Воля владыки. В твоих руках

ГЛАВА 22

Все-таки от сераля Лин отвыкла. Утратила бдительность. Знала, что ее встретят после течки напряженным любопытством, но отчего-то казалось, что особого взрыва не будет. В конце концов, что такое одна течка одной анхи по сравнению с шумными проводами Наримы?

Размечталась. Или вся беда в том, что первой из здешних истеричек Лин встретила Ганию? Пока они с Хессой были у Джанаха, та успела проспаться от очередной дозы успокоительного и устроить еще один показательный сеанс рыданий на весь сераль, под соусом «Владыка отличает всяких трущобных, в то время как…»

К счастью, Лин, да и Хесса тоже, этого выступления не застали. Зато застали все остальные. Стоило Лин, и без того взвинченной услышанной от Джанаха историей, перешагнуть порог сераля, как к ней тут же подлетело как минимум с десяток анх.

От бесконечных, вразнобой и наперебой «Как?» «Сколько раз?» «Только ли владыка?» «Хорошо ли было?» «В каких позах?» «Понравилось или нет?» «А можно в подробностях?» зашумело в голове, к горлу подкатила тошнота и перехватило дыхание от ярости. Наверное, закончилось бы все плачевно. Вряд ли бы она ограничилась тем, что просто наорала на этих дур. Ее тянули в разные стороны, теребили, обнюхивали, и терпение таяло так стремительно, что казалось, еще секунда и…

И это был первый и последний раз, когда Лин могла бы сказать спасибо Нариме. Та очень вовремя вплыла в дверь в сопровождении пятерых клиб, нагруженных объемистыми тюками. Оглядела Лин с ног до головы, сладко, до приторности, улыбнулась и пропела:

— Счастливо оставаться, трущобная. Надеюсь, ты скоро надоешь владыке. Отстаньте от нее, есть дела поважнее. У меня тут подарки… почти для всех, — она с презрением посмотрела на Лин, перевела взгляд на Хессу и передернула плечами. — И пока я не передумала, можете их разобрать. Последний день в серале. Я должна как следует попрощаться с этим чудным местом.

Оставив за спиной восторженно квохчущий курятник, Лин ввалилась к Ладушу и потребовала:

— Успокоительного.

— Что такое? — изумился тот. — Лин, разве ты тоже, э-э-э, страдаешь от расставания с Наримой?

— Она страдает от расставания со мной, — фыркнула Лин. Ее уже начало отпускать и без успокаивающих настоев, только от голоса Ладуша. — Но остальные… Налетели, как… как… да бездна, вот сейчас я точно убить могла. Причем все равно, кого. Кто под руку бы попался.

— Нет-нет-нет, пожалуйста, никаких убийств, пока я отвечаю за это место. Садись ради предков.

Ладуш впихнул Лин в мягкое, странной формы кресло, в котором та почти утонула, распахнул шкаф, где за знакомыми витражными стеклами с крайне фривольными картинками прятались ровные ряды всяческих склянок, банок, кувшинчиков и шкатулок, зазвенел крышками.

— Только этого не хватало. С чего вдруг ты так впечатлилась? Размер члена нашего драгоценного владыки ни для кого тут не секрет. Пересчитали и измерили уже тысячу раз, в длину, в ширину и в диаметре. А насколько умело он этим членом пользуется, всегда зависит исключительно от воображения тех, кто имел счастье или несчастье с ним столкнуться. Можешь выдумать что угодно и рассказывать как сказку детишкам на ночь. Они оценят.

Лин покачала головой.

— Не могу. Это… личное. Слишком ценное, чтобы… — приняла из рук Ладуша бокал с темной, терпко пахнущей настойкой, выпила залпом. Сказала тихо: — Им лишь бы о члене. А нам Джанах рассказал… о ваших великих предках. И мне… бездна, мне больно, когда я это представляю. Как будто оно со мной все. Налей еще. Знаешь… я бы умерла за него. За Асира. Легко. А лечь под другого ради него — не знаю, смогла бы или нет. Как жаль, что нельзя сейчас просто тупо напиться.

— История Данифа и Лейлы? — помолчав, негромко спросил Ладуш. — Не единственная грустная история тех времен. Но у Джанаха к ней слабость. Только при Асире о них не вспоминай, взбесится. Его первая серьезная ссора с Джанахом. До сих пор помню эти вопли и разломанные столы.

Ладуш позвенел чем-то еще, сел напротив Лин и протянул ей доверху наполненную маленькую рюмку.

— Напиться в одиночестве — не вариант. Напиться вообще — тоже не вариант. Но выпить можно. До приезда посольства из Баринтара еще полдня, так что я, пожалуй, составлю тебе компанию. Это харитийский бальзам. Крепкий и при этом полезный.

— Спасибо. — Лин кивнула, выпила. В голове мягко качнулось что-то, как будто в море зашла, в волны. — А почему ссора и вопли?

— Потому что Асир в детстве не отличался особенной чувствительностью и до сих пор терпеть не может пафос. А у Джанаха свои представления о хорошем и плохом. Асир орал, что если Даниф так не хотел, чтобы его жену трахал кто-то еще, то не надо было делиться. Он же владыка, а владыка имеет право. Еще про то, что Лейла либо идиотка, либо ей просто было плевать, с кем спать. Много чего орал, отказывался признавать героизм и все в этом духе. Заявил, что Джанах старый козел, который должен учить будущего владыку нужным вещам, а не разводить какие-то сопли в меду. Швырнул в мастера стол. Потом расколотил другой. Сейчас забавно звучит. Тогда же я чуть не умер от страха. Забрался под оставшийся и молился предкам, чтобы Асир его не заметил. — Ладуш рассмеялся. — Если бы я знал, что с тех пор столы будут летать по комнатам регулярно и в конце концов мастер начнет заниматься с нами в саду, где нечего ломать, наверняка сбежал бы оттуда сразу и навсегда. Сколько нам было тогда? Одиннадцать, наверное. Да, одиннадцать. Асир крушил все, что попадалось на пути, и от счастья, и от злости, и считал себя, разумеется, центром мира.

— А сейчас… он бы стал делиться? Если бы… вот так?

— Это сложный вопрос, Лин. — Ладуш отставил свою рюмку. — Раньше, в древности, иметь одну анху считалось нормальным. Так же, как и иметь десяток, впрочем. Но нас воспитывали иначе. Асир любит ходить по краю. Во всем. Но он человек долга. И даже мне сложно сказать, что сделал бы он, окажись на месте Данифа. Никогда не отказался бы от своего титула, потому что верит, что достоин его, это да. Но думаю, скорее отправил бы Лейлу к почившим предкам, чем обрек ее на такую жизнь. Если бы та сама этого захотела.

— Не захотела бы, — уверенно возразила Лин. — Потому что это было бы предательством. Особенно если она воевала тоже. Ответственность. За других, за будущее. Основа личности любой анхи. Не знаю, почему в ваших нет, странно, на самом деле. — Ладуш молча налил еще, и Лин сказала: — Наш мир выжил на ответственности анх. Ваш, в каком-то смысле, тоже. Я так думаю.

— И ты, и я, и Асир, и многие другие. Не знаю, что произошло с вашими анхами, но наших мы превратили эм-м… ты видишь, во что. Даже тех, кто не склонен к узкому мышлению и не зациклен на собственных удовольствиях, ломают и переламывают на протяжении многих лет. Кродахи не злы, ну, во всяком случае, не все, но они привыкли к покорности анх, она их устраивает. К сладкой жизни, к самым разным видам наслаждения. И наши анхи считают это нормальным. Им тоже перепадает сладостей, их не обременяют заботы, а ублажить кродаха — радость, а не наказание. Знаешь, Лин, тебе очень повезло, что дыра, в которую ты провалилась, оказалась в Имхаре, а не где-нибудь в Сафрахине. Выжить там тебе было бы гораздо сложнее.

— Да, — согласилась Лин. — Когда я только сюда попала… в первый день, сразу, еще до того, как Асир отправил меня в сераль. Это было почти первое, что я о нем подумала: что он такой, каким должен быть правитель. Что он умеет принимать решения. Я тогда сравнивала его с нашими кродахами. И это было… уважение с первого взгляда, наверное, так. Именно из-за этого первого впечатления я потом его слушала, как собственного начальника, в режиме «сказали — исполняй». Даже когда он меня взбесил своими сравнениями, обозвал трусихой и хрен знает кем еще… все равно. Даже когда приказывал то, чего я не хотела вообще. Как будто он имел право. Потому что он правильный кродах и правильный владыка, а не как наши хмыри. Мы, наверное, испортили своих кродахов так же, как вы анх. Потому что у вас было меньше десятка анх на клан, а у нас — два-три кродаха на сотню-две анх. Единственное лекарство от безумия. У нас тоже были… свои печальные истории.

— Мне всегда казалась странной эта теория о нарушенном равновесии, — задумчиво сказал Ладуш. — И теперь она кажется мне еще более странной. Потому что то, что произошло после Краха, и здесь, и в твоем мире, не имеет ничего общего с равновесием. Единственное, что мы приобрели — отсутствие войн. Но, по-моему, потеряли гораздо больше.

Лин кивнула:

— Мы отразились, один мир в другом, как в кривом зеркале. И там, и там искажено что-то важное. Правильное. А что с этим можно сделать? — она махнула рукой и выпила еще. Шум прибоя в голове стал громче, и волны сильнее. Лин спрятала лицо в ладонях, призналась глухо: — Я скучаю по морю. Как и Сальма. Но я не могу вернуться, а она? Ее подарили. Не понимаю, вот убейте не понимаю, как так можно.

Ладуш что-то ответил, но Лин не услышала. Она положила голову на руки и уплыла, и ей снилось море возле Утеса. Кричали чайки, скользили по волнам рыбачьи лодки, гудел вдали рейсовый теплоход на материк, мальчишки собирали устриц на отмели. Потом приснилось, как они ели устриц с Асиром и говорили о пище бедняков, и Лин проснулась.

Она лежала на диване в комнате Ладуша, укрытая легким покрывалом. Одежда аккуратно развешана на кресле рядом, на столе — кувшин с водой и записка. «Вечером будь готова идти на праздник», — прочитала Лин. Посмотрела на часы. Полчетвертого. Обед давно прошел, что такое «вечер» в записке, совершенно непонятно: то ли шесть вечера, то ли восемь или десять? А ей еще разбираться с заданием Джанаха. Лин подхватилась, ругаясь сквозь зубы. Оделась, попила воды и помчалась в библиотеку.

Хесса уже сидела там. Светлая макушка едва виднелась из-за двух высоченных книжных пирамид.

— Что нашла? — спросила Лин.

— Здесь читать на неделю, — Хесса запустила пальцы в волосы и застонала. — Это даже если не считать, что я половины вообще не понимаю. Вот скажи, что такое «упразднение института присяжных и введение упрощенного судопроизводства»?

— Ну, ты это прочитала почти без запинки, молодец, — Лин села рядом и потянула к себе тяжеленный фолиант под названием «Клановые суды Ишвасы». Просмотрела оглавление, пролистала наугад несколько страниц. — Ничего себе книги в библиотеке сераля. Уровень университета. Так, мы это потом вместе будем читать, чтобы я сразу объясняла, чего ты не поймешь, а что не поймем обе, спросим у мастера Джанаха. Но на завтра он нам более простое задал. Сейчас разберемся, с чего начать. Праздник еще этот…

— То, что он задал, я уже прочла. Вот здесь, смотри, — Хесса выкопала небольшую, изрядно потрепанную книжку «Первые годы после Великого Краха». — Думаю, это оно. Но там очень коротко все, только основное.

— Не может быть, чтобы на такую тему только одна простая книга и все коротко.

— Да ладно, — Хесса возмутилась. — Вон, целая полка. Романы. Поэмы. Великая любовь на фоне общей случки. Нахрен такое читать вообще? Про этих, о которых он рассказывал, тоже есть. «Даниф и его Лейла». Полистала я. Сладкие стоны, слезы, клятвы и прочие сопли. И, кажется, Нарима именно оттуда все свои красивые слова для кродахов сперла.

— Да, это рекомендация, — согласилась Лин. — Ужасающая. Ладно, продирайся тогда через упрощенное судопроизводство, подозреваю, так обозвали то, что сейчас имеем: кто владыка, тот и судит. А я эту короткую быстро прочту и присоединюсь.

На праздник их выдернули из библиотеки, когда они только начали разбираться в том, как принятые до Краха суды присяжных сначала превратились в клановые судилища, а после — в единоличное право судить, которое, кстати, далеко не во всех случаях принадлежало владыке. Чтение оказалось сложным, но интересным. И жутким, потому что историй, подобных судьбе Лейлы, там нашлось — каждый второй пример. И уж чего-чего, а соплей и сладких стонов в них не было. Были кровь и насилие, ревность, убийства и похищения, показательные казни одна другой страшнее и мучительней, самоубийств тоже хватало. Лин только теперь поняла, почему Асир так взъелся на Хессу за попытку самоубийства в первый вечер. Оказывается, по старым законам для анхи это считалось не глупостью и даже не проступком, а преступлением. За которое полагались плети и карцер. А уж за нападение на другую анху, как тогда Хесса на Лалию… Получалось, что Асир действительно проявил к Хессе небывалое снисхождение, а та не оценила…

Короче говоря, на праздник обе шли в отвратительном настроении.

В общем-то, праздника особого и не было, просто, как поняла Лин, встречать посольства полагалось с помпой и при параде. Пока баринтарцы въезжали в дворцовые ворота, весь сераль толпился на подтанцовке, забрасывая приезжих кродахов цветами и воздушными поцелуями, а после, во время приема в парадном зале, анхи сидели в специальной ложе и внимали торжественным речам. Асир был величественен и суров, Сардар грозен, Ладуш приветлив, Лалия, как всегда, сияла и сверкала.

Сальма смотрела на приезжих с такой жадностью, что Хесса, не выдержав, согнала с места в первом ряду кого-то из анх и впихнула ее, сопротивляющуюся, но довольную, туда. Но все баринтарцы в зал то ли не поместились, то ли впустили только самых важных деятелей, их оказалось не так уж много, гораздо меньше, чем в бесконечной кавалькаде у ворот. Владыка Баринтара, рослый, черноволосый, грузный кродах, обнимался с Асиром какое-то невероятное количество раз. А потом, также долго, но очень сдержанно расточал витиеватые комплименты Лалии. Союзник, один из троих, отметила про себя Лин.

Потом анх, кроме митхуны, отпустили, а владыка в окружении советников повел гостей на пир.

— Небось до утра будут, — пробормотала Хесса. — Ну, все равно. Пошла я, в общем. Спокойной ночи. До завтра.

— К Сардару? — оглядевшись для проверки, не услышит ли кто, тихо спросила Лин. — Как у тебя с ним?

— Спросила бы ты еще вчера, сказала бы — хрен знает. Но сегодня… — Хесса фыркнула, будто вспомнила о чем-то смешном. — Все хорошо. Снабдил меня свободным доступом к своим комнатам. В любое время, представь.

— Это здорово, — кивнула Лин. Хмыкнула мысленно, поймав себя на коротком уколе зависти. С другой стороны, вроде как Асир тоже дал понять, что не оскорбится, если Лин влезет к нему в окно ради близости, а не скандала. — Значит, там спишь? Курятник в возмущении? Или за Наримой не заметили?

— Заметили, — помрачнела Хесса. — Достали вопросами и предположениями, чем я такое заслужила. Лалия заткнула, пока не дошло до побоища, потом Нарима отвлекла, больше пока не лезут, но пялятся и нюхают все время. Еще бы дрочить на запах уселись прямо передо мной. Дурищи. У нас и нет ничего. Почти. Он приходит среди ночи, уходит ни свет ни заря, а они… Ладно, похрен.

— Они как будто… — Лин запнулась, поймав себя на внезапной дикой мысли. — Как будто хотят в те времена, когда было десяток анх на клан. Больные. Может, потому и тема в романах такая… модная? Нашли еще золотой век. Ладно, ты права, похрен. Спокойной ночи. До завтра.

Хесса кивнула и умчалась. А Лин спать не хотела. Она выспалась днем, да и… казалось, что прежняя комната в серале и кровать, на которой она уж точно всю ночь будет одна, разбудят отступившую было тоску. И Лин пошла в библиотеку. Пару часов еще вполне можно и почитать.