Асир уходил под утро, когда вымотанная Лин наконец засыпала. Падал на кровать в своей, свободной от чужого, слишком яркого запаха комнате и позволял себе расслабиться, забывался на пару часов. Течка у Лин проходила неровно, всплесками. Ее мотало от полного спокойствия и сдержанного желания до исступленной жажды. Накрывало то жаром, то ознобом. И настроение тоже скакало как взбесившийся зверогрыз — от подступающей внезапно тоски до эйфории и счастья. Ладуш дежурил у ее постели по утрам с бальзамами и свитой из четырех евнухов. Лин проваливалась в тяжелый беспокойный сон и не замечала и не чувствовала уже никого. Ее можно было обтирать, тормошить, перекладывать, даже поить снадобьями. Асир не желал на это смотреть, зато все сильнее и яростнее желал свернуть шею профессору, потому что тот после первого дня больше не выказывал ни удивления, ни беспокойства. Ладуш, будто заразившись, тоже был абсолютно спокоен, но ему, в отличие от профессора, Асир пытался верить. «Цикл установится. Это не всегда безболезненно, не всегда быстро, но Лин в безопасности, владыка», — убеждали они на два голоса, один — снисходительно, будто глупого ребенка, второй — с привычно мягкой, но непрошибаемой уверенностью.
И все же глубокое, глухое беспокойство не оставляло Асира ни на секунду. Это было необычное чувство, к нему не получалось привыкнуть, его не выходило перебороть или усмирить, как ярость.
Явившегося наконец гонца с клювачом от отрекшихся принимал Сардар. Он тоже вел себя странно и странно пах, что-то неправильное творилось и с ним, но Асиру было не до расспросов. Семейство Джасима не собиралось брать на себя ответственность за покушение, и это не удивляло, а бесило. Кадорим лишился и титула, и поддержки и был оставлен на милость Асира. Хоть четвертуй на площади, хоть брось на корм зверям, никто не вступится и не возмутится, только смысла ни в том, ни в другом не было. Делегация от старшей ветви с объяснениями, нижайшими извинениями и расшаркиваниями уже направлялась к Им-Року, и говорить с ними следовало лично, в трезвом уме, твердой памяти и в окружении всех трех советников. И это было бы не сложно, если бы в главные ворота уже не въезжали харитийцы, в трех днях пути не развевались флаги Баринтара, а в полупустых комнатах митхуны не ждала его Лин.
— Я разберусь, — говорил Сардар, от которого несло необъяснимым страхом, незнакомой обреченностью и тщательно скрываемым возбуждением. Асир знал, что разберется, но встречать правителей он должен был лично, это не обсуждалось.
Асир сел на кровати, потер слезящиеся глаза. Сардар протянул ему чашку кофе. Ядреная горечь неплохо прочищала мозги, а сил в запасе оставалось все еще много.
— Когда? — спросил Асир.
— Через два часа, не больше.
— Там должны быть все. Вы с Ладушем, Фаиз, Ваган.
— Мы будем.
— Я спущусь уже в зал приемов, пришлешь кого-нибудь с площади.
Сардар кивнул.
— Что с тобой творится? — все-таки спросил Асир, накидывая халат. Ладуш не хранил гробовое молчание, на вопросы отвечал подробно. Но он не знал и не мог знать всего.
— Это неважно.
Сардар чересчур пристально таращился в окно и чересчур старательно не смотрел в глаза. Асир затянул пояс и встал рядом.
— Для тебя или для Имхары?
— Для Имхары.
Плечо под рукой было жестким и напряженным, как и весь Сардар. Будто слишком сильно натянутая струна на аль-уде. Одно неосторожное касание — и порвется. Но рваться — это не про него.
Можно было надавить, попытаться вправить мозги или хотя бы спросить, что он такого разглядел в Хессе. Что разглядели они с Лин там, где Асир не видел ничего, кроме придури и хамства. Не видел или не смотрел? Этим тоже стоило заняться. Когда-нибудь. Позже.
— Успокойся, — вместо этого сказал он. — Может, просто время пришло?
— Не хотел я этого времени.
— Главное — хочешь ли сейчас.
— Я не знаю.
— Знаешь, идиот. А я чую, что знаешь. Выметайся и езжай встречать харитийцев, с остальным разберемся позже. Чего психуешь?
— У нее течка скоро, — очень спокойно сказал Сардар. Только вот плеснуло от него при этом такой яркой злостью, что Асир поморщился.
— И что? Не сегодня же.
— Не до того мне. Не к месту все это, блядь.
— А другим ты ее не отдашь. — Асир не спрашивал, но Сардар обернулся, уставился наконец в упор, с вызовом и раздражением.
— Отдам, если придется. Знаешь же.
— Знаю. Не бесись.
— Да не бешусь я. Просто… Ладно, плевать. Это ничему не помешает, ты можешь на меня рассчитывать.
Асир провожал его взглядом, пока не закрылась дверь. Проблема Сардара и правда могла подождать. Сидела в серале, под защитой, и пока не пыталась сорваться в безумие, в отличие от его собственной. И у него, в отличие от Сардара, сегодня оставалось на нее всего несколько часов. Потом Лин придется ждать до ночи, не меньше. Хотя Ладуш и профессор в один голос предрекали правильное завершение течки, на третий-четвертый день от начала, сам Асир не был уверен ни в чем.
Едва он вошел, Ладуш поднялся из кресла, сказал, не дожидаясь вопросов:
— Все хорошо.
— Собирайся, — велел Асир. — Выезд скоро.20599a
— Завтракал?
— Пусть подают через час на двоих.
В горле все еще стояла кофейная горечь, ее хотелось чем-нибудь заесть, но в ноздри уже вливался запах, и он пробуждал совсем другой аппетит.
Лин, разметавшаяся на кровати, беспокойно поводила рукой по простыне — она тоже чуяла. Асир подошел ближе, всматривался в осунувшееся лицо, в бледные губы и заострившиеся скулы. Первая течка давалась Лин тяжело. Вытягивала из нее все силы и как будто стирала с нее все краски. Асира это пугало, зверь внутри то настороженно замирал, то бесился от бессилия, потому что не мог защитить ту, кого защищать хотелось. Ни защитить, ни уберечь, только ждать и давать то, что требовалось.
Он скинул халат, лег рядом, притянул к себе, медленно выдохнул, почувствовав ответную крепкую хватку. Лин умудрялась даже во сне оборачиваться вокруг него вся. Вцеплялась руками и ногами и начинала дышать так жадно, будто старалась надышаться на несколько лет вперед. Асир погладил ее по спине, будить не хотелось, но приходилось — иначе не продержаться до ночи.
Будь у Лин нормальная течка — уже брал бы ее, расслабленную и теплую, но сейчас приходилось контролировать все, сдерживаться и двадцать раз думать, прежде чем что-то делать. Профессор такой надобности не видел и сверхпредосторожностей не прописывал, но Асиру было плевать. Профессор не чуял и десятой доли того, что чуял он, ему неоткуда было знать, что все это значит для Лин.
Та промычала что-то в полусне, потерлась носом, застонала довольно. Еще не проснулась, но запах желания в каких-то несколько мгновений стал ярким, густым и насыщенным.
— Хочешь, — сказал ей на ухо Асир.
— Да, — Лин открыла глаза, и ее взгляд вспыхнул радостью. — Доброе утро, владыка.
— Я бы дал тебе поспать дольше, но нельзя. — Асир накрыл ее рот, податливый и мягкий, вдавился языком, проскальзывая глубже. Лин ответила, как отвечала всегда — с откровенной жадностью. Иногда казалось, что так же она приняла бы что угодно, и не потому что так понравилось бы Асиру, а потому что сама захотела бы попробовать. Но Асир отгонял от себя неуместные мысли, они оба не были готовы к экспериментам, и неизвестно, будут ли готовы когда-нибудь.
Лин не хватало опыта, не хватало даже теоретических знаний, зато искреннего желания было хоть отбавляй. Желания раскрыться и принять. Интересно, как это будет после течки. Вот так же, сразу, без разогрева, не напоказ, а от души, или нет? — подумал Асир, когда пальцы стиснуло горячим и мокрым. Лин сжимала его коленями, притиралась тесно, целовала и ждала с предвкушением и легкой опаской. Предки знают, чего она каждый раз опасалась. Не боли, конечно, чего-то другого. То ли того, что Асир вдруг встанет и уйдет, оставив ее так, то ли как раз этой своей жадности и готовности. Асир даже не был уверен, что сама Лин осознает свои чувства в такие моменты, кроме желания, конечно.
Он перекатился на живот, не разжимая рук, не прерывая поцелуя, и вошел сразу, погружаясь одним толчком на всю длину. Они пробовали по-разному, и Лин было, по большому счету, все равно, как, но лучше всего она расслаблялась лицом к лицу, как будто даже в темноте это имело значение.
— Командуй, — велел Асир, отрываясь от ее губ и с трудом сдерживая улыбку. Вот командовать Лин не любила, и Асир не стал бы настаивать, если бы они больше времени провели вместе. Но сейчас приходилось узнавать друг друга, слушаться и слушать, полагаться не только на запах и реакцию тела, потому что ошибиться хоть в чем-то Асир не хотел. Не теперь.
— Времени мало? — спросила Лин. Поерзала, обвивая ногами талию, закинула руки за голову. От этого простого движения по ее телу прошла дрожь, и член Асира сжало еще сильнее. — Я отрываю тебя от дел?
— От дел государственной важности, между прочим. — Асир оперся на руку, разглядывая ее лицо. Сейчас оно выглядело почти нормальным. Даже румянец проступил, не горячечный, а обычный. — И, если бы не некоторые обстоятельства, ты уже сидела бы на балконе вместе со всем сералем и наслаждалась видом приближающейся кавалькады под зелеными стягами Харитии. Но без меня.
— С сералем и без тебя — наслаждалась бы? — Лин не отрицала, не уверяла ни в чем, но интонации были достаточно красноречивы. — Ладно, раз так, давай попробуем быстро. Как думаешь, я к этому готова?
— Готова, но у нас есть время. — Асир провел по ее бедрам, прикрыл глаза. Густой и вязкий запах течки окутывал снаружи и переполнял собой внутри. Асир двинулся на пробу, Лин вздохнула, стараясь не сжиматься слишком сильно, но все равно сжималась. В горле завибрировало. — Быстро и много или медленно и мало? — это Асир еще мог спросить, а вот мило беседовать в таком положении уже не получалось.
— Хочу много, — Лин ответила почему-то шепотом, сглотнув и зажмурившись. — Хочу попробовать… сильно.
— Я знаю. — Асир выдохнул. Это желание, тяга к быстрому, жесткому соитию прорывалась в Лин с каждым разом все отчетливее. Только Асир не поддавался, и одни предки знали, чего ему это стоило. Согласиться и показать, как это может быть, хотелось неистово, но у Асира было целых два повода, чтобы бороться с искушением. Он боялся навредить еще не слишком хорошо подготовленному, уже не девственному, но еще не опытному телу, и его смущали причины. Это могло быть искреннее желание, а могло быть другое, подсознательное. Лалия никогда не скрывала следов на теле, на них любовался весь сераль, и Лин не могла их не видеть. И не могла не хотеть дать своему кродаху то, что тот постоянно брал от другой. Асир не желал таких даров, а Лин еще не слишком отличала собственные потребности от потребностей анхи, которой хочется доставить удовольствие кродаху. И все же кое-что он мог показать, отпустить себя хотя бы немного.
Лин вскрикнула от первого же резкого толчка. И уже не замолкала ни на секунду. Асир крепко держал ее за плечи, глядя на судорожно выгнутую шею и зажмуренные глаза, стараясь не упустить даже тени боли или отторжения. Стискивал зубы, так что скулы и челюсти ломило от напряжения, глушил в себе удовольствие, чтобы оно не заслоняло, не мешало слышать и чуять. Лин в этом нисколько не помогала. Каждый ее вскрик проходился по всей коже, вставали дыбом волосы и горячо, обжигающе пульсировало в животе и в паху. Зверь внутри ярился, метался, рычал, рвался на волю, он тоже все чуял — и жажду, и облегчение, глубокое и яркое, которое захлестывало Лин все сильнее, и беспомощность, в которой она сейчас, кажется, растворялась, так же как в наслаждении, которое Асир глотал вместе с ее запахом.
Воздух лип к разгоряченной коже, переполнялся звуками. Лин не успевала реагировать, и понятия не имела — как нужно. Наслаждение — радость — испуг — наслаждение — испуг — карусель запахов и эмоций, от которой не только у Лин, даже у Асира захватывало дух и кружилась голова. Она не говорила, но Асир будто слышал ее «еще», повторяющееся на каждом вздохе. И приближающийся финал он тоже услышал всем собой, еще до того, как Лин напряженно замерла, открыв рот в немом крике.
Асир с силой прикусил щеку изнутри — Лин слишком напрягалась от непривычного наслаждения, выгибалась в почти мучительных судорогах, не давая быстро вынуть член, а кончать в нее было нельзя. Сдерживался до темноты в глазах, пока она не обмякла, разжимая ноги, с довольным протяжным стоном. И лишь тогда, вынув член, отпустил себя. Семя пролилось на ее живот, вздымающуюся от быстрого дыхания грудь. Несколько капель упали на подбородок и на губы. Лин облизнулась, удивленно распахнула глаза и провела ладонью по животу. Облизала пальцы и сказала тихо, расслабленно:
— Хорошо. Очень.
— Дотерпишь теперь до ночи? — Асир лег, отер ее подбородок, обвел изгиб губ и зарылся ладонью в спутанные, взмокшие волосы.
— Я буду ждать сколько надо, владыка.
Он покачал головой. Логику перескоков Лин с «ты» и «Асир» на «вы» и «владыка» до сих пор не понял до конца. То есть ясно было, что Лин дистанцируется, когда заходит речь о делах государственных, и так же очевидно она игнорировала рамки иерархии во время соития. Но были моменты, которые не вписывались в эту понятную и простую схему, так же, как саму Лин нельзя было целиком уложить в знакомые Асиру рамки и границы.
— Я еще не ухожу. Мы позавтракаем вместе. А вот потом тебе придется поскучать. Если хочешь, поищи что-нибудь почитать, в соседней комнате есть книги, но лучше выспись. — Асир встал, накинул халат. — Завтрак подадут через четверть часа. Не хочешь заглянуть в купальню?
— Что можно успеть за четверть часа?
— Окунуться. Смыть с себя лишнее, — Асир рассмеялся. — Но если хочешь продолжения, поверь, мы успеем и это.
Знал, что Лин согласится. Она и без дополнительных будоражащих перспектив любила бывать в купальнях. А уж когда обнаружила, что в воде приятно не только мыться, стала испытывать к ним особую слабость. Все это еще предстояло обдумать и как следует распробовать, но не во время течки.
— Быстро и много? — Лин поспешно вскочила. Будто и не она тут только что лежала, расслабленная и умиротворенная. — Хочу.