Воля владыки. В твоих руках

ГЛАВА 19

В сераль Лин вернулась еще до рассвета. Ночь получилась долгой, как будто Асиру тоже не хотелось ее отпускать — хотя, наверное, Лин выдавала желаемое за действительное, ну да какая разница, подарки судьбы принимают, не спрашивая. Но засыпать после всего уже вроде и смысла не было, тем более что днем успела выспаться.

Евнух провел через сад к знакомой калитке, открыл, пропустил и запер дверь за ее спиной. От запаха жасмина Лин поморщилась: теперь он казался неприятным, тревожащим, даже живот заныл. Придется подыскать другой уединенный уголок. Хорошо бы с розами.

Тропа через жасминовые кусты, фонтан, у бортика которого любит читать Хесса, клумба… вокруг клумбы трудилась с тяпкой незнакомая анха. Невысокая, худощавая, с узлом черных волос на макушке.

— Доброе утро, — негромко сказала Лин. — Я тебя не видела здесь раньше.

— Я Кифая, из Харитии. Меня подарили владыке Асиру, да будет солнце милостиво к нему. Вчера.

— А сегодня ты до рассвета в саду. Любишь цветы? Да, прости, я Лин. Линтариена. Я не видела харитийского посольства, потому и не знала о тебе.

Кифая отложила тяпку, подошла ближе и втянула воздух.

— Возвращаешься с течки? Да простится мне нескромный вопрос, у кого ты была?

— У владыки. — Лин нахмурилась. Конечно, и так все узнают, но почему-то интерес незнакомой анхи вызвал вспышку чего-то, смутно похожего на ревность.

— Ты, должно быть, сильная, — Кифая покачала головой. — Такой давящий, властный запах. Ты спросила, люблю ли я цветы. Отвечу — я люблю сады. А этот сад… его жаль. Он не заброшен, но содержится в небрежении. Нельзя так.

— Я ничего в этом не понимаю, но раз ты говоришь…

— Год, — узкое лицо прорезала мечтательная улыбка, — дай мне год, и ты не узнаешь этого места.

Что ж, похоже, Нариму сменил кто-то более приятный. Лин кивнула и пошла дальше.

Сераль спал. Даже Сальма еще не вышла пить свой утренний кофе. Неужели страдает за компанию с Ганией? Зато у клиб, куда Лин заглянула с просьбой о кофе и завтраке, уже сидел Ладуш.

— О, кто к нам вернулся, — он отставил чашку, поднялся и придирчиво осмотрел Лин, обнюхал, едва ли со всех сторон не обошел. Отчего-то сразу вспомнилось про успокоительное под подушкой. Подумалось, что Ладуш — единственный из обитателей сераля, если не считать Хессу и Лалию, кого она, пожалуй, рада видеть. — Как ты себя чувствуешь?

— Живой и наконец-то адекватной, — серьезно ответила Лин. — Спасибо. Неплохо, на самом деле.

— Еще одно приятное известие в копилку приятных известий. Счастье какое. Мастеру Джанаху назначено на десять. А нам с тобой надо кое-что обсудить. — Ладуш обернулся к одному из клиб: — Завтрак госпоже Линтариене. Сытный. И отвар вместо кофе. Это ненадолго, — объяснил он, снова посмотрев на Лин. — Воздержись хотя бы пару дней. Я буду у себя, приходи, как позавтракаешь. Надо решить, что делать с осмотром. Это обязательная процедура после течки, особенно в твоем случае. Провести его могу я или Саад, подумай, с кем тебе будет проще. Он еще хотел взять у тебя кровь и побеседовать, но это можно сделать немного позже.

— Только не Саад, — Лин содрогнулась. — С меня и беседы с ним многовато будет.

Ладуш понимающе усмехнулся.

— Не сказал бы, что он сам горит желанием вступать с тобой в слишком тесный контакт. «Три убитых дня жизни и бессчетное количество нервных клеток, возитесь сами с этой ошибкой эволюции», — кажется, так, если я верно запомнил. Но твой случай его крайне заинтересовал, и он не собирается останавливаться. Особенно после того, что случилось в первый день течки. — Ладуш помрачнел. — Что ж, тогда я жду тебя для осмотра.

Завтрак был готов быстро, а съела его Лин еще быстрее. И от немедленной добавки воздержалась только из желания поскорее закончить с осмотром: к чему затягивать неприятное, если оно неизбежно?

По пути к Ладушу столкнулась с Ганией — и что ее вынесло в такую рань? Или от «сестер по сералю» прячется? Всклокоченная, непричесанная, с красными глазами, сильно же ее приложило. Интересно, Лалия не стала ей объяснять все то, что рассказала Лин, или для Гании, как и для Наримы, важнее статусный брак? В любом случае, Лин в это лезть не собиралась. Держись от истеричек подальше — спокойней будешь.

Гания остановилась, втянула воздух и застыла истуканом, приоткрыв рот. Лин кивнула:

— Доброе утро, — и, не дожидаясь ответа, постучала к Ладушу. Тот отозвался:

— Входи.

За спиной раздались рыдания.

— Что такое? — Ладуш торопливо вышел из того самого закутка-купальни, в котором осматривал Лин впервые. — Ах, это не ты. Я уж было испугался.

— Гания, — коротко объяснила Лин.

Ладуш закатил глаза.

— Предки, за что мне это? Раздевайся и ложись, там, на тахте, я сейчас.

Лежать в ожидании осмотра было неловко. Хуже, чем стандартные медосмотры дома. Лин поежилась, вспомнив первый день здесь — тогда все это казалось не просто неприятным, а еще и унизительным, наверное, только шок от всего прочего позволил перенести осмотр спокойно. Сейчас… Что ж, сейчас она хочет быть с Асиром и знает, что Ладуш желает ей только добра. Этого достаточно.

Вернувшись, Ладуш вздохнул и склонился над ней. Промял живот, заставил развести ноги. От пальцев внутри Лин вздрогнула.

— Что? — быстро спросил Ладуш. — Больно, неприятно?

— Неприятно, когда так делает не владыка, — краснея, буркнула Лин. Сказать бы проще: «стесняюсь», но чего стесняться после того, как и Ладуш, и профессор наблюдали за тем, как Асир ее брал? Но все же тогда она слабо осознавала окружающее. Вернее, было все равно, ей настолько нужен был Асир, что могла хоть вся дворцовая стража полным составом пялиться, и это бы не остановило. А сейчас… глупо, в общем. — Нет, не больно. Там саднит немного и тянет, когда хожу.

— Я намажу. Раздвинь ноги шире.

Мазь была холодной. Ладуш протолкнул ее глубоко, потом еще порцию размазал по стенкам.

— Теперь полежи. Можешь пока рассказать подробней, как себя чувствуешь. Слабость, головокружения, тошнота?

— Слабость вчера была. Хотела хоть подвигаться, пока заняться нечем, а мышцы как желе. Как будто, не знаю, перетренировалась?

Ладуш негромко рассмеялся.

— Заездил тебя владыка. Не бойся, после хорошей долгой вязки так и должно быть. Еще и с непривычки. Разрывов нет. Не знаю, что там выведет из своих исследований Саад, но как по мне, все, что тебе следует сейчас делать — немного прийти в себя и восстановить силы. Ты здоровая и сильная, природа возьмет свое. А, ну и еще постараться убедить владыку в том, что ты не умрешь у него на руках и не треснешь по швам.

— Постараюсь, — с чувством согласилась Лин. — Господин Ладуш, я еще спросить хотела. Мне теперь нужно пить снадобья от зачатия?

— Если бы речь шла о ком-то другом, я бы не задумываясь сказал «да», но с тобой не все так просто. — Ладуш отошел и теперь тщательно мыл руки в глубокой чаше, от которой тянуло травами и мылом. — Саад считает, что прием любых подобных средств, даже таких щадящих, как наши, для тебя сейчас небезопасен и может закончиться бесплодием. Впрочем, он еще не пришел к окончательным выводам, так что пока нет, Лин. Нужно подождать.

— Поняла. Хорошо, — в конце концов, спешить ей некуда. Наверное. Хочется, конечно, чтобы в следующий раз Асир мог кончить в нее, но… — Я подожду, раз надо.

— Судя по новому халасану, тебе можно этого не говорить, но все же скажу, на всякий случай. Если вдруг соберешься разделить ложе с кем-то еще, кроме владыки, постарайся контролировать кродаха. Никаких резких движений, крайне осторожное соитие. Ну и, конечно, не позволяй в себя кончать.

Лин поморщилась.

— Судя по вашему предупреждению, владыка совершенно зря пытается подтолкнуть меня к другим кродахам, учитывая, что я понятия не имею, как их контролировать. Себя-то не получается. Я поняла, господин Ладуш, и запомню. Но… В общем, очень надеюсь, что мне это не понадобится.

— Владыка пытается сделать что? — Ладуш вскинул брови, изумленно уставился на Лин, моргнул и вдруг рассмеялся, поспешно отворачиваясь лицом к ширме. — Прости. Я просто представил… Ох, нет. — У него тряслись плечи, и сам он заразительно фыркал, кажется, тщетно пытаясь сдержаться. — Одевайся и иди, о бездна, владыка пытается положить ее в постель к другому кродаху, это надо же. Да я съем свой любимый халат, если он… Все, иди ради всего. Придешь к десяти, отведу к Джанаху.

— Не верите? — буркнула Лин, одеваясь. — Я бы и сама рада не верить, но вы бы слышали, какую он мне речь задвинул на эту тему. Одна надежда, что он это не всерьез… в смысле, не совсем уж всерьез. Ладно. Спасибо, господин Ладуш. Уже ухожу.

Она была уверена, что рыдания разбудили весь сераль, но Гания, наверное, уже достала всех истериками, и на нее перестали обращать внимание. По крайней мере, зал был пуст и тих. Лин заглянула к Хессе — кровать стояла нетронутой. К себе идти не хотелось. Как будто, стоит войти в свою комнату, и дни у Асира окажутся сном или, того хуже, бредом. Висевшие над лестницей в башню часы показывали без пяти шесть, чем занять четыре часа до мастера Джанаха, Лин не знала. Хотя… вот лестница, а наверху — библиотека, в которой можно найти не только «розы щек и мотыльки поцелуев».

Прежде чем идти на поиски знаний, Лин снова заглянула к клибам. Попросила все-таки добавки к завтраку, а еще — сказать Хессе, если та появится, что Лин в библиотеке, и сообщить о времени в половину десятого. А наверху прежде всего свернула в комнату для изысканных занятий — нужен новый блокнот и карандаш, идти на уроки по истории и законам, не имея возможности что-то записать, было бы вопиющим идиотизмом.

И только здесь поняла до конца, как лихорадило сераль в последние дни. Наброски всегда аккуратной Тасфии россыпью валялись на столе, несколько листов и вовсе упали на пол, и никто их не поднял. У мольберта, за которым любила рисовать Сальма, осталась не закрытой коробка с красками, грязные кисти торчали из стаканчика с бурой водой. Как будто эти двое убежали отсюда внезапно, да так и не вернулись. Лин посмотрела на незаконченный рисунок на мольберте. На этот раз не море и не скалы, а тонкая фигурка анхи в праздничном наряде. Причем анха — без лица, с едва намеченной прической, а вот наряд прорисован детально — узорчатые шаровары и лиф, широкий праздничный пояс, длинная накидка, скрепленная брошью-листом на цепочке. Лин покачала головой: хорошо, что Сальма отвлеклась от тоски по родному Баринтару, но все же странная смена направления. Даже интересно, с чего бы.

Блокнот нашелся без труда, и тут вспомнилось, как у Асира — когда тот был занят посольством, а Лин бездельно ждала ночи — тянуло рисовать. Что ж, здесь и сейчас никто ей не помешает. Она села в кресло у окна, пристроив блокнот на коленке, как привыкла в саду. Замерла, прикрыв глаза.

Она никогда не думала, что именно хочет нарисовать. На бумагу ложилось то, что смущало или тревожило, вызывало тоску или радость. Дурацкий, но удобный аналог психотерапии, как сказал однажды Каюм, застукав ее на дежурстве над кипой исчерканной бумаги. А здесь… Асир сказал тогда — «Ты хорошо рисуешь». Лалия наверняка тоже посмотрела, но комментировать не стала.

На самом же деле, рассматривая нарисованные лица, Лин видела те отголоски эмоций и мыслей, которые в реальности замечала инстинктивно, но не успевала осознать сразу. Иногда это было полезно, иногда — просто делало воспоминания более живыми. Набрасывая лицо Асира в момент, когда тот потребовал ответить, что происходит, и рядом — другое, каким оно стало в конце того не слишком легкого разговора, Лин всего лишь хотела сохранить то утро — не только в памяти. Память тускнеет и путает, в памяти могут застрять совсем не те слова, которые важны на самом деле, а лица не лгут.

Лицо Асира получилось странным. Лин помнила сначала гнев, затем — легкий налет отчуждения, понимание с оттенком то ли недовольства, то ли раздражения. Но не помнила того, что явственно увидела сейчас. Желание. Хорошо скрытая, затаенная боль. Или тоска?

Внизу послышались голоса, Лин спохватилась, что совсем забыла о времени. Проскользнула в библиотеку, кажется, совсем немного опередив поднимавшихся наверх Сальму и Тасфию. Здесь тоже были удобные кресла, и никто не мешал ни рисовать, ни думать.

Отчего-то вспомнился с трудом сдерживающий даже не смех, а ржач Ладуш. «Владыка пытается сделать что?» — «О бездна, владыка пытается положить ее в постель к другому кродаху». Лин ведь не сказала «положить в постель», да и Асир на самом деле вряд ли именно это имел в виду, говоря о свободе выбора и о том, что она просто не знает других кродахов. Тогда Лин, пожалуй, обиделась. Не настолько сильно, чтобы не суметь сдержаться, но достаточно, чтобы выкинуть из головы совет, которому не собиралась следовать. А сейчас стало интересно — Асир правда думал, что она начнет сравнивать его с другими и выбирать? Не хотел отпускать, но отпускал?

Рука сама потянулась к ленте на шее. Мягкая кожа, прохлада жемчуга. И жар, стоит лишь вспомнить объяснение с Асиром.

Едва войдя, тот посмотрел Лин на шею. Кажется, даже безотчетно. Как агент охранки Лин сделала бы вывод, что Асир думал о своем подарке днем и гадал, наденет она его или нет. Как человек, немного узнавший владыку, была уверена, что тот вообще не вспоминал о такой мелочи на фоне всех навалившихся дел. Но сейчас — вспомнил сразу. Похоже, и правда хотел этого, несмотря на все его «не торопись» и «подумай».

— Не надейся, я не отказалась, — Лин подхватила со стола халасан и пошла навстречу. Остановилась в полушаге, так что пришлось запрокинуть голову, чтобы поймать взгляд. — Я хочу, чтобы ты мне его надел. Сам.

— Ты упряма, как стадо диких ишаков, — мрачно сказал Асир, но Лин показалось, что под этой мрачностью больше удовлетворения, чем недовольства. — Не важно, кто затянет эту удавку на твоей шее, это не обязательства, только символ.

Он развернул Лин за плечи, спиной к себе, забрал халасан из рук. Обхватил шею ладонью, слегка сжал, заставляя запрокинуть голову.

— Ты моя, пока хочешь этого. Помни, халасан можно снять в любой момент.

— Имею я право на собственный символ? — Лин спросила это резче, чем надо бы: если уж честно, ее огорчило и обидело, что вместо метки владыка отдаривается этим… халасаном. Перекладывает решение и ответственность целиком на Лин. — Я хочу, чтобы ты тоже признал, что я твоя. Хотя бы тем, что именно твои руки затянут на мне эту штуку.

Пальцы на шее сжались крепче. От Асира потянуло смесью желания и раздражения.

— Мы уже говорили об этом, но ты все равно не понимаешь. Я даю тебе возможность, которой лишены слишком многие анхи Ишвасы. А что делаешь ты? Провоцируешь. Каждым словом, каждым запахом.

Кожаная лента обхватила шею. По сравнению с рукой Асира она показалась ледяной, и Лин поежилась. (1d51a)

— Не дергай анкара за усы, это может плохо кончиться. Для нас обоих.

Дергать анкара за усы и злить Асира Лин не собиралась. Тот, в конце концов, хотел как лучше, и при другом раскладе Лин могла бы очень даже оценить готовность владыки дать ей свободу. Кто ж виноват, что она уже выбрала. Умудрилась выбрать кродаха, который почему-то не мог или не желал поверить в ее выбор.

«Не был бы ты владыкой, сказала бы — кретин», — Лин захлопнула блокнот и все же направилась к полкам, поискать чего-нибудь вменяемого.