Воля владыки. В твоих руках

ГЛАВА 6

Владыка держал за плечи жесткой, болезненной хваткой. Вжимал ее в стену и сам прижимался, так что Лин чувствовала едва сдерживаемую дрожь, а в голове мутилось от тяжелого, лишающего воли запаха. Встряхнув Лин, зарычал в ухо:

— Бесишь. Не понимаешь. Убирайся. Пошла вон, пока я тебя не убил, меня не порадует твой труп.

Лин дернулась и проснулась.

Спина болела, будто не вчера и не во сне, а только что в стену прилетела. Рука под подушкой комкала нежный шелк рубашки, другой рукой Лин сминала наволочку — кажется, снилось, что вот так же вцепилась в Асира. Не хотела, чтобы тот прогонял.

В окно лился яркий послеполуденный свет, из общего зала доносились голоса и звон посуды. Лин поморщилась: проснуться бы чуть раньше, хоть за полчаса до обеда. Теперь допоздна все будут торчать здесь, выйдешь из комнаты, да что там, с кровати встанешь, и тут же окажешься зрелищем номер один. До тех пор, пока снова не явится какой-нибудь кродах.

Она перевернулась на бок, натянула одеяло на голову и закрыла глаза. Но сон уже не шел. Зато полезли в голову мысли. Может, владыка и в самом деле прогнал ее лишь потому, что побоялся убить? Не хотелось верить, что за коротким, но яростным «убирайся» крылась не забота, а разочарование. Но… «Не впускать ее ко мне больше», так ведь он сказал? Похоже, стоило признать худшее.

В зале вдруг воцарилась тишина. А потом кто-то завизжал, громко и истерично:

— Господин Ладуш. Это не может быть правдой. Не может.

Лин застонала и села. Даже если и могла бы заснуть снова, не под очередной же скандал.

— Тихо. Распоряжения владыки и первого советника не обсуждаются. Или ты забыла об этом, Ирада?

Надо вставать.

— Нет, но мы все думаем…

Найти Лалию и все-таки спросить, что с владыкой, насколько серьезна рана, нашли ли убийцу… и вообще…

— Заткнись. Я не хочу в карцер из-за тебя, а ты нарываешься, — Лин узнала обычно невыразительный и тихий голос Тасфии и даже моргнула от удивления. Та предпочитала ни во что не вмешиваться. — Две истерички уже наорались, может, хватит? Голова болит.

— Но я же за всех.

— Истерик и в самом деле достаточно. Или вы все успокаиваетесь, или я приму меры. — Ладуш говорил спокойно, но Лин впервые слышала у него такие интонации — жесткие и угрожающие, живо напомнившие о его родстве с Асиром.

В комнату Лин вошла Хесса. С прямой спиной, вздернутым подбородком, пятнами нездорового румянца на скулах и полыхающими ушами, завернутая в широкий халат, явно не из собственного шкафа.

Со странными предосторожностями, морщась, опустилась в кресло и закрыла лицо руками. Свободные рукава из плотного шелка съехали до локтей, оголяя руки, и Лин зацепилась взглядом за знакомый браслет. Хесса носила его постоянно, не снимая даже во время тренировок, только в общем зале старалась прятать под рукавом. Лин никогда не спрашивала, что он значит для Хессы, а та не говорила.

— Он тебя что, выдрал? — уж что-что, а картину «больно сидеть» Лин определяла на раз. Неужели Сардар, действительно «само терпение», решил поучить Хессу настолько жестко? С другой стороны, это, как сказала бы Лалия, не казармы и не пыточная, можно жить дальше.

Хесса застонала. Пробормотала тихо, не убирая рук:

— Выдрал. Только не в том смысле. Я сама хотела. Дело не в нем. Последний час был… унизительным.

— Что случилось?

— Меня лечили. — Она раздвинула пальцы. Глянула сквозь них на Лин и зажмурилась. — Я пришла попросить мазь. Всего-то попросить мазь. Но этот… проклятый господин Ладуш… Решил осмотреть меня лично. «…и никаких скандалов. Наскандалилась уже». Чтоб я еще хоть раз.

В чем-то Лалия была насчет нее права. Хесса и в самом деле боялась не того, чего стоило бояться, беспокоилась не о том и унижением считала не то, что следовало бы. И это могло кончиться плохо.

— Скажи, Хесса… — Лин говорила тихо, помня о трех десятках любопытных ушей, но сейчас даже тихий голос прозвучал жестко. — Скажи, неужели забота и лечение для тебя унизительней, чем все, что с тобой было в трущобах?

Та помотала головой, тяжело выдохнула.

— Нет. Бездна побери, нет, конечно. Но я не привыкла… Я не знаю, Лин. Не понимаю, как на все это реагировать. Мне кажется, что я… не то говорю, не то чувствую и думаю не то, что нужно. Я не знаю, как здесь живут. Как вообще нужно жить, когда не пытаешься просто выжить? — Она соскользнула с кресла, опустилась на колени у кровати Лин и вцепилась в ее одеяло. — Что случилось вчера? Ты же была у владыки? Я не видела тебя утром, когда пришла, так откуда ты знаешь про Сардара?

— Так, — Лин откинула одеяло. — Ты правда хочешь все обсуждать здесь? Мне нужно вымыться, умыться и кофе. И, наверное, поесть. Ты со мной?

Хесса кивнула и поднялась.

— Я возьму одежду и приду в купальни.

Лин тоже решила взять одежду с собой, а пока накинула халат. Заглянула попросить кофе, старательно не замечая взглядов и не вслушиваясь в шепот за спиной — а громко и в лицо с ней никто не отважился заговорить, хотя Ладуша в зале уже не было.

Скоро Лин поняла, почему так: Ладуш сидел у клиб, грея ладони об огромную кружку то ли целебного, то ли просто успокоительного чая — пахло ромашкой, мятой и чем — то незнакомым, но живо напомнившим снадобье профессора Саада.

— Доброе утро, Ганис, — поздоровалась Лин с дежурным клибой. — Сделайте мне кофе, пожалуйста. Доброе утро, господин Ладуш.

— Добрый день, Линтариена, — вздохнул тот. — Я рад, что хотя бы ты сегодня спокойна.

«Хотя бы сегодня ты спокойна» легко читалось между строк, и Лин виновато опустила взгляд.

— Простите за вчерашнее.

— Ты не дала мне даже объяснить. И чем все закончилось? Плохо закончилось. Для всех. Впрочем, уже поздно об этом. Тебе нужно что-нибудь, кроме кофе?

Упрек был тем мучительней, что Лин его заслужила. А еще оказалось, что она привыкла к доброму отношению Ладуша, к его слегка навязчивой, но при этом мягкой заботе, и откровенная неприязнь в голосе ударила очень больно.

— Нет, ничего. — Есть и так не хотелось, скорее Лин просто осознавала, что надо, но теперь кусок в горло не полез бы.

— Тебе нужно к Сааду. — Ладуш пригубил из кружки. — Я отведу, но не сегодня.

«Сегодня глаза бы мои тебя не видели», — додумала Лин.

— Будь готова завтра перед обедом.

— Хорошо, — она приняла у Ганиса поднос, на котором, кроме кофе, все-таки стояла тарелка с нарезанным хлебом, мясом и сыром, поблагодарила и поспешила уйти.

Хесса уже сидела в бассейне, спрятавшись в воду почти по самую макушку. Лин поставила поднос на бортик, втянула запах кофе и, не раздеваясь, присосалась к кружке. Сделала себе бутерброд. Оказывается, и есть, и пить хотелось зверски. И только опустошив тарелку и допив кофе, полезла в воду.

Отмокать она не собиралась, только вымыться побыстрее. Но купальня была одним из тех мест, где можно поговорить — пока не заявился кто-нибудь еще.

— Так вот, Хесса. Я тоже не умею здесь жить. Вчера наделала ошибок не меньше, чем ты. Но если еще раз так выступишь, тебе точно снова придется выживать. Хочешь знать, что сказал владыка?

— Вряд ли хоть что — то, чего не говорила себе я этой ночью. Я бы пошла в казармы. Сама пошла, даже тащить не пришлось бы. Потому что… потому что мне здесь не место. Я же пыталась. Быть тихой, не отсвечивать, сдерживаться. Мне даже начало казаться, что получается. Но ты видела, чем это закончилось. Все видели.

— Не особо хочешь, понятно. Ну, как знаешь. А что ты у Сардара, мне Лалия сказала. Хоть что — то утешительное во всем этом кошмаре. — Она окунулась еще раз, отжала волосы и вылезла. Накинула халат, села на широкую лежанку, вытянув ноги. Все-таки эти купальни предназначены были для роскошной неги, а не для тяжелых и мутных разговоров.

— Это Лалия привела Сардара. Почти на рассвете. Надо, наверное, извиниться перед ней. Не представляю, как. Я знаю, зачем она это все… Знаю, но… Не могу, — глухо сказала Хесса.

— Смоги уж как-нибудь. Она того стоит. И то, что она сделала, тоже.

Хесса шумно вздохнула, вылезла из воды, завернулась в халат — суетливо, пряча глаза, так что Лин сразу поняла — дальше будут извиняться перед ней.

Когда молчание могло бы стать неловким, Хесса спросила:

— Что случилось у тебя с владыкой? Все плохо, да? Из-за меня.

— Плохо, — согласилась Лин. — Он меня вышвырнул. Из-за тебя или из-за меня. Я там тоже, знаешь ли, не блистала дипломатией.

— Блядь. Это… можно исправить?

— Не знаю. — «Наверное, зависит от того, насколько сильно я его задела», хотела сказать Лин, но тут же поняла, что это будет ложью. «Задела» — слишком слабое обозначение для случившегося. «Оскорбила» было бы вернее. Сильно оскорбила. До бешенства и жажды убийства. Можно ли такое исправить? — Лалия сказала, раз я жива, не в казармах и не в пыточной, все не так плохо.

— Да уж. Все со всех сторон… охуенно, — Хесса обхватила себя руками, замерла к Лин спиной, напряженная и потерянная. — И меня он, конечно, слушать не станет. Даже если… Нет.

— Кто, владыка? Хесса, я тебя умоляю. Ну честно. Ты не можешь быть такой дурой.

— А что ты предлагаешь? — та стремительно обернулась, мокрая, злая, с лихорадочно блестящими глазами. — Просто сидеть здесь и смотреть на… — она взмахнула рукой, — это все? Любоваться на то, что сама устроила? Ты ничем этого не заслужила.

— Заслужила, — жестко ответила Лин. — Хоть это, хоть что угодно. Меня никто туда силой на веревке не тянул, сама вломилась. Ладуш останавливал, что-то объяснить хотел, я не слушала. Свои мозги не подключила, хотя бы Лалию расспросить не догадалась, а ведь еще по Сардару поняла: что-то плохое происходит. Идиотка клиническая, одна штука. Сама виновата. И ничего не собираюсь делать. Или простит, или нет. Если нет… ну, значит, нет. Вс е.

— Ты не сама вломилась. Ты вломилась из-за меня. — Хесса будто потеряла в росте, опустила плечи, ссутулилась, села рядом. — Я не знаю, что случилось, но Сардар… он… там какая — то херня. И лезть к кому — то из них сейчас… это, конечно… — она покачала головой. — Надо подождать немного.

— Не лезь. Я прошу тебя, просто прошу, не лезь. Да блядь, ты понимаешь, что даже твой Сардар тебя тогда не вытащит? Ты что, совсем самоубийца?

— Мой? — переспросила Хесса и вдруг рассмеялась, хрипло и болезненно. — Если бы. Но ты права. Сдохнуть сейчас… я не хочу.

Отлично, провокация удалась. Спасибо Сардару, крепко Хессу подцепил, раз простое напоминание о нем вызывает желание жить. Вот и хорошо.

— Ну, не он твой, ты его, есть разница? Что камнем по чайке, что чайкой по камню, один хрен. Просто радуйся. И живи.

Хотела бы она сказать то же самое себе. Но перед Хессой теперь придется держать лицо, хотя бы пока не успокоится немного. Активное чувство вины иногда полезно. Но куда оно может завести Хессу, Лин даже думать боялась.

— Пойдем, что ли, отсюда. Долго сидим, того и гляди кто-нибудь вломится с претензиями.

Хесса кивнула и начала одеваться. Буркнула:

— Схожу Лалию поищу. Извиниться, блядь.

— Главное, без ругани извиняйся, — хмыкнула Лин. — А то наговоришь снова бездна знает чего.

Хесса только вздохнула.

А Лин, поколебавшись немного — все-таки время уже шло к вечеру — решилась сходить в зверинец. Ненадолго. Не в том она настроении, чтобы лезть в клетку с анкарами, но надо узнать, как там Исхири. Она и так виновата перед ним — вчера, наплевав на собственную жизнь, совсем забыла о том, кто с ней связан. Конечно, их связь еще не установилась, если судить по всему прочитанному, сейчас они в самом начале долгого пути, и смерть Лин пока еще не потащит за собой ее зверя. Но Исхири уже привязался к ней, а она…

Стыдно, как же стыдно. Владыка доверил ей сына Адамаса, а она… «Больше такого не будет, больше я не забуду», — пообещала себе Лин.

Не рискнула бы после вчерашнего идти туда, где можно встретить владыку — не будь тот ранен. Хотя он, наверное, мог и так сорваться с места, но тут уж не угадаешь. Будь что будет.

Триан чистил поилки, совсем как в первый раз, когда владыка привел сюда Лин. Поздоровался, спросил:

— Как ваша рука, госпожа?

— Хорошо. Но, Триан, я посоветоваться хочу. Разумно ли мне будет идти к ним сейчас? Я тревожусь. Сильно.

Триан подошел, втянул воздух и покачал головой:

— Вы не только тревожитесь, госпожа Линтариена. Вы на грани течки. Сейчас вам и правда не надо входить к анкарам. Исхири скучает, но он должен знать вас сильной.

— Хорошо, — кивнула Лин. — Спасибо, Триан. Я приду… как только смогу.

«Приду, если переживу эту проклятую течку и останусь в здравом уме». Она попросила бы Триана позаботиться об Исхири, не будь это слишком близко к оскорблению. Конечно, тот позаботится.

— Хорошей течки, госпожа Линтариена.

Он был искренен и не знал, что на хорошую течку «госпоже Линтариене» вряд ли стоит надеяться.

— Спасибо, Триан.

Теперь ей оставался только сераль. Ничего больше.