Воля владыки. В твоих руках

ГЛАВА 10

Одно Асир знал точно — Лин в сознании. Она балансировала на грани бреда и реальности, и, хотя эта грань была очень тонкой, держалась, не переступала. Когда сознание почти уплывало, Асира накрывало мутными, душными запахами подступающего безумия, потом они прояснялись, становились четче, но разобраться в них сейчас не вышло бы, даже наблюдай он со стороны. К тому же в гортани, в сознании слишком сильно и горько осел последний запах Лин, последний запомнившийся. Запах страха, дикого, парализующего. Лин боялась и раньше, в пыточной, в казармах, но тогда она искала у Асира защиты, а в тот злополучный вечер испугалась его самого.

Это перечеркнуло все. Все, что было до, и все, что могло быть после. Асир никогда не прикоснулся бы к анхе, которая его боится. Больше — никогда. Казалось бы, прошла прорва лет, он мог вспоминать о том кошмаре спокойно, почти равнодушно. Но не зажило. Выяснить это вот так — в собственной спальне, рядом с анхой, которая успела стать для него особенной, было больно. Слишком больно, чтобы продолжать. Он воспитал своего зверя, выдрессировал его и контролировал, изредка давая лишь немного воли. И чем все кончилось? Немного выпивки и много гнева. Этого хватило для всего. И для ничем не прикрытого панического ужаса в запахе Лин, и для раскаяния — мучительного, горького, и для руин, оставшихся вместо спальни.

Злился ли он на Лин? Злился. За все. За то, что не слышала, не понимала, упорствовала в своей глупой преданности неблагодарной скотине. За то, что не такая, какой казалась, не та, кого Асир успел себе выдумать. Но на себя, на собственную слабость злости было гораздо больше. Не сдержался. Не смог. Тоже оказался не тем кродахом, которого наверняка нафантазировала себе напялившая проклятый ошейник Лин. Потому что своего кродаха так не боятся.

Что изменилось сейчас? Ничего. Разве что вернулся контроль, вернулась способность соображать и чуять в воздухе что-то кроме чужого ужаса. Лин так и не сняла халасан. И Асир даже догадывался, почему — чтобы другие кродахи не зарились. Лалия не понимала, она не видела, не чуяла и не знала. Трущобная девка тем более понять не могла.

Когда Лин потекла и почему не сообщили сразу, Асир еще собирался выяснить, но, судя по всему, давно. Времени на раздумья не осталось. К тому же сейчас она пахла не страхом, а мучительным желанием, горькой, болезненной жаждой, отчаянием, прижималась всем телом, хотя Асир не чувствовал в ее руках былой уверенности или силы, и дышала, как будто хотела надышаться впрок.

Он дошел до пустующих комнат митхуны, пнул дверь и опустил Лин на кровать. Склонился над ней, расстегивая промокшую от пота рубашку. Можно было содрать, но Асир не хотел пугать ее снова. Хватит.

— Все будет хорошо, — сказал он. — Поговори со мной.

— Ты еще злишься, — Лин не спрашивала, в чуть слышном голосе стыла убежденность. — Я не знаю, о чем говорить.

— Я злюсь на себя. — Асир выпутал ее руки из тугих манжет, осторожно стянул рубашку. — Ты хочешь остаться со мной?

— Да, — Лин дернулась к нему, широко распахнув глаза, в запахе полыхнула мучительная, отчаянная надежда, тут же сменившись… сомнением? — Хочу, — теперь она шептала, быстро, жарко, со всхлипами хватая воздух. — Но ты разве хочешь? Так не бывает, только в кино успевают спасти в последнюю секунду. Ты ведь не хотел меня видеть, что изменилось? Я не выдержу, если потом… — она замолчала, закрыв глаза и скривившись. — Прости. Я не должна… так…

Асир прижался губами к ее виску, вплел пальцы во влажные от пота и воды волосы, осторожно массируя основание шеи. Запах не лгал — Лин и впрямь выбирала его. Но она и не знала других кродахов и уж точно никогда не мечтала впервые в жизни разделить ложе с незнакомцем.

— Я хотел показать тебе, что значит быть анхой. Хотел разделить с тобой первую течку. Но тогда я еще не был владыкой, которому нравится, когда ему лижут зад, — Асир рассмеялся негромко. Звучало и впрямь забавно. Сейчас — забавно, хотя и горчило немного. — Тогда ты меня еще не боялась. Я останусь с тобой, раз ты этого хочешь. Тебе не будет страшно, обещаю.

— Не хочешь. Все-таки не хочешь, — теперь она плакала — тихо, беззвучно, так что слезы не мешали говорить. — Ты не должен. Не обязан только потому, что я хочу. Так неправильно. А я не смогу отказаться, даже если это только из милости, — всхлипы стали громче. — Ладно. Знаю, я и этого не заслужила.

— Глупая анха. Моя анха, — тихо сказал Асир. «Пока моя», — мелькнуло в голове. В бездну. Не стоило думать об этом сейчас. — Разве так не хотят? — он встал коленом на кровать, перехватил ее запястье, накрывая отчего-то прохладной ладонью свой член через ткань. — Не плачь. Будь со мной. Слушай меня. Не бойся.

Лин прерывисто вздохнула и открыла глаза.

— Правда? Мне… можно?

— Нужно.

Шаровары на ней были мокрыми, хоть выжимай, Асир, еле стянув их, отшвырнул на пол. Ему не нравилось то, что он чуял. Боль. Физическая. Острая. Она еще не заслоняла все другие запахи, но, кажется, нарастала.

За спиной открылась дверь.

— Владыка. Прошу прощения, этот человек…

— Да пустите меня, идиот, — прошипели в ответ, и Асир краем глаза увидел бесформенную черную хламиду, учуял острый запах трав. Он так и не виделся с Саадом, но теперь тот хотя бы не вонял трущобами.

— Оставь его.

Стражник убрался. Саад пронесся мимо кровати, опустил на туалетный столик огромный ящик, доверху набитый какими-то банками.

— Я могу сделать глубокий поклон или пару приседаний, не знаю, что у вас считается достойным приветствием. Но думаю, на это нет времени. — Затылок профессора точно не выражал уважения, сам он его тоже не выражал, но это было последним, на что Асир обратил бы сейчас внимание.

Кажется, Лин хотела засмеяться, но тут боль догнала ее. Губы затряслись, она выгнулась, сжимая в кулаках покрывало. По ощущениям, должна была заорать, но почему-то только зажмурилась, и из-под плотно сжатых век покатились слезы.

— Я зажгу травы. От вашего нынешнего запаха, владыка, можно повеситься или умереть в корчах. Я не о ней, — Саад шагнул к кровати и, уцепив Лин за подбородок, прижал к ее губам какую-то бутыль. — Я о себе и господине втором советнике, если он все же явится. Покорно прошу прощения за дерзость. Пейте, агент. Сколько сможете, передозировка вам не грозит.

Лин пила, с трудом сглатывая, и Асиру казалось, что он чувствует едкий, отдающий горечью и почему-то чабрецом вкус на языке. Он снял с себя рубашку, не выпуская из поля зрения ни Лин, ни Саада. Тот внезапно обернулся. Взгляд у него был хорошим, Асир любил такие — темным, пронизывающим и уверенным.

— Действуйте, владыка. Ей надо кончить, не меньше трех раз. Без проникновения. Сейчас она может его не выдержать.

Не так он представлял себе эту течку. Совсем иначе. Он вообще ни разу в жизни не брал анху под присмотром, под сухие, ничего не значащие для говорящего команды. «Не выдержать». Так просто.

Лин оторвалась от бутылки, зашарила рукой, нашла его ладонь. Сжать не смогла бы, наверное, да и не пыталась. Пальцы были уже не прохладными, а ледяными.

— Все легко, да? Мне кажется, я кончу, даже если ты меня просто поцелуешь.

— В прошлый раз, на празднике, не кончила. — Асир лег рядом, притянул Лин к себе, провел по болезненно потной спине, положил ладонь на ягодицы, притискивая крепче. Лин задрожала под руками. — Но мы попробуем это исправить.

Снова открылась дверь. Просто блядский проходной двор, а не покои владыки. Но ни оборачиваться, ни отвечать стражнику не потребовалось. Асир учуял Ладуша. Тот не сказал ни слова. Сказал Саад, который раскладывал по комнате вонючие дымящиеся пучки:

— Опаздываете, господин Ладуш.

Они оба ничему не мешали. И Асир накрыл губы Лин своими.

Та приняла поцелуй жадно и искренне, без глупого смущения, без уловок, которыми норовили подогреть интерес иные анхи, с чистой, откровенной радостью. С желанием и готовностью. Впитывала пока еще осторожные ласки всем телом, всей своей сутью, и отвечала — не ласками, которых рано было от нее ждать, а нарастающим ощущением счастья и восторга, перебивавшим даже острый запах боли.

И к краю подошла очень быстро — Асир отметил, что это и впрямь было легко, слишком легко. Всего лишь поцелуй, осторожное объятие, несколько изучающих прикосновений. Лин выгнуло и заколотило дрожью, она зажмурилась и стиснула зубы, едва не укусив Асира за язык.

Приходилось скручивать себя в узел, лишь бы не дать прорваться ярости. Не начать выяснять прямо сейчас, почему, зная о проблеме Лин с первой течкой, ее все-таки упустили, как вышло, что не Ладуш отвел ее к кродаху, когда пришло время, а нашла в самом глухом углу сада, практически умирающей, тупая трущобная девка. Не должно было быть так. Не должна она была корчиться от боли, получая то, чего так искренне желала.

— Ш-ш-ш, все хорошо, — Асир гладил горящую от жара спину, перебирал слипшиеся волосы, отчетливо понимая, что успокаивает себя, не Лин.

— Продолжай, — еще даже не отдышавшись, попросила та. — Пожалуйста, не останавливайся.

Асир собрал губами слезы с ее щек. Увидел пальцы Ладуша, прижавшиеся к вискам Лин — он быстро, едва касаясь, втер какую-то мазь, та жгуче пахла рассветной мятой и холодом.

— Обезболивающее позже, — сухо донеслось со стороны Саада. — Терпите, агент, не маленькая. Рожать больнее.

— Рожать мы пока не будем, — сказал Асир, душа в себе дурацкий смех. Но он был лучше, чем злость или гнев.

У Лин дрогнули губы, и Асир поцеловал ее снова. Мягко сжал ягодицы, раздвинул и осторожно погладил мокрое и горячее между ними. Провел рукой глубже, к скользким от смазки складкам. Сквозь боль снова полыхнуло жарким, восторженным удовольствием, и Асир повторил уже намеренно — погладил нежное, мокрое, напряженное, надавил сильнее. Углубил поцелуй, провел между ног ребром ладони.

— Да-а, — Лин содрогнулась, замерла на секунду и обмякла, всхлипывая и смеясь.

Ладуш протянул полотенце, и Асир, перевернув Лин на спину, обтер ее живот, потом, едва касаясь, — лобок и промежность. Лин вздрогнула. Асир протолкнул полотенце между ее бедер.

— Раздвинь, шире.

Полотенце было пушистым, мягким, как пух шитанарских лебедей. Асир неторопливо обтер жирно блестевшие от смазки бедра, подсунул край полотенца под ягодицы.

Накрыл ладонью по-девчоночьи маленькую, едва начавшую развиваться грудь. Обхватил губами второй сосок, мягко придавил языком. Лин ахнула и выгнулась навстречу.

Асир чувствовал ее желание и острое, почти обжигающее удовольствие, под напором которых боль отступала и растворялась. И эти желание и удовольствие нужно было поддержать и усилить, не потому что так хотелось Асиру — хотя ему хотелось, — а потому что для дошедшей до грани анхи нет лучшего лекарства.

Он ласкал ее грудь языком, гладил вторую, стараясь не причинить боли, не вызвать слишком острых ощущений. Мягко, как ни с одной анхой, даже для нежной Сальмы такого было бы мало. Но Лин хватало. Стонала все громче, выгибалась, комкала простыню. Окатывала чистым, радостным восторгом. Взгляд плыл, губы призывно приоткрылись. Асир обвел сосок языком, втянул, и Лин забилась, вскрикнув. Кончала так ярко, так зовуще, что Асир едва не зарычал от желания. Ей было мало, хотелось большего — ему тоже. Но приходилось сдерживаться.

Отстранился, когда Лин обмякла, вытянувшись на промокшей постели. Она дышала часто и глубоко, искусанные губы дрожали. В запахе появилось что-то новое, необычное. Асир нахмурился, пытаясь понять. Счастливое изумление. Вот что это было. Похоже, Лин не ожидала такой реакции от собственного тела.

Он не заметил, кто, Ладуш или Саад, сунул ему очередную бутыль.

— Держите под рукой, владыка. Ей нужно много пить. — Все-таки Саад.

— И поесть тоже не помешало бы, — добавил Ладуш. — Я принесу.

— Что теперь? — спросил Асир, глядя, как Лин жадно пьет, сглатывает, и по подбородку, по шее стекают бледно-розовые капли пахучего отвара.

— Если быстро возбудится, лучше ограничиться пальцами, и никаких полноценных вязок сегодня, владыка. Кратковременное проникновение возможно, но кончать в нее я бы не советовал. Слишком велика вероятность зачатия.

Асир поморщился. Лин не принимала снадобий, на которых сидел весь сераль, в ее состоянии это было противопоказано.

— Я понял.

— Нам придется остаться. На случай незапланированных осложнений.

Хотелось спросить, какие осложнения у этого типа считаются запланированными, но Асир сдержался. Сейчас Лин было легче. Боль никуда не делась, но, кажется, немного притупилась под новыми ощущениями. Дымящие травы мешали унюхать оттенки запахов, раздражали, но с этим ничего нельзя было поделать, значит — только смириться.

— Пока не вижу нужды в обезболивающем. Ваш запах, владыка, удерживает ее в сознании лучше отваров. Проявите какие-нибудь иные признаки жизни, кроме сглатывания, агент. Вам нужно обезболивающее?

Лин посмотрела на профессора.

— Мне легче. Сейчас точно не нужно, — она жадно облизнула губы. — Оно ведь пройдет само, если все будет как надо? Почему вообще… так?

Саад вздохнул как-то напоказ.

— Чему вас учили, агент? Что такое боль, помните еще? Сигнал мозга организму о неполадках или об опасности. Устранять надо причину, а не сигнал. Чем вы, собственно, сейчас и заняты.

Асир забрал у Лин бутыль, поставил рядом с кроватью и лег на спину.

— Мы не просто устраним эту причину. Мы ее искореним. Иди ко мне.

— Не сомневаюсь, что у вас получится, — хмыкнул Саад и отвернулся.

Лин с трудом перевернулась на бок, подтянулась ближе, и Асир, обхватив ее, прижал к груди. Кожа под руками все еще пылала жаром, мышцы сводило напряжением, но хотя бы дрожи и судорог больше не было. Или — пока не было? Кончить трижды без проникновения, от быстрых, почти невинных ласк — ничтожно мало для анхи в таком состоянии. Будь это обычная, правильная анха, Асир знал бы, что делать. Но если Лин испугается сейчас, испугается вязки — это перечеркнет все ее будущее.

— Ты еще не готова, и я не собираюсь торопить события. Давай немного подождем.

— Хорошо, — Лин чуть заметно поерзала, притираясь совсем вплотную. Ее дыхание щекотало шею, она уткнулась в нее носом, пила запах, которого ей так не хватало. Асир провел по спине вверх, к лопаткам, к затылку, задержал руку в волосах, обычно мягких, но сейчас слипшихся и влажных. Он тоже чувствовал запах очень ясно, травы уже почти не мешали. Разобраться во всей мешанине обуревающих Лин эмоций он не сумел бы, наверное, и в более спокойном состоянии. Но сильней всего чувствовалось желание. Ясное, яркое и полностью осознанное.