по фасаду, выискивая беглянку. Стараясь слиться с темнотой, Иви замерла, вжимаясь в камень. Искусственное светило предательски заскользило под пальцами, и ее тело полетело вниз. Дьяволица не успела сгруппироваться — приземление оказалось жестким. Острые шипы розовых кустов вспороли кожу, а в щиколотке неприятно хрустнуло. Боль, мгновенно пронзившая ногу, заставила ее рухнуть на прохладную землю. Вцепившись зубами в край рубахи, Иви изо всех сил сдержала крик. В глазах на мгновение потемнело от боли. Впервые она пожалела о безупречности королевского сада.