Возлюбленная распутника

Глава 9

Желая поскорее воплотить свои планы в жизнь, граф Кэррингтон в тот же день отправился в столицу, несмотря на то, что хлынул сильный дождь, грозящий превратить деревенские дороги в непроходимую топь. После его отъезда Мейбелл начала чувствовать себя очень неуютно в Гринхиллсе, который сделался для нее чуть ли не родным домом. Графиня Сара сделалась чрезвычайно холодна к девушке, и больше не звала ее разделить с нею одиночество по вечерам. Хозяйка поместья даже не заговаривала с Мейбелл лишний раз, и обращалась к ней только в случае крайней необходимости. Слуги приняли сторону своей любимой, несправедливо обиженной госпожи, и тоже сделались недоброжелательными по отношению к Мейбелл. Сыновья графа Кэррингтона недоумевали, как им теперь относиться к девушке, которую их отец при всех назвал своей невестой и их будущей мачехой. Только гувернер мальчиков, месье Жермонт, был по-прежнему любезен с Мейбелл из-за свойственной французам галантности, особенно когда ее предметом была столь юная и привлекательная особа как Мейбелл Уинтворт.

Всеобщая неприязнь окружающих не могла не произвести тягостного впечатления на чуткую девушку, и Мейбелл сделалась столь печальной и подавленной, что доброе сердце Сары Эшби дрогнуло. Подумав, графиня также поняла, что с ее стороны неразумно портить отношения с будущей женой Альфреда, и тем самым вносить раздор в семью. Поэтому она окончательно смирилась со своей судьбой, и попыталась возродить прежние доверительные разговоры со своей юной соперницей. Право, на Мейбелл было трудно сердиться, она была так прелестна, что ей хотелось простить буквально все — и обман, и ее удачливость в любви. Мейбелл с радостью пошла на примирение и была столь предупредительна с графиней Сарой, что та снова душевно привязалась к ней. Жена Альфреда Эшби даже с грустной улыбкой призналась Мейбелл в том, что если уж ей суждено расстаться с любимым мужем, то Мейбелл будет самой лучшей ее преемницей, и ей уже не так тяжело думать о разводе, как прежде, ведь она искренне желает счастья им обоим.

Окончательно приняв решение уступить своего мужа удачливой сопернице, Сара стоически начала ждать новостей из Лондона о своем бракоразводном процессе. Но он двигался чрезвычайно медленно, одно слушание сменялось другим поистине с черепашьей скоростью. Несмотря на то, что иск был подан от имени графини Сары и граф Кэррингтон изъявлял желание удовлетворить все требования своей супруги, церковный суд тщательно и дотошно вникал во все подробности супружеской жизни четы Эшби. Графу Альфреду и графине Саре нужно было доказать, что в течение долгого времени они не поддерживали интимных отношений, прежде чем развод мог быть передан на утверждение Парламента. С этой целью допрашивались также слуги и служанки разводящихся супругов. Наконец все бумаги были переданы в парламент, и Альфред Эшби обратился за помощью к старинному другу своего отца, влиятельному маркизу Эдварду Китченеру, прося, чтобы тот повлиял на решение присяжных к его выгоде.

Маркиз Китченер, сдерживая возмущение, принял Альфреда Эшби в гостиной своего роскошного лондонского особняка, и когда они остались наедине, без обиняков высказался, что он думает о бракоразводном процессе молодого человека.

— Фред, мальчик мой, я буду говорить с тобою сурово, но ты заслуживаешь горьких слов. Точно так же с тобою говорил бы твой отец, будь он жив, — резко проговорил пожилой вельможа. — Ты совершаешь самую крупную ошибку в своей жизни, разводясь с такой достойной и прекрасной женщиной, как твоя супруга Сара. Уже не говоря о том, что развод это сам по себе большой позор, который нескрываемым пятном ляжет на твое имя, ты лишишься доброй и верной подруги, которая искренне блюла твою честь, самоотверженной матери твоих сыновей и превосходной хозяйки твоих фамильных владений. Любой разумный человек без всяких подсказок со стороны понял бы, что утрата такой жены — это сущее бедствие и союз с нею нужно хранить как зеницу ока.

— Милорд, я не могу не признать справедливости ваших слов, но у меня есть обязательства по отношению к девушке, которая будет носить мое имя, — нахмурившись, сказал в ответ граф Кэррингтон.

Маркиз Китченер пренебрежительно фыркнул, услышав эти слова.

— Мне кое-что рассказывали о вашей избраннице, Фред, об этой некоей Гортензии Уиллоби, так, кажется, ее зовут? — нюхая табак, отозвался он. — Ее поведение просто предосудительно, если она продолжает жить под крышей вашего дома до свадьбы, а не предпочитает находиться у своих родных, как это подобает порядочной девушке. По всему видно, что она авантюристка, и если вы свяжете себя брачными узами с этой сумасбродной девицей, то она вас еще втянет в какую-нибудь скандальную историю и нанесет урон вашей чести, помяните мое слово.

Граф Кэррингтон вздрогнул — пророчества проницательного старика-маркиза почти всегда сбывались. Но он пересилил себя, и с улыбкой сказал:

— Лорд Эдвард, я всем сердцем люблю эту девушку, и если я хочу жениться на ней, то это не потому, что я желаю быть счастливым с нею, хотя чего таить — на это счастье в семейной жизни я тоже очень рассчитываю — но, нет, я женюсь на ней главным образом потому, что желаю ее благополучия!

— Что ж, если ваши чувства столь сильны, то я окажу вам содействие, Фред, — с сожалением произнес маркиз Китченер. — Но до чего же мне жаль твою жену! Я знаю, она любит тебя больше собственной жизни. И, несмотря на то, что иск на бракоразводный процесс подан от ее имени, я уверен, что она это сделала под твоим нажимом.

— Да, это так! — глухо подтвердил граф Кэррингтон, все больше испытывая неловкость под обличающим взглядом друга своего отца.

— Бог еще накажет тебя за твою несправедливость к Саре, Фред! — торжественно провозгласил старый маркиз. — Если ты не смог оценить его великий дар в виде любящей и преданной жены, то не удивляйся, если женская неверность станет твоим уделом.

Альфред Эшби молча поклонился в знак прощания, не проявляя никаких признаков раскаяния, на которые так надеялся старый вельможа, пытающийся отговорить его от задуманного шага.

Окончательный вердикт по бракоразводному делу четы Эшби должен быть оглашен в конце зимы, но внезапная смерть короля Карла Второго отменила все запланированные заседания Парламента.

Первого февраля 1685 года с королем случился удар, шестого февраля его не стало. Он скончался в окружении большой толпы своих родных и придворных, которые открыто скорбели по нем. Фаворитка Карла, герцогиня Портсмутская, рыдала от горя возле ложа умирающего, но сам король беспокоился об другой своей любовнице, актрисе Нелли Гвин. Хватая за руку своего младшего брата герцога Йоркского, который должен быть стать новым королем Англии, Карл умоляюще шептал:

— Яков, позаботься о том, чтобы моя бедная Нелли не голодала. Она же беззаботна как птичка, и без поддержки быстро скатится в ту пропасть нищеты, из которой я ее вытащил.

Карл дарил своей возлюбленной богатые подарки и щедро содержал ее, но Нелли была настолько бескорыстна, что безоглядно делилась всем этим богатством с людьми, которым не так повезло, как ей. По этой причине Нелли ничего не скопила себе на черный день, и Карл опасался, что Нелли ждет печальный конец некогда блистательных куртизанок, обычно умирающих в подворотне от нищеты и болезней. Король с надеждой смотрел на своего младшего брата, но Яков, уже чувствуя себя хозяином положения, сухо ответил ему:

— Сир, вам подобает думать о предстоящей встрече с Вечным Судьей, а не об этой потаскушке. Я, конечно, выделю некоторую сумму на содержание миссис Гвин, но давать деньги таким людям, как она, все равно, что выбрасывать их на ветер.

Умирающий Карл со стоном откинулся на подушки, чувствуя, что больше он не в силах что-либо сделать для самых дорогих ему людей. По его щеке скатилась слеза, он вспомнил, что так и не примирился со своим изгнанным, но любимым сыном Джеймсом Скоттом, герцогом Монмутом. Смерть, как всегда, пришла не вовремя, и забрала свою жертву. Сердца всех английских протестантов затрепетали от недоброго предчувствия: на престол взошел новый король-католик Яков Стюарт, и теперь их благополучие было под угрозой.

Яков Второй в обществе своей супруги Марии Моденской начал открыто слушать католическую мессу в королевской часовне, и квакеры послали ему петицию, где содержались следующие слова:

«До нас дошло, что вы, сир, не более сторонник англиканской церкви, чем мы, и мы надеемся, что ты облечешь нас той же степенью религиозной свободы, что позволяешь себе».

Но король Яков сурово ответил в том духе, что в Англии должна господствовать только истинная католическая церковь, и отклонил петицию. В Уайтхолле вопреки английским законам поселился папский легат, в стране, словно грибы после дождя, начали появляться католические часовни и школы. Протестанты тревожились все больше и больше. Что же последует дальше — их религиозное преследование и костры инквизиции⁈

И взоры англичан обратились к изгнанному герцогу Монмуту, утверждающему, что его мать Люси Уолтер состояла в тайном браке с королем Карлом Вторым. А это означало, что в Англии может снова появиться король-протестант!

— Монмут — сын короля! — шептались в светских салонах, кофейнях и тавернах. — Брачный договор Карла Второго и Люси Уолтер хранился в спальне умершего короля, но его скрывают от народа. Протестант Джеймс Скотт — вот наш истинный новый король!

Графа Кэррингтона тревожило не только то, что новый король — католик и может вернуть земли Аббатства Кэррингтонов католическим монахам, но и то, что он был упорным поклонником его невесты Мейбелл Уинтворт. Теперь, когда герцог Йоркский стал королем Яковом Вторым, его возможности значительно расширились, и Альфред Эшби не хотел, чтобы ему предоставился случай завладеть Мейбелл. Он немедленно написал своей невесте письмо, в котором просил ее приехать вместе с дочерью в Гринвич. В Гринвиче граф Кэррингтон думал нанять шхуну, которая переправит Мейбелл с ребенком в безопасную Голландию.

Графиня Сара, прочитав письмо от мужа, согласилась с тем, что Мейбелл нужно покинуть страну, но она решительно воспротивилась тому, чтобы вместе с нею отправилась маленькая Арабелла.

— В эти неспокойные времена Арабеллу лучше оставить дома, — озабоченно сказала графиня Сара Мейбелл. — Поезжай одна, дорогая, в случае опасности тебе будет легче спастись одной, чем с ребенком.

Мейбелл, растерявшаяся от обрушившегося на нее бурного потока крутых жизненных перемен, согласилась с графиней. Ей было жаль расставаться с дочерью, но безопасность девочки была для нее на первом месте. После недолгих сборов Мейбелл попрощалась с Гринхиллсом и его обитателями, и трепещущим от волнующих предчувствий сердцем отправилась в Лондон.

Графиня Сара постаралась предоставить Мейбелл надежный эскорт, обеспечивающий девушке безопасность в ее дальнем путешествии. Вид нескольких крепких парней из деревни, сопровождающих верхом дорожную карету графов Кэррингтонов отбивал у встречных разбойников охоту связываться с ними, и Мейбелл без особых приключений приехала в Гринвич — сельский пригород Лондона, где находился домик, снятый для нее Альфредом Эшби.

Предупрежденные о приезде Мейбелл хозяева домика — бывший пожилой моряк и его супруга, — радушно встретили Мейбелл и приготовили для нее теплую ванну. Уставшая с дороги Мейбелл поспала два часа, затем она с помощью хозяйки оделась в платье для вечерней прогулки и вышла из дома.

Гринвичский парк был одним из самых красивых королевских парков, и он славился чудесными аллеями каштанов, посаженных во времена Якова Первого по приказу этого короля. Парк располагался на отлогом холме, с которого открывался изумительный вид на Лондон и Темзу. При свете заходящего солнца Мейбелл увидела с возвышенности лежащий на западе Лондон и купол собора Святого Павла, возвышающегося точно над центром Тауэрского моста. Впереди виднелась та вошедшая в историю излучина реки, что получила название Гринвич-Рич. По ней шли морские корабли — одни в Лондонский порт, другие в чужие края. Этот вид Лондона столетиями открывался перед путниками, приближавшихся к столице по Дуврской дороге.

Но Мейбелл не занимала величественная панорама Лондона. Гуляя по прекрасной каштановой аллее она с возрастающим беспокойством думала о том, почему Альфред Эшби не встретил ее, ведь он был предупрежден о ее приезде. Что помешало ему прийти? Мейбелл мучительно размышляла о тех возможных трудностях, которые могли послужить препятствием для ее возлюбленного на пути к ней. Ей вспомнились обрывки разговоров графа Кэррингтона и его жены, из которых следовало, что их финансовые дела находятся не в блестящем состоянии.

Мейбелл дошла до «Дуба королевы Елизаветы», под которым любила отдыхать знаменитая королева-девственница, и повернулась к спуску на берег. Наступила смена прилива рябящей в глазах воды, и Мейбелл засмотрелась на корабли, которые проходили мимо нее. Хозяин ее временного пристанища, который пришел звать ее на ужин, охотно сообщал ей массу сведений о каждом судне, которое они видели. Казалось, он знал о кораблях все. Мейбелл узнала какой у шхун тоннаж, какие снасти, где они были построены, из какой страны прибыли. Собеседник Мейбелл объяснил девушке, что делается в гринвичском порту: одно судно разгружают, другое грузят, а то, третье, с фигурой сирены на носу, скоро выйдет в открытое море. Он рассказывал такие забавные истории о кораблях и плавающих на них моряках, что Мейбелл почти забыла о своей тревоге. Появление одного корабля, величественно проплывающего под всеми поднятыми на него парусами, заставило ее радостно вскрикнуть. Это была «Прекрасная Арабелла», названная так в честь ее матери, один из тех кораблей, которые выстроил ее дед по материнской линии Джон Седли. Теперь это судно вместе со своими собратьями перешло по наследству к ней, и Мейбелл подумала о том. что будучи богатой она, конечно же, сможет помочь своему возлюбленному в его финансовых затруднениях. ей следует обратиться за помощью к своему управляющему, чтобы он дал ей заемное письмо к их компаньонам в Амстердаме. Эти деньги будут вовсе не лишними в их с Альфредом пребывании в Голландии.

Утро принесло новое разочарование Мейбелл, — лорд Эшби так и не появился в домике, где она провела ночь. На этот раз Мейбелл не хотела выйти на улицу, несмотря на то, что установилась длительная ясная погода, она грустно сидела у окна, ожидая хоть какой-нибудь весточки от любимого. Ближе к полудню на дороге показался доверенный слуга графа Кэррингтона Том Хенс. Встрепенувшаяся Мейбелл бросилась к двери, и уже с порога засыпала Тома градом вопросов.

— Том, где граф? Мы же должны были увидеться с ним вчера вечером, верно? Почему ты один? С лордом Эшби что-то случилось? — быстро, не переводя дыхания, выпалила она.

— Мисс Уиллоби, да я специально сюда пришел, чтобы доложить вам, что его сиятельство не может увидеться с вами, — Том просительно взглянул на нее, что было странно для такого высокого и сильного мужчины. — Вы только не волнуйтесь, но… Дело в том, что граф в тюрьме!

— Как в тюрьме⁈ — вскрикнула Мейбелл, и сильно побледнела от этого убийственного известия. — Ты ничего не путаешь, Том? По какой причине такое знатное лицо, как граф Кэррингтон, будут держать за тюремной решеткой?

— Во всем виноваты неосторожные речи графа, мисс, — неохотно признался преданный слуга. — Господин начал призывать других лордов составить петицию к королю с просьбой учитывать мнение английского народа, желающего видеть на престоле короля-протестанта. Якобы это поможет избежать новой гражданской войны и уладить все разногласия мирным путем. Но король Яков усмотрел в этом призыве государственную измену, и по его приказу графа арестовали два дня назад.

— О боже, если просьба со стороны подданных является для короля Якова изменой, то что тогда не является преступлением⁈ — в отчаянии вскричала Мейбелл, в бессилии ломая руки при мысли о том, какая опасность угрожает ее любимому. За государственную измену существовало только одно наказание — смертная казнь!

— Мисс, может быть, все обойдется, — попытался было успокоить ее Том. — Маркиз Китченер хлопочет перед его величеством за моего господина, и многие лорды поддерживают его ходатайство.

Проблеск надежды заставил Мейбелл замереть на минуту в размышлении, затем она попросила:

— Том, достань мне наемную карету. Я отправлюсь к маркизу Китченеру и выясню у него, что можно еще сделать для графа.

— Но граф велел передать вам, чтобы вы ожидали его в Гринвиче, — попробовал было возразить Том.

— Ах, сейчас слишком велика опасность для жизни лорда Эшби, чтобы пренебрегать возможностями для его спасения, — быстро ответила Мейбелл, и доверительно коснулась руки слуги. — А я знаю, Том, вы слишком преданны графу и поможете мне сделать все для того, чтобы я тоже содействовала его спасению.

Польщенный Том отправился выполнять ее поручение, и через час Мейбелл уже ехала в наемной карете в Лондон. Поездка показалась ей как никогда длинной и утомительной, но, в конце концов, она увидела из окна своего экипажа роскошный особняк маркиза Китченера на Стрэнде.

Мейбелл достала из своей сумочки серебряную коробочку с благоухающей рисовой пудрой, и несколько раз провела по лицу кроличьей лапкой, глядя на себя в крошечное зеркальце на крышечке коробочки. Она так волновалась, что забыла дома привести себя в порядок, и хозяйка сунула ей в карету косметичку в самый последний момент.

Захлопнув пудреницу, Мейбелл достала маленькую шкатулку, в которой хранила свои мушки, крохотные искусственные родинки, сделанные из гуммированной тафты, и дрожащими пальцами подцепила одну из крохотных черных точек. Кокетливые родинки не годились для свидания со старым маркизом, и девушка прилепила «скромницу» на свою левую щеку.

Форейтор открыл дверцу кареты и помог Мейбелл сойти с лесенки. Мейбелл сошла по ступенькам, стараясь держаться величественно и грациозно, насколько это позволяли высокие каблуки ее туфель и ноги, подгибающиеся после долгих часов тряски по рытвинам и ухабам.

Ее торжественный вид произвел должное впечатление на двух входных лакеев, и один из них помчался докладывать маркизу Китченеру об ее приезде. Спустя несколько минут он вернулся обратно, и со смущенным видом сказал Мейбелл, что для Гортензии Уиллоби двери этого дома закрыты.

Но Мейбелл не могла так просто уйти. Она чувствовала, что сойдет с ума, если не узнает ничего определенного о судьбе Альфреда Эшби. Поэтому девушка решила пренебречь соображениями собственной безопасности и открыть свое настоящее имя.

— В таком случае доложите маркизу, что его желает видеть леди Мейбелл Уинтворт.

Лакей снова ушел на переговоры со своим пожилым господином, а Мейбелл в волнении стискивала руки. Она просто не знала, что ей делать, если зловредный старик откажет ей во встрече во второй раз. Но имя знаменитого рода Уинтворт оказало свое действие, и лакеи с низким поклоном распахнули перед нею двустворчатые двери.

Особняк маркиза Китченера оказался настоящим дворцом, который подавлял своей роскошью. Дворецкий провел Мейбелл в богато украшенную гостиную мимо парадной позолоченной лестницы, и вскоре гостья очутилась перед хмурым хозяином всего этого великолепия, неодобрительно взиравшим на нее сквозь лохматые седые брови.

Маркизом оказался невысокий семидесятилетний старик с длинным тяжелым париком и угрюмым выражением лица. Он буквально утопал в своей одежде — пена белоснежных кружев с высокого воротника стекала по рукавам параллельно с кудельками темного парика. На его иссохших от времени пальцах сверкали многочисленные драгоценные перстни, и крупный рубин блеснул на его руке, когда он жестом пригласил Мейбелл после ее поклона занять кресло напротив него.

Мейбелл села, и вопреки обычаю предоставить первое слово старшему по возрасту и положению, быстро заговорила, обращаясь к маркизу:

— Лорд Эдвард, умоляю вас, скажите, что случилось с графом Кэррингтоном? Правду ли говорят, что он в тюрьме?

— Оказывается, вы еще дурно воспитаны, мисс Уинтворт, — голос старика был полон уничтожающего презрения. — А ваша честь нуждается в том, чтобы имя лорда Эшби вообще не упоминали в вашем присутствии.

— Пожалуйста, милорд, давайте поговорим о графе Кэррингтоне, а не о моей чести, — едва не простонала Мейбелл. — В данный момент меня волнует только его судьба, и ничего более.

— Ну что же, если вы так глубоко испорчены, тогда слушайте, — маркиз Китченер слегка пожал плечами, как бы говоря, что ему больше ничего не остается делать. — Граф Кэррингтон действительно заключен в тюрьму по обвинению в государственной измене, но я и группа уважаемых лиц сумели убедить его величество, что преступление графа Кэррингтона не так велико как кажется, и лорд Эшби выйдет на свободу в следующее воскресение после публичной церемонии покаяния.

— О, благодарю вас! — тронутая участием старого маркиза в судьбе Альфреда Эшби Мейбелл посмотрела на него с выражением глубокой признательности. В эту минуту старый маркиз показался ей самым лучшим человеком на свете.

— А вам, молодая леди, я советовал бы вернуться к своей семье и молить родных о прощении. Вы представляете себе, что пережил по вашей вине ваш отец, когда вы исчезли⁈ — сердито произнес маркиз, с силой ударяя рукой по подлокотнику своего кресла. — Вам нельзя больше оставаться с лордом Эшби.

Мейбелл едва не сделалось дурно при мысли о том, что ее снова будут заставлять выйти замуж за барона Вайсдела.

— Лорд Эшби обещал жениться на мне после своего развода с женой, — вскинула она голову, пытаясь выдержать тяжелый, как у судьи, взгляд своего собеседника.

— Нет. Граф Кэррингтон теперь не может развестись со своей женою, — мерно произнес старый маркиз, и в его голосе прозвучало глубокое удовлетворение. — После того, как он провинился перед его величеством, король отклонил его ходатайство о разводе. Сара Эшби была, есть и будет женою графа Кэррингтона.

— Это неважно. Главное, что жизни лорда Эшби ничего не угрожает, — счастливо улыбнулась Мейбелл.

— В таком случае извольте покинуть мой дом. Не желаю больше терпеть вашего присутствия, — проворчал маркиз, недовольный тем, что ему не удалось наставить юную грешницу на путь истинный.

Мейбелл вышла на улицу, но ее голова продолжала счастливо кружиться от сознания того, что Альфред Эшби скоро выйдет на свободу. Не замечая дороги, она пошла вперед и скоро очутилась перед Лондонским мостом в районе Сити. Целая армия лондонцев двигалась на Мейбелл, и девушка, уже отвыкшая от городской сутолоки, невольно отступила под защиту домов, боясь быть затоптанной. Разноголосица преследовала Мейбелл повсюду: скрип мачт, крики лодочников, плеск воды под арками моста и клекот парящего высоко в небе коршуна заполняли окрестности. Далеко не все корабли вставали на якорь в доках, расположенных ближе к устью Темзы, и в Лондонском порту поднимался лес мачт, густой, как сосновый рощи центральных графств. Здесь можно было увидеть торговые судна из Индии, Китая, Америки и покрытых джунглями жарких островов Индонезии. Убрав свои паруса, они бросали якорь у Лондонского моста и прижимались бортами друг к другу.

При виде «Прекрасной Арабеллы» Мейбелл вспомнила, что она хотела получить заемное письмо. Торговый дом Седли находился как раз возле Лондонского моста, и Мейбелл следовало всего лишь перейти на следующую улицу. Девушка так и поступила. Она решительно вошла в знакомое здание, и направилась в конторку к управляющему, не замечая, что два мрачных субъекта, сидящих в зале для посетителей, проводили ее внимательными взглядами.

Эдмунд Дженкинс при виде своей давно потерянной госпожи издал возглас удивления, и поспешно вскочил со своего места, чтобы пододвинуть ей стул.

— Не ждали меня, любезный мистер Дженкинс? — улыбаясь, спросила Мейбелл, сердечно пожимая ему руку.

— Леди Мейбелл, мы уже отчаялись увидеть вас снова, — с чувством проговорил управляющий.

— Так сложилось, что мне пришлось уехать, — печально отозвалась Мейбелл. — Я не желала становиться женою отвратительного барона Вайсдела, которого выбрал для меня мой отец, и надеюсь, вы не осуждаете меня как некоторые люди.

— Нисколько, миледи, — решительно сказал управляющий. — Барон был здесь несколько раз, искал вас, и я хорошо помню то чувство омерзения, которое он у меня вызвал. Для этого человека нет ничего святого, и я удивляюсь, как ваш батюшка мог так коротко сойтись с ним.

— Теперь ради своей безопасности я должна плыть в Голландию, и мне нужно заемное письмо к братьям Сибилиусам, — объяснила ему Мейбелл.

— Конечно, леди Мейбелл, я напишу вам это письмо, — управляющий быстро начертал несколько строк на бумаге и скрепил ее большой печатью. — Но вам опасно задерживаться здесь. Подозрительные люди постоянно слоняются возле нашей кампании, и я подозреваю, что это или агенты короля, или люди барона Вайсдела, которые охотятся за вами. Давайте, я вас проведу к черному выходу из дома.

Мейбелл кивнула головой в знак согласия, и Эдмунд Дженкинс поспешно открыл скрытую дверь, которая находилась у него за спиной. Девушка и управляющий благополучно миновали маленькую комнату, похожую на чулан, но они подверглись нападению, едва вышли во двор. Мейбелл схватили под руки двое мужчин в масках, а ее сопровождающего оглушили по голове крепкой дубинкой.