Воинственные фейри

28. Розали

Вечеринка продолжалась до самой ночи. Мой дядя Клаудио надрался и нырнул в бассейн с конца огромного стола, который был установлен на лужайке, чтобы все мы могли поесть вокруг. На самом деле «бассейн» был просто ямой, которую моя кузина Тула вырыла с помощью магии земли, наполненной водой, которую наколдовал мой кузен Луи. Глубина была около трех футов, и было просто чудо, что Клаудио не сломал себе шею. Забавно, однако. Особенно когда его вытащили из этой штуки за лодыжку, покрытого грязью, со свалившимися штанами, обнажившими его волосатую задницу перед всем миром.

Но сколько бы моя семья ни смеялась и ни праздновала, мне было трудно полностью отдаться веселью.

Мое сердце было разбито. И я даже не могла никому об этом рассказать. Помимо того, что парень, в которого я влюбилась, был слишком стар для меня, из-за меня его отправили в тюрьму Даркмор на всю оставшуюся жизнь. Роари не хотел, чтобы я навещала его, звонила или вообще что-то делала, поэтому я знала, что он ненавидит меня, и я не могла винить его за это, но это было больно.

Это было почти так же больно, как шрамы на моем теле, когда я просыпалась по ночам, вспоминая пытки, которым подвергал меня папа, и терзаясь от каждого пореза, который он вырезал на моей коже.

Но я была уверена, что эта боль в моем сердце была хуже, потому что, в отличие от моего тела, эти шрамы не заживали. Я не могла представить себе ни конца этим страданиям, ни их разрешения. Я поклялась сделать все возможное, чтобы освободить Роари из этого ада, но не могла придумать ни одного плана, который действительно мог бы сработать.

Данте поклялся, что как только Драконий bastardo, Лайонел Акрукс, получит от него то, что хотел, он выполнит свое слово и освободит Рори, но я нутром чувствовала, что это неправда.

Поэтому мне нужно было самой придумать способ освободить его, и я была полна решимости сделать это, каким бы невозможным это ни казалось.

Я ускользнула с вечеринки, когда не смогла больше сохранять улыбку на лице.

Я была счастлива за Данте, правда. Я чувствовала связь между ним и Элис с помощью даров моего Лунного Волка, но не могла понять, почему она оказалась связана с Леоном. Возможно, мне следовало просто довериться своей интуиции и предвидеть это, но это казалось настолько невозможным, что я была сбита с толку.

В любом случае, у них все получилось, и я была права. Я полагала, что мне нужно научиться больше доверять этим инстинктам, но вокруг всех даров, которыми я якобы обладала от моего редкого Ордена, было так много загадок, что трудно было определить, какие из них могут быть реальными, а какие просто мифами.

Я вздохнула, глядя на луну, чувствуя, как во мне бурлит сила, хотя я еще не Пробудила свою магию. Я сидела на серой черепице крыши за окном своей спальни. Она находилась на противоположной стороне дома от вечеринки, поэтому звуки продолжающегося празднования были приглушены.

— Это сюда все приходят, чтобы спастись от хаоса? — спросил грубый голос, заставив меня вздрогнуть от неожиданности, и я обернулась, чтобы увидеть Райдера Дракониса, стоящего в моей комнате и смотрящего на меня из открытого окна.

— Я единственная, кому нужен побег, — сказала я, пожав плечами, и моя поза напряглась, когда старая ненависть, заложенная в меня, заставила мои мышцы напрячься. Но Данте сказал нам, что доверяет этому человеку, а я была предана своей любви к нему, поэтому я заставила себя оставаться на месте.

— До сих пор, — ответил Райдер. — Но не волнуйся, я найду другое место, чтобы украсть минутку тишины.

Он повернулся и начал уходить, а у меня побежали мурашки по коже, когда мои дары пытались привлечь мое внимание, луна на мгновение показалась ярче, и меня охватило сильное чувство, что я могу упустить что-то важное.

— Подожди, — позвала я, не успев усомниться в своих инстинктах. — В конце концов, здесь только одна крыша. Я не против ее разделить.

На несколько долгих секунд наступила тишина, а затем Райдер появился снова, вылезая из окна с гораздо большим трудом, чем это далось мне. Но он был примерно в четыре раза больше меня, так что это было неудивительно. Черт, да он, наверное, мог бы свернуть мне шею одной рукой, если бы ему вздумалось.

Он пересел по другую сторону окна от меня, упираясь спиной в скошенную крышу, которая поднималась за ним, и медленно выдохнул.

— Как ты меня нашел? — спросила я с любопытством, потому что была уверена, что закрыла за собой дверь и не шумела здесь.

— Твоя боль воззвала ко мне, — ответил он просто, как будто это имело смысл.

Я ничего не ответила, потому что это, несомненно, привело бы к вопросам, на которые я не хотела отвечать, а также к жалостливым взглядам и прочему дерьму, от которого я просто хотела избавиться.

Минуты шли, а он все не спрашивал, и я снова расслабилась, размышляя, может ли он действительно отличаться от остальных.

— Ты уверена, что не против моего общества? — спросил он, словно ожидая, что я в любой момент брошусь бежать. Но я была Розали Оскура, и я ни от кого не убегала. Ни от чего. Я уже видела более чем достаточно худшего, что мог предложить этот мир, и если я чему-то и научилась, так это всегда стоять на своем и владеть собой. Я больше никогда и ни перед кем не буду трусить.

— Данте доверяет тебе, поэтому мы все доверяем тебе. Что тут непонятного? — спросила я, пожав плечами, заставляя себя расслабиться.

— Чертовски много, — пробормотал он. — Никто из тех, кого я когда-либо знал, просто слепо не выполняет подобные приказы, если только они не боятся последствий провала от того, от кого они исходят.

Я пробурчала, закатив глаза и снова посмотрев на луну. — Ну, тогда мне жаль тебя. Никто из нас не боится Данте — нам и не нужно бояться. Он причинит вред одному из нас только, если мы предадим его, а мы скорее умрем, чем сделаем это. Мы любим и уважаем его, и он неоднократно доказывал, что достоин этого. Он заслужил свое положение Альфы гораздо большим, чем просто будучи самым большим, самым плохим, самым сильным среди нас. Никто даже не подумает выступить против него. Никто даже не захочет.

— Даже ты? — спросил Райдер, его глаза загорелись знанием, и я рассмеялась.

— Даже я. Возможно, я рождена, чтобы стать Альфой, но Данте никогда не пытался отрицать это или подрезать мне крылья. Он помогает мне узнать, что значит быть хорошим и настоящим Альфой, а когда придет время создать собственную стаю, мы с ним разберемся.

— Значит, ты не попытаешься просто забрать у него это? — подтолкнул Райдер.

— Ого. Тебе действительно нужно многое узнать о семье, — пробормотала я.

Он обдумал это на мгновение, затем кивнул. — Возможно, ты права.

Мы сидели в тишине, глядя на далекие, усыпанные звездами холмы, еще несколько минут, пока я не смогла больше терпеть.

— Так ты не собираешься спрашивать? — потребовала я.

— О чем?

— О… обо мне, о моей боли, о том, что это такое и почему я ее чувствую. Я полагала, что ты пришел за этим, потому что хотел сказать мне «со временем все будет хорошо», что я ежедневно слышу от тети и всех остальных, кто думает, что мне нужно их мнение. Но ты просто сидишь и ничего не говоришь, так что…

Райдер тихонько засмеялся, покачав головой.

— Я буквально чувствую на тебе боль, щенок. И несмотря на то, что я считаю тебя одним из наименее жестоких Волков, которых я когда-либо встречал, я не заинтересован в обсуждении того, почему у маленькой девочки разбито сердце.

— Я не маленькая девочка, — прорычала я, его слова заставили меня подумать о Роари и о том, какой жалкой он, должно быть, считает меня. Просто еще одна маленькая идиотка с влюбленными глазами. Но все было не так. Меня тянуло к нему не только потому, что он был горячим, добрым, забавным и… ну, то есть, да, эти вещи способствовали. Но я чувствовала это. Я чувствовала притяжение между нами с помощью своих даров и просто знала, что он может быть тем самым для меня. Но я также не была настолько глупа, чтобы думать, что он заинтересуется девушкой на десять лет моложе его, не говоря уже о той, которая разрушила его жизнь. Поэтому я смирилась с тем, что буду лелеять свое разбитое сердце и хранить свои секреты из-за этого.

— Да. И я не испорченная оболочка человека, который едва умеет справляться с эмоциями, кроме тех двух, что нацарапаны у меня на костяшках пальцев, — ответил он.

Улыбка дернулась в уголках моих губ от его поддразнивания, и я посмотрела на его руки, свесившиеся над коленями. Слово похоть смотрело на меня с его левой руки, и когда он увидел, что я смотрю на него, он повернул костяшки правой руки в мою сторону. Боль. Имеет смысл.

— Где ты делал все свои татуировки? — с любопытством спросила я, заметив еще несколько, выглядывающих из-под краев его одежды.

— Смотря какие. Многие из них я делаю сам. Все они имеют для меня значение, даже если на первый взгляд это не так.

— Например? — я вздохнула, и он пожал плечами.

— Некоторые из них напоминают мне о том, за что я стою, другие — о том, что я потерял, — он откинул рукав рубашки и указал на Василиска, свернувшегося вокруг созвездия Лепуса. — Это символы моих родителей. Некоторые рисунки не имеют смысла сами по себе, но болезненный акт их создания — достаточная причина.

— А что означает знак Скорпиона? — спросила я, указывая на знак звезды ниже по его руке, и он помрачнел.

— Это был долбаный Габриэль, который вел себя как мудак. Он притворился, что Зрение показало ему, что для меня действительно важно сделать эту татуировку, но все, что он сделал, это обманом заставил меня пометить свое тело его гребаным знаком звезды, — Райдер поморщился, проведя большим пальцем по татуировке, как будто хотел стереть ее, но он мог бы удалить ее магическим путем, если бы действительно захотел. Это было хлопотно, но возможно в течение нескольких сеансов. Это означало, что он принял решение оставить ее.

Я рассмеялась, представив, как он, должно быть, разозлился, когда понял, что его обманули, и Райдер поднял на меня бровь.

— Я чувствую связь между вами двумя, так что, возможно, это тоже имеет значение, — добавила я, пожав плечами.

— Только не говори ему об этом, потому что, как он считает, я все еще злюсь из-за этого. Тем не менее, он, наверное, единственный друг, который у меня когда-либо был, так что, возможно, в этом есть смысл. Но теперь Леон продолжает говорить о том, что я должен сделать для него татуировку Лео, как будто мое тело — это гребаный блокнот для всех них, на котором они могут рисовать, что хотят, — он закатил глаза.

— Может, тебе стоит это сделать, — предложила я, пожав плечами. — Я тоже чувствую связь между тобой и ним. И у вас теперь общая половинка, так что разве это не делает вас как бы… братьями в законе или типа того?

— О, черт возьми, только не ты. Не называй меня так. Ни сейчас, ни когда-либо.

— Я думаю, это мило. Давай, Пауло пытался научиться делать татуировки в качестве одного из своих последних хобби, так что все, что тебе понадобится, прямо здесь. К тому же ты сделаешь доброе дело, если используешь его для достойного искусства — не говори Пауло, но на той неделе он сделал моей кузине Грете татуировку Пегаса на спине, и его рог выглядит как честный до звезд член. Серьезно — у него даже вены есть. Все остальные делают ставки на то, сколько времени пройдет, прежде чем ей удастся получше рассмотреть татуировку в зеркале или на фотографии и понять, что он сделал. Это будет чертовски эпично, когда она это сделает.

Райдер рассмеялся, и я поняла, что мне действительно нравится его общество.

— Знаешь, что странно, — сказала я. — Меня вырастил человек, который рассказывал мне только ужасы о тебе. Он предупреждал меня обо всех ужасных вещах, которые ты сделаешь со мной, если я когда-нибудь окажусь так близко к тебе, и все же, в конце концов, вот я сижу рядом с тобой со всеми своими конечностями, пока он… он…

Я запнулась, мой разум наполнился воспоминаниями обо всех тех поганых вещах, которые мой папа делал со мной на протяжении многих лет. Обо всей боли, страхе и ужасе, которым он подвергал меня, якобы для того, чтобы «сделать меня сильнее». Я жила в аду все те годы, что провела в ловушке по его милости, пока Данте и моя тетя Бьянка не узнали обо мне и не потребовали, чтобы мне разрешили переехать и жить здесь. И они не знали даже малой доли того, что я пережила с ним. Не то чтобы я хотела лгать им об этом, скорее, боль от этих воспоминаний была слишком сильной, чтобы делиться ими. Да и какой в этом смысл? Он был мертв, его больше нет, и все, что у меня осталось в память о нем, это шрамы в моем сердце и на моей плоти.

Я провела пальцами по линиям разрушенной кожи на правом боку, и взгляд Райдера опустился, чтобы проследить за этим движением.

— Ты ненавидишь свои шрамы? — спросил он, хотя это было скорее утверждение, чем вопрос.

Я посмотрела на него, разглядывая крошечную линию серебристой кожи, видневшуюся над его рубашкой, и он кивнул.

— Мне знакомо это чувство, — он задрал рубашку, обнажив мириады шрамов, покрывающих его грудь, и я сглотнула, зная, что он страдал еще сильнее, чем я. Райдер опустил рубашку. — Или, по крайней мере, раньше. Раньше я считал их признаком слабости, напоминанием о том времени, которое я провел по милости этой суки, о том, как она одолела меня… обо всем этом дерьме.

— Но теперь? — спросила я, в моем тоне прозвучал намек на надежду, в которой я не была уверена, что хочу признаться. Но я не знала другого человека, у которого были бы такие шрамы, как у меня. Несколько других Оскуров пережили немного пыток, но не в моем возрасте и не так, как я. Годы психологического насилия и пленения в доме моего отца оказали на меня почти такое же влияние, как и последний акт насилия, который на всю жизнь запечатлелся на моем теле. Пытки Райдера, может быть, и не исходили от родителей, но все же они исходили от того, с кем он был вынужден жить месяцами, он знал, каково это — быть в плену и во власти могущественного фейри.

— Теперь я знаю, что лучше не пытаться определить себя по моим самым слабым моментам, — ответил он, пожав плечами. — Потребовалось время и годы, когда я делал все возможное, чтобы доказать себе и всему миру, что я неприкасаемый, неудержимый, бесстрашный, но, делая это, я совсем забыл о жизни. Элис была единственной, кто действительно показал мне, что мне нужно для счастья и как я должен определять себя.

— И как же?

— По тем вещам, которые для меня важнее всего. По тому, ради чего я готов жить и умереть, — он снова протянул костяшки пальцев ко мне и щелкнул пальцами, как будто хотел стряхнуть татуировки, если бы мог. — Не ради этого. Но ради этого, — Райдер задрал рубашку и показал мне черную букву X, которая была набита прямо напротив его сердца, и мой пульс участился, когда я почувствовала, что это было для него. Это была она. И все, что она дала ему. И сила этого пробудила мои дары и заставила мою кожу покалывать.

— Моя семья — все для меня, — вздохнула я. — Я бы хотела, чтобы этот шрам олицетворял их, но все, что он делает, это напоминает мне о нем и о том, что он со мной сделал.

— Так измени это, — пожал плечами Райдер, снова опуская рубашку. — Я, конечно, не изменился за ночь, и я бы не сказал, что я даже близок к тому, чтобы узнать о человеке, которым я могу быть, а не о том, кого все от меня ждут. Но я решил больше не обращать внимания на то, что думают другие. Я могу идти своим путем и знать, что к тому времени, когда я дойду до его конца, по крайней мере, я проживу свою жизнь так, как я хотел, чтобы сложилась моя судьба.

Я думала об этом, отвернувшись, чтобы посмотреть на луну, безмолвно прося ее помочь направить меня в этом, помочь мне понять, что мне нужно делать.

Я не была уверена, сколько времени прошло, прежде чем я приняла решение, и я снова повернулась, чтобы посмотреть на Райдера.

— Я хочу, чтобы ты покрыл их для меня, — твердо сказала я. — Я пойду за оборудованием для татуировок Пауло и хочу, чтобы ты покрыл мои шрамы чернилами.

— От того, что ты их спрячешь, они не исчезнут, — медленно сказал Райдер.

— Я знаю, что нет, — согласилась я. — Но я хочу сделать это не поэтому. Сейчас, когда я смотрю на себя в зеркало, я вижу эти шрамы и лицо человека, который дал мне их. Я вижу маленького испуганного щенка, в которого он пытался меня превратить. Но это не я. Я не из тех девушек, которые сторонятся дерьма, когда становится плохо, и я определенно не из тех, кто трусит перед кем-то. Уже нет. Поэтому, когда я смотрю в зеркало, я хочу видеть отражение всего того, что придает мне сил. Я хочу, чтобы ты покрыл их розовой лозой, и каждый бутон и цветок на ней будет представлять разных членов моей семьи. Лоза будет символизировать нашу любовь друг к другу, которая всегда будет поддерживать нашу связь. И прежде чем ты попытаешься возразить, потому что я слишком…

— Ладно, — оборвал меня Райдер, прежде чем я успела начать приводить свои супер разумные доводы о том, почему для меня круто сделать массивную татуировку в четырнадцать лет, ведь на принятие решения у меня ушло около тридцати минут.

Я смотрела на него с минуту, затем широко ухмыльнулась и прыгнула на него, обхватив его руками за шею и крепко сжав. Райдер замер, затем неопределенно погладил меня по голове, прежде чем я отскочила от него, выпрыгнула в окно и помчалась в свою спальню, а затем бросилась по коридору, чтобы взять все необходимые вещи.

К тому времени, когда я вернулась, моя ухмылка была такой большой, что резала щеки, и я с возбужденным визгом бросила татуировочный пистолет, чернила и все это дерьмо на край моей кровати.

— Где ты хочешь меня видеть? — спросила я, покачиваясь на ногах, в то время как Райдер выглядел где-то между искушением передумать и забавой надо мной.

— Кровать подойдет. Насколько велики шрамы?

Я стянула с себя рубашку, чтобы показать ему, и он сморщил нос, схватил простыню и бросил ее мне.

— Мне не нужно видеть тебя голой, щенок, — проворчал он.

— На мне спортивный лифчик, — запротестовала я, морща нос в ответ. — Кроме того, ты старый. И Лунный. И брат в законе Данте, так что фу.

Райдер фыркнул от смеха, а я постаралась не думать о Роари, который определенно был старше его и о котором я без проблем фантазировала. Но это было нормально, я могла быть лицемеркой в своей собственной голове, и я все равно осталась при своем мнении о нем.

Я спустила штаны, стоя в коротких трусиках и показывая ему, как шрам спускается на полпути вниз по бедру, поворачиваясь так, чтобы он мог видеть, как он изгибается вокруг ребер как спереди, так и сзади моего тела.

— Судя по шрамам, придется много часов работать, чтобы скрыть их. И это будет ужасно больно. То есть, я думаю, я мог бы лечить тебя по ходу дела, но обычно я не делаю этого, пока чернила не закончатся и я не вживлю их в кожу, так что…

— Нет. Мне плевать на боль. На самом деле, я хочу чувствовать ее. Я хочу написать ею поверх агонии шрамов и держать в уме людей, которых она изображает, пока это происходит, — твердо сказала я.

— Хорошо, — ответил Райдер, снова удивив меня. Он вел себя не так, как большинство старших фейри, которых я знала, и я вдруг поняла, что отличалось в его отношении ко мне. Он принимал то, что я была самостоятельной личностью и что я знала свой собственный разум. Он не говорил мне, что я слишком молода или что я буду смотреть на вещи по-другому, когда вырасту. Он не пытался сказать мне, что он знает лучше или что-то в этом роде. Потому что он все понимал. Такие люди, как я и он, не были детьми. У нас никогда не было возможности быть слишком молодыми для всякого дерьма, потому что это у нас украли. И если я была достаточно взрослой, чтобы пережить то, что пережила, то он верил, что я достаточно взрослая, чтобы сделать свой собственный выбор сейчас. Я только хотела, чтобы он смог убедить мою тетю Бьянку, Данте и остальных членов стаи понять это тоже. Святое дерьмо, они сойдут с ума, когда увидят эту татуировку. — Мы можем начать сейчас, а когда ты не сможешь больше терпеть, я вылечу тебя и закончу в другой день.

— Нет, — ответила я с легким укором в голосе. — Я могу это принять. Я хочу закончить сегодня вечером. Полностью. Я готова снова начать жить своей жизнью, Райдер.

Его взгляд снова переместился на мои шрамы и то количество плоти, которое они покрывали на левой стороне моего тела, и я знала, что он думает о том, что это займет чертовски много времени, не говоря уже о боли. Но я догадывалась, что он также видит, что я уже все решила, поэтому он кивнул и жестом указал мне перебраться на кровать, и я с мрачной улыбкой сделала это.

Сегодня была последняя ночь, когда кто-то будет видеть во мне щенка или жалеть меня за мои шрамы. Когда все будет сделано, моя семья увидит эту татуировку, испугается до смерти, а потом узнает, что я перестала играть по чьим-либо правилам, кроме своих собственных. Я была Альфой в своем собственном понимании. И я была готова взять на себя эту роль.