Воля владыки. В твоих руках

ГЛАВА 14

Ладуша не оказалось в серале. Хесса помнила, как металась от слуги к слуге, стараясь донести самое важное — второй советник нужен срочно, его зовет владыка. Немедленно. Еще помнила, что это сработало — сразу несколько клиб выскочили за двери. А потом — будто затмение нашло. Отходняк после встречи с владыкой, после пережитого страха за Лин — не иначе. Она очнулась почему-то в купальне, обнаружила себя голой на бортике, как будто собиралась лезть в воду, а потом то ли раздумала, то ли отвлеклась. Голову вело, как от хорошей порции бормотухи, щеки горели, а зубы стучали, будто от холода. Хесса провела ладонью по телу, поднесла пальцы к носу и поморщилась — понятно, почему она хотела в бассейн, запах владыки как будто впитался в кожу.

Хесса спрыгнула в воду, сначала просто стояла в ней, потом добавила больше апельсинового масла — потому что воняло оно зверски, но сейчас казалось, что даже это не помогает. Схватила мочалку, самую жесткую из всех, терлась яростно, пока все тело не пошло алыми пятнами. Обмылась и наконец вылезла. В голове не то чтобы окончательно прояснилось, но туман немного рассеялся. Нашла на скамейке свежую одежду — а рядом ту, что была на ней с утра, от нее пахло так стойко и густо, что хотелось разодрать в клочья и сжечь, или закопать, или… Хесса потрясла головой, натянула чистое и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Нужно было отыскать Ладуша. Узнать, как там Лин, и еще кое-что. Об этом «кое-чем» Хесса думать не хотела, потому что ясно было — если задумается, никогда не решится, значит, надо действовать очень быстро.

На пути попалась Лалия, замерли обе. Хессе показалось, что таращились друг на друга они долго. Очень. Лалия разглядывала ее пристально, будто до печенок рассмотреть собралась. Но нервировало не это, а то, что Лалия улыбалась. Скупо и очень понимающе, будто через стены видела, чем Хесса занималась в купальне, и отлично знала, почему. Наверное, Хесса тоже смогла бы еще долго играть в гляделки, да только вот не за тем она шла. Знает? Отлично. Понимает? Еще лучше. Пусть подавится своим долбаным пониманием.

— Ладуша видела? — спросила Хесса. Голос звучал хрипло — то ли от долгого молчания, то ли еще от чего. Хесса только надеялась, что не носилась по всему сералю с дикими воплями, пока была в этой странной отключке.

— Недавно вернулся. У клиб чаем отпаивается.

— Лин?.. — Хесса неосознанно подалась к ней, уже не хрипела, а шептала: — Как? С кем?

— Живая. С владыкой, — Лалия тоже шептала, и Хесса скорее читала по губам, чем отчетливо ее слышала. — Тебе бы чего-нибудь успокоительного. Выглядишь… своеобразно. А пахнешь еще интереснее.

Накрыло мгновенным чудовищным облегчением — Лин с владыкой. Это хорошо. Это правильно. И тут же почти паническим: «а что со мной?» Хесса нервно провела рукой по мокрым волосам, оглядела себя — вроде ничего смертельного, шмотки не наизнанку надела, даже обулась.

— Сама пей, — буркнула она, хотела двинуться дальше, но Лалия вдруг схватила за локоть, уху стало щекотно от ее дыхания:

— Ты знаешь, что произошло. Это нормально. Просто надо привыкнуть.

— Нет, — выдохнула Хесса. Хотела было вырваться и уйти, но понимала — не стоит. Лалия лезла не в свое дело, да. Но послать ее сейчас — не только не выход, а ошибка. Может, неисправимая. В висках застучало. Хесса сжала зубы, медленно процедила: — Не хочу привыкать. И не стану, слышишь? Все сделаю, чтобы…

— Тише. Еще тише, громкая ты наша. Куда одежду дела?

— Бросила где сняла.

— Ладно, скажу, чтобы унесли. Тебе повезло — здесь почти никого не было.

Хесса кивнула. Сама Лалия тоже переоделась и уж точно не разбрасывала пропахшие владыкой шмотки по всему сералю.

— Не хочешь успокоительного, хотя бы проветрись. Ты сейчас как прилавок кондитера, аж в носу свербит.

— Некогда мне. Дело есть.

— Тогда делай свое дело, пока на тебя не накинулись с вопросами. — Лалия фыркнула, отцепилась и наконец отстала. Хесса осторожно обнюхала рукав — несло апельсинами, ядрено и сладко — ну и хрен с ним, не дерьмом же, пусть нюхают и радуются сколько влезет. А на вопросы она отвечать не нанималась.

Ладуш и правда отпаивался чаем. Хесса скользнула на стул рядом с ним, проводила взглядом одного из клиб — уши у того были подозрительно оттопыренные и слишком большие. Чужие уши вблизи не радовали, и чего бы Ладушу не распивать чаи у себя? Нет же, в общество приперся.

— Добрый день, — сказала Хесса, по — прежнему глядя в спину ушастого клибы. — Или вечер уже? Похрен. Здрассьте, короче.

— Здравствуй. — Ладуш вздохнул, и Хесса обернулась к нему. — Если ты за новостями, то все в порядке. Жива, в своем уме, спит сейчас.

— Что это было? Ненормально же совсем. Приступ какой-то?

Ладуш обвел кончиком пальца толстый край здоровенной кружки — у Лин, что ли, поднабрался из таких лоханок чаи хлебать? — и сделал сложное лицо. И барану стало бы ясно — никаких подробностей тут не светит. Секретность, чтоб ее. Хессе хотелось спросить, в какой жопе была эта клятая секретность, когда Лин корчилась под кустом и наткнуться на нее мог кто угодно, но вовремя сдержалась. Главное, что сейчас все в норме.

— А ты ведь немало знаешь, верно? — вдруг спросил Ладуш, и взгляд у него стал внимательным и цепким. Второго советника разлюбезного владыки можно было считать кем угодно — хоть наседкой, хоть извращенцем со слабостью к похабным картинкам, хоть гадом, который обожает совать пальцы анхам между ног, хоть недалеким подтиральщиком бабских соплей, хоть лучшим другом обитательниц сераля, но недооценивать его было непростительной глупостью, а врать ему — мягко говоря, не самой лучшей идеей.

— Знаю, что это первая течка, — Хессе отчаянно захотелось занять чем-нибудь руки, но на столе ничего подходящего не обнаружилось.

— Именно поэтому все не так. Было не так, — быстро исправился Ладуш. — Нам повезло, что ты нашла ее вовремя.

— А если бы не нашла? — Хесса скривила губы — на язык просилось столько всего, что лучше было заткнуться прямо сейчас, пока не прорвало.

Ладуш осторожно отставил кружку, будто боялся, что от любого резкого движения она развалится, устало потер глаза и покачал головой.

— Никто не знает, ни я, ни даже профессор Саад. Никто из нас не был готов к такой реакции. Сейчас Лин стабильна. Эта течка вряд ли будет долгой, так что вы наверняка увидитесь через пару дней. Это все, что ты хотела узнать?

«Вот, — подумала Хесса. — Чай закончился, и аудиенция вместе с ним. Сейчас или никогда».

— Нет. Не все. — Горло перехватывало, и слова, которые собиралась сказать, застревали намертво. — Я хотела… Мне нужно увидеть…

— Лин? — изумился Ладуш. — Это не…

— Да не Лин. Блядь. Я просто не знаю… Но должна, — Хесса вскочила. Она понятия не имела, принято ли здесь вообще такое. Наверняка нет. Тогда есть ли смысл пытаться? Только унизиться и в очередной раз выставить себя на посмешище. И почему она, бездна все забери, решила, что это хорошая идея?

Ладуш тоже поднялся, даже, кажется, собирался схватить ее за плечи — то ли встряхнуть, чтобы перестала мямлить, то ли еще что.

— Да кого увидеть-то? Сардара?

Хесса зажмурилась, замерла, начала бы считать до ста или до тысячи, если бы думала, что это хоть немного поможет.

— Знаю, это наверняка нельзя. Не подумала. Вернее, подумала не о том. Простите, я не должна была. Забудьте.

Так бы и сбежала, а потом ненавидела себя за трусость и косноязычие, если бы Ладуш не перегораживал выход.

— Да успокойся ты ради предков. Вот же. Что за истерики на ровном месте? — У него дрогнули ноздри, и Хесса с трудом сдержала желание попятиться. — Понятно. Потечешь скоро. Но с какой радости тебе взбрело выкупаться в апельсиновом масле? Ты что, все, что было, на себя вылила?

— Нет. Не все. Там осталось.

— Я скажу Сардару. Но, Хесса, ты должна понимать…

— Что так не делается. Я понимаю. Если ему не до меня, если он не захочет, если… неважно, от меня проблем не будет, не волнуйтесь. Просто передайте, что мне очень нужно его увидеть. Это все.

— Хорошо. Ты в порядке? Если что-то не так, ты можешь мне сказать.

«Все не так. Я не в порядке. Я ненавижу запах апельсинов. Но это, блядь, не ваши проблемы, господин Ладуш».

— Знаю. Больше ничего не нужно. Спасибо.

Сколько она пролежала в своей комнате, Хесса не знала. За окном стемнело, живот подводило от голода, но от одной мысли, что нужно встать и впихнуть в себя какую-нибудь еду, начинало мутить. К ней никто не совался, и это была единственная радость. Хотя нет, не единственная — еще Лин. Она с владыкой, все хорошо, и они теперь наверняка помирятся. Не могут не помириться. Или хотя бы не разобраться во всем. Еще бы одной непроходимой идиотке во всем разобраться — в себе, в других, в том, что с ней, бездна побери, творится — и тогда, наверное, можно будет жить. Только вот надежда на то, что все получится, таяла с каждой секундой.

Уходил и возвращался Ладуш, открывались и закрывались двери в сераль. Хесса не хотела, но против воли прислушивалась. Ничего не могла — только ждать. А еще убеждать себя в том, что ждать нечего. Ну правда, нашла, блядь, время. Хрен знает, что творится сейчас во дворце. Рассосалось ли то, что так допекло всех, или только заварилось еще гуще? Да и вообще, с чего она взяла, что первый советник найдет время на внезапные заебы трущобной анхи? Из карцера вытаскивал, так то все-таки карцер, да еще с прямой дорогой в казармы. А сейчас — какая-то блядская ерунда, ничего важного.

Хесса села на кровати, из зала доносились привычные разговоры ни о чем. Правда, иногда казалось, что слышит имя Лин, шепотом, то ли с насмешкой, то ли с опаской — как бы чего не вышло. Хесса усмехнулась. Интересно, догадываются эти змеюки, где именно проводит течку Лин? Наверняка нет. А то давно бы уже захлебнулись ядом от зависти. Удивительно, но даже Сальма к ней сегодня не заглядывала. Они вообще не разговаривали после той злополучной драки. За все эти дни хорошо если перекинулись парой фраз. Впрочем, виновата в этом была точно не Сальма.

Хесса поднялась, подошла к окну, всматривалась в темноту до рези в глазах. Она снова все делала не так. Только вот подсказать, как надо, не мог никто, да Хесса и не стала бы слушать, потому что должна была справиться сама. А если нет — значит, туда и дорога.

— Прошу следовать за мной, госпожа.

Она дернулась от неожиданности, угодила локтем в раму и зашипела от боли. У двери склонялся в поклоне один из клиб. И, выходя за ним из комнаты, Хесса задавалась единственным вопросом — почему не спросила, куда следовать. Это было бы со всех сторон нормально, но она промолчала. Даже уже понимая, куда ведут, узнавая повороты и лестницу, не могла открыть рот — боялась совпадений, хотя откуда бы им взяться? «Слишком многого ты стала бояться, Дикая. Заделалась в нежные. В нужные. Да сдалась ты ему сто лет. Сдалась? Или нет?» Хесса и сама бы не смогла сейчас сказать, отчего ей больнее — от того, что готова перешагнуть последнюю черту, наплевать на все, что раньше было важнее жизни, или от того, что Сардару эта глупая жертва вообще не нужна — выслушает и пойдет дальше. Мало ли в серале анх, мало ли тех, кто пускает на него слюни. Только вот молчать дальше Хесса не могла. Дело даже не в Сардаре, а в ней самой. Последняя точка. Край. Рубеж всего. И самое главное: под тошнотворными апельсинами — запах владыки.

Сардар разливал что-то малиновое по бокалам. Хесса потянула носом — вино. Клиба вышел, закрыв за собой дверь, и Хесса прислонилась к ней затылком, облизывая губы. Колени подкашивались от идиотской слабости. Зато стало хорошо. Так нечеловечески, умопомрачительно хорошо. Здесь. С ним. Сейчас. «Блядь и все великие предки. Ну за что? Почему именно он? Почему не какой-нибудь незаметный клиба? Все было бы проще. Гораздо».

Хесса смотрела. Жадно, боясь упустить даже самое незначительное движение. Все-таки позвал. Все-таки нашел время. Стоило ли оно того? Сардар под ее взглядом обернулся, оперся задницей о стол, скрестил руки на груди, и Хессе захотелось повторить его жест. Только вот отгораживаться и защищаться сейчас нельзя. Сама все затеяла — самой и расхлебывать. Открыться. Настежь. Знать бы еще — как.

— Ладуш меня просвещать отказался. Таинственный, как лесные плясуньи. Не пойму только, какого хрена такая секретность. Что опять не так?

— Он ничего не знает, — у Хессы получилось отлепиться от двери. Хотелось ближе. Прикоснуться, вдохнуть запах. Или просто встать рядом. — Может, догадывается, но надеюсь, что нет. Я и так идиотка с длинной историей. Рановато для продолжения. Мне нужно поговорить с тобой.

Сардар приподнял брови. Прищурился, и Хесса не могла понять, чего в его взгляде больше — удивления или недоверия. И для того, и для другого были причины.

— Тебе? Поговорить?

— Да. Как там было? Словами через рот? — Хесса усмехнулась. И все-таки пошла вперед, правда, не к Сардару, а мимо, куда-то в угол. Да похрен, лишь бы не сдуться раньше времени. Вот теперь точно нельзя, иначе все — пиздец. — Это сложно, но я умею. Иногда.

— И как не сбить тебя с мысли? Принять подобающую позу? Заткнуться? Отвернуться? Прикинуться мебелью?

— Если не рискну сейчас, никогда уже не рискну. Но если тебе не до меня…

— Хесса. — Она остановилась. Сардар впервые назвал по имени, и от этого почему-то стало жарко. — Ты здесь, и я здесь. Хочешь говорить — говори. Хочешь сначала выпить, а потом говорить — выпей, вон, вино стынет.

Хесса покачала головой. Наверное, выпить было неплохой идеей, но не сейчас.

— Сегодня кое-что произошло.

— Это я уже понял. Мне молчать, или ты хочешь реакции?

— Хочу. Поэтому и пришла.

— Рассказывай.

— Ты знаешь о Лин?

— Вообще, или о том, что случилось утром? Да оба раза.

— Владыка был в саду сераля. И я там была.

— И вездесущая Лалия там была. Дальше.

— Если бы он сказал мне тогда… Если бы захотел… Или только пальцем поманил, я бы… — Хесса вцепилась в волосы. Обернулась, потому что больше не могла пялиться в стену, потому что не стене хотела объяснить, не перед ней хотела… что? Покаяться? — Легла под него. И радостно раздвинула ноги. Он пару минут был рядом. Пару долбаных минут, а я пропахла им вся. И этот проклятый запах не оттирается ничем. Даже сейчас чувствую. Я с детства в трущобах. Знаю, как держаться подальше от кродахов и как не блевать круглые сутки от их запахов. Я знаю, но сегодня не могла ничего. У меня блядь текло полдня от запаха того, кого я не хочу. А я даже не в течке.

— Скоро будешь.

— Только не говори мне, что это нормально. Одна сказала уже. Привыкнешь, расслабься. Я не хочу. Не хочу расслабляться и привыкать. Не хочу его хотеть. Это нормально? Я вообще нормальная?

— Нет. — Сардар оказался рядом, ухватил за затылок, прижал к губам бокал. В рот полилось вино, кисловатое, терпкое. Но дело было не в нем, а в Сардаре, потому что Хесса наконец-то дышала им. Единственным нужным запахом, который не хотелось оттирать от себя вместе с кожей. — Хотеть владыку — нормально. Хотеть кродаха — нормально. Реагировать так на кродаха, который в двух шагах от течной анхи — нормально. Не поверю, что ты этого не знала. В трущобах — одна дружная ебливая семья. Все со всеми на каждом шагу. Постоянно кто-то течет.

— Я знала. — Хесса отодвинула от себя бокал. — Но никогда ничего похожего не чувствовала. Кродахи в трущобах… — она поморщилась. — Всегда в паре шагов от гона. Запах течки со всех сторон. Но если знаешь места, можно обойти, даже когда нет метки. А когда есть… Еще проще — их к тебе не тянет, а ты — слишком далеко. Я всегда думала, что этому можно как-то сопротивляться. Думала, что только слабые, недотраханные, озабоченные…

— Хватит. Я понял.

Хесса зажмурилась. Сардар убрал руку и больше не прикасался, но все еще был близко, им все еще можно было дышать. А значит, надо пользоваться моментом — взять себя в руки и все-таки сказать то, что собиралась.

— Владыка предлагал Лин выбрать тебя. Я… даже в себя пришла. Немного.

— И где связь?

— Везде. Везде эта ебучая связь. Лин… она…

— Пошла бы ко мне только от безысходности, но ты ведь не о ней хочешь говорить.

— Я хочу спросить, — Хесса сглотнула. — Как вы… распределяете весь этот… сераль. Их, то есть, нас… много. Ежемесячные течки, иногда у нескольких сразу. И можно, как я поняла, только владыке, советникам и начальнику стражи, как там его.

— Ваган. По-разному. Кродахи, если ты не знала, довольно выносливы.

— Вот уж это я знаю, не в лесу росла. Но у Рыжего в шайке было много кродахов.

— А в Им-Роке — много знати, которой в радость трахнуть анху повелителя. Не только помогут, если совсем припрет, но еще и сочтут высочайшей милостью. Но такое бывает редко. Обычно мы справляемся.

— И как часто ты… Как много?.. Блядь, я не умею о таком.

— Я — редко. Ваган въебывает за троих. В прямом смысле. Но так и не понял, зачем тебе все это. Боишься блевануть на Вагана? На владыку? Еще на кого-нибудь? Так вроде пока не светит.

«Боюсь, что в твоем плотном расписании не останется для меня места», — могла бы ответить Хесса. Могла бы, да только не так просто было это сказать, особенно когда сама еще не знаешь, сможешь ли жить с этим расписанием. Как легко было в трущобах — и тебе никто не нужен, и ты — никому. Пережила течку, сжав зубы и зажмурившись — уже удача. Здесь все не так.

— Тебе когда-нибудь закатывали сцену ревности? — Хесса отважилась поднять глаза и посмотреть на Сардара в упор только потому, что ждать ответа в полной тишине было еще страшнее. Но совсем не рассчитывала, что увидит ухмылку во всю рожу.

— Ты прямо сейчас собралась, или чуть позже?

— Какого, блядь, ты ржешь-то? Не смешно.

— Не уверен.

— Вообще ни разу. Я не могу тебя ревновать. И понятия не имею, как это делается. И прав у меня нет. И…

— Но ревнуешь.

— Наверное. Может быть. Да, блядь. Да. Ревную. И думаю, и страдаю херней, и гадаю, кто следующая. Я знаю, что не должна. Знаю, что все так живут. И радуются. И им похрен. Все знаю. Но стоило только представить, что Лин пойдет к тебе… Даже Лин. А сама-то, блядь. Все дырки бы подставила по первому свисту. Провоняла им вся. Насквозь.

— И поэтому искупалась в духах?

— В масле. И не искупалась, просто добавила. Да что вы все пристали с этими клятыми апельсинами. Не в них дело. Я просто хотела, чтобы ты знал. Еще в прошлый раз надо было сказать.

— Про ревность?

— Нет. — Хесса обхватила себя руками, смотрела прямо перед собой — в распахнутый ворот рубашки Сардара, и думала, что сдохнуть прямо здесь и прямо сейчас было бы отличным выходом. И вроде уже много всякого наговорила, а все равно язык с трудом поворачивался продолжать. — Про то, что если ты вдруг захочешь анху, не в течке, а просто, или не трахаться даже, а так… не знаю, хоть массаж сделать — хотя нахер тебе массаж от анхи, когда есть те, кто умеют по-настоящему? Или… ну… да плевать, зачем, хоть заснуть рядом. И если тебе будет все равно, кого позвать, то… помни, что есть я.

Она ожидала разного, но не того, что, едва договорив, увидит перед собой узкую спину. Сардар вообще весь был такой — слишком узкий для кродаха, и казалось — слишком легкий, ему будто не хватало значительности и массивности. Зато хватало и силы, и быстроты, уж это Хесса знала наверняка, и был он не худым, как могло показаться на первый взгляд, а будто высушенным, жилистым, с тонкой костью и светлой, как и у самой Хессы, кожей, которую не золотило даже яростное солнце Имхары.

Сардар дошел до стола и опрокинул залпом второй бокал. Хесса нервно закусила костяшку указательного пальца и тут же отдернула руку — дурацкая привычка из детства вылезла откуда-то совсем не к месту. Но спокойно стоять тут и ждать она не могла. Да и надо ли ждать? Хотела сказать. Сказала. Услышали. Чего еще-то?

Звякнуло стекло. Сардар снова наполнил бокал, и Хесса решила, что делать здесь ей больше нечего. Она, правда, так и не отважилась спросить самое главное — плевать на нее Сардару или все-таки нет, но ответ на этот вопрос она слышать не хотела. Не сегодня. И течка скоро. Может, тогда? Впервые мысль о течке отозвалась теплом во всем теле. Даже если потом ничего не будет, она может рассчитывать еще на несколько ночей. А если повезет, то и дней. Стало намного легче. Потому что теперь она знала — сделала все, что могла. Наверное, снова не так, как следовало, но сделала же.

— Мне понравилась идея про заснуть рядом. На большее не рассчитывай. Я вырублюсь раньше, чем найду подушку. Но после таких откровений надо прикончить хотя бы этот кувшин. Помочь не хочешь?

Хесса отобрала у него и кувшин, и второй бокал. Наполнила оба сама, до краев, понимая, что после сегодняшней добровольной голодовки ее снесет сразу. Но разве сейчас это имело хоть какое-то значение?

Пили молча. Сардар и правда выглядел как человек, который вот-вот ткнется мордой в стол и вырубится прямо стоя. И Хесса даже чувствовала себя виноватой ровно до тех пор, пока не услышала уже в кровати сонное, но внятное:

— Если опять заткнешься навечно, запру Вагана в казармах и стану главным спасителем сераля. Этого хватит для бурной сцены?

— Иди ты нахрен, придурок, — огрызнулась Хесса. Сардар уже не слышал, но это ничего не меняло, потому что засыпала она абсолютно счастливой.