Возлюбленная распутника

Глава 30

Вид лежащей в глубоком обмороке Мейбелл не смягчил графа Кэррингтона; он нетерпеливо повторил свой приказ взять под стражу девушку. Служанка Долли едва успела накинуть на свою молодую хозяйку меховой плащ, прежде чем лейтенант-голландец вынес из гостиной пленницу, намереваясь поместить ее в ожидающей во дворе карете. Этот экипаж по первоначальному плану лорда Эшби должен был отвезти Мейбелл в его дом, но в действительности он отвез ее в самую страшную и неприступную тюрьму Англии.

Она очнулась на следующий день уже в тюремной камере Тауэра, где пролежала несколько часов без сознания, и никто даже не попытался привести ее в чувство. Леденящий холод стал ее врачом, который вернул ее к жизни и одновременно он стал причинять ей нестерпимые муки. Девушка плотно укуталась в свой плащ и огляделась. Сквозь зарешеченное окно с одной стороны проникал солнечный свет; камера Мейбелл выходила на покрытую снегом лужайку, за которой виднелось несколько зданий. Много выше других был древний белый замок — Белый Тауэр. Возле него по лужайке в окружении перекликавшихся друг с другом бифитеров — стражей крепости — волочили ноги, направляясь в подземелье, несколько изнеможенных узников в кандалах.

Мейбелл отпрянула от окна — почему-то она боялась, что эти истощенные до предела люди заметят ее, — и без сил уселась на стул. Из мебели тут еще были старый потрескавшийся стол и грубая кровать с соломенным тюфяком, на котором она пришла в себя. В одной стене был вырублен камин без решетки, в котором не горел огонь. Донельзя озябшая девушка подумала про себя, что многое дала бы за то, лишь бы его затопили.

Скрипнула тяжелая дверь, и в комнату вошла женщина лет шестидесяти, убранная, на взгляд Мейбелл, слишком заурядно для этого пугающего места. Ее седые волосы над острыми безжалостными глазами были собраны в тугой узел высоко на макушке, а темное шерстяное платье с белым крахмальным воротником, казалось, принадлежало благонравной квакерше. На кожаном поясе вокруг бедер висело несколько больших ключей, ножницы, увесистый кошелек, а также короткая тяжелая дубинка из дерева, которую она, не задумываясь, пускала в ход для поддержания порядка среди узниц.

— Доброе утро, молодая леди, — бесстрастно сказала женщина, окидывая юную узницу цепким взглядом. — Я миссис Тернер, жена тюремщика, в мои обязанности входит присматривать за вами. Я понимаю, что такая изысканная дама как вы не может жить без хорошей еды, постельного белья, свечей и жарко затопленного камина, и готова предоставить вам все эти услуги за соответствующее вознаграждение.

Девушка поняла, что ей лучше всего смириться с судьбой и всецело отдаться на милость тюремщицы с безжизненным глазами дохлой рыбы. Денег у нее не было, но на ней было надето несколько довольно дорогих украшений, стоимость которых нужно было использовать с умом.

— Возьмите мои серьги, миссис Тернер, — предложила она, снимая со своих ушей жемчужные сережки.

Тюремщица придирчиво осмотрела украшение, но осталась довольна чистой игрой света отборного жемчуга, и, опустив серьги в кошелек, объявила свою цену:

— Три дня вам будет подаваться обед. Также я предоставлю теплое одеяло и огонь в камине.

— Я согласна, — с тяжелым вздохом произнесла Мейбелл. По правде говоря, она рассчитывала на полный пансион за свои драгоценности, но, на первых порах, она получала самое необходимое и должна была довольствоваться этим. Леди Уинтворт про себя понадеялась, что Альфред скоро сменит свой гнев на милость, и вызволит ее из Тауэра, а также на помощь своих друзей, которые не оставят ее в беде.

— Если вы добавите еще свое рубиновое колечко, миледи, то я принесу вам хорошую толстую свечу и буду кормить ужином, — пообещала миссис Тернер.

Узница чуть было не поддалась на это соблазнительное предложение, но осторожность заставила ее вовремя отклонить его. Неизвестно, как будут разворачиваться события, а у нее оставалось только это кольцо и золотой браслет.

Тюремщица удалилась с недовольным видом, но она являлась по своему добросовестным человекам, и скоро в камере Мейбелл затопили камин и принесли немудреный тюремный обед, состоящий из рыбной похлебки и жидкой каши. На вечер девушка предусмотрительно припасла себе половину ломтя хлеба на тот случай, если голод начнет мучить ее.

Как оказалось, предосторожность была вовсе не лишней. Прошло два дня заточения Мейбелл, но к ней никто не спешил на помощь. Не выдержав, девушка робко поинтересовалась у тюремщицы:

— Граф Кэррингтон не спрашивал обо мне, миссис Тернер?

— Я никогда не видела этого господина, — равнодушно отозвалась ее тюремная надзирательница.

— А герцог Мальборо? — вырвалось у Мейбелл.

— Тоже нет, — резко прозвучало в ответ.

Молодая леди Уинтворт обреченно вздохнула — с каждым часом, нет, с каждой минутой пребывания в тауэрской тюрьме у нее таяла надежда на благополучный исход ее пребывания в ней. Но можно было понять ее нерешительных друзей, оставивших ее в забвении, никому не хотелось навлечь на себя подозрения в нелояльности у новой власти. Сторонников сверженного короля Якова, так называемых якобитов, преследовали, их лишали гражданского звания, у них отбирали их имущество. Как все переменилось в этом мире! Вчерашние мятежники стали новыми хозяевами жизни, а верные подданные короля Якова стали изгоями общества, людьми вне закона. Ей же не приходилось рассчитывать на снисхождение, ведь всему Лондону было известно, что она убежденная сторонница Якова Второго.

Но скоро Мейбелл Уинтворт посетил человек, которого она прежде никогда не видела и даже не предполагала увидеться с ним. На третий день ее заточения стало заметно холодать. Девушка тщательно укрыла свой живот, в котором зрела новая жизнь, плащом — обычного обогрева камина уже было явно недостаточно — и попыталась найти утешение в мысленном общении с богом. В своих молитвах она сначала просила его смягчить ожесточенные сердца ее гонителей и хулителей, а затем начала петь религиозный псалом:

Когда Израиля народ

Из рабства шел, бежав от бед,

Он знал: его Господь ведет,

Ужасным пламенем одет;

Над изумленною землей

Столб дыма шел, как туча, днем,

А ночью отблеск огневой

Скользил за пламенным столбом.

Тогда раздался гимн похвал

Великой мудрости твоей,

И воин пел, и хор звучал

Сиона верных дочерей.

Мейбелл еще не кончила величать Господа своим чистым голосом, когда дверь в ее тюремную камеру отворилась, и в сопровождении коменданта тауэрской крепости вошел молодой человек. У него были проницательные серые глаза, от взгляда которых мало что могло ускользнуть, темные каштановые волосы, орлиный нос и тонкие, плотно сжатые губы. В целом он выглядел внушительно, хотя был невысокого роста, худощав и слегка сутулился. На лице у него были заметны следы оспы, но он держался с таким достоинством, что, несмотря на его физические недостатки, сразу чувствовалось, что это человек, с которым нельзя не считаться.

— Это и есть леди Уинтворт? — спросил посетитель, указывая на узницу.

— Да, ваше высочество, — почтительно ответил ему комендант, молясь про себя, чтобы его высокопоставленный собеседник не нашел никаких упущений во время дальнейшего осмотра вверенной ему крепости.

Мейбелл догадалась, что высокомерный молодой человек — это голландский принц Вильгельм Оранский, нынешний хозяин Лондона и без пяти минут следующий английский король. Ей не понравилось, как пристально смотрел на нее этот принц. С первого взгляда он стал внушать ей необъяснимую антипатию и неприязнь. Мейбелл сама удивилась такому своему отношению к совершенно незнакомому ей человеку, но поделать с собой ничего не могла.

— Оставьте нас наедине, — велел Вильгельм Оранский коменданту, и тот поспешно удалился, видимо тоже желая, как Мейбелл, поскорее избавиться от гнетущего присутствия нового английского властителя.

После его ухода Вильгельм Оранский устремил мрачный взгляд на девушку и строго сказал:

— Я слышал, как вы пели наш религиозный гимн, и меня удивляет, как ревностная протестантка могла помочь бежать королю-католику. Вы понимаете, что по вашей вине может разразиться подлинная катастрофа⁈ Яков Стюарт не успокоится и, заручившись поддержкой французского короля, попытается завоевать Англию огнем и мечом. Если он преуспеет в своих замыслах, то будете ли вы ощущать свою беспримерную вину за те бедствия, которым вы подвергли свою страну?

— Все в руках Божьих, монсеньер, и вы преувеличиваете мое значение, — задрожав от страха перед могущественным посетителем, сказала Мейбелл. — Ничего непоправимого не совершается без божьего участия, и я не думаю, чтобы Яков Второй снова воссел на английском престоле. Народ Англии не хочет, чтобы Яков был его сюзереном, а это значит, что вы наверняка будете его преемником. Народ можно обмануть, ввести его в заблуждение, унижать, грабить непомерными налогами, насмехаться над ним, но победить его нельзя! Поэтому, ваше высочество, если вы докажете англичанам, что вы достойны стать подлинным вождем английской нации, вам будут не страшны никакие враги и вы удержите за собой корону Англии.

Слова девушки, в которых имелось рациональное зерно, понравились Вильгельму Оранскому, и он стал более благосклонно смотреть на нее. Есть существа, от которых всегда при любых обстоятельствах исходит сияние, и Мейбелл была одной из них. Теперь Вильгельм понимал, почему король Яков был без ума от нее, а граф Кэррингтон не мог ее забыть. Со своей расчетливой натурой он был далек от всяких сердечных переживаний, но обаяние Мейбелл начало действовать даже на него. Вообще-то голландский принц старался держаться как можно дальше от женщин и их соблазнительных прелестей, придерживаясь мнения, которое впоследствии огласил Фридрих Ницше, опасающийся слабого пола как самой опасной игрушки для мужчины. Однако на этот раз он был готов забыть об своих принципах, и, нерешительно приблизившись к узнице как мальчик, увлеченный вещью, принадлежащей другому, он осторожно коснулся пряди ее шелковистых волос, поправляя ее, и со значением проговорил:

— Пожалуй, я смог бы извинить ваш проступок вашей молодостью и посмотреть на него сквозь пальцы. Вы явно нуждаетесь в хорошем покровителе, и я готов способствовать вам в улучшении вашего положения.

Но Мейбелл резко отстранилась от этого невзрачного мужчины — какое-либо сближение между ними она считала совершенно невозможным для себя.

— Благодарю вас, ваше высочество, но у меня есть жених и только на его покровительство мне нужно рассчитывать, — с еле скрытым отвращением в голосе произнесла она.

Вильгельм Оранский отступил от нее, словно обжегшись невидимым огнем. Когда Мейбелл отвергла его неуклюжие попытки заигрывания с нею, он словно обратился в лед, и девушка увидела по его остекленевшим глазам, что она больше не может рассчитывать на снисхождение с его стороны.

— Что же, леди Уинтворт, больше не смею навязываться вам своими предложениями помощи, — холодно проговорил он. — Оставайтесь в Тауэре ждать приговора законного суда.

Сказав эти слова, Вильгельм вышел, больше не смотря в ее сторону, и Мейбелл осталась, испытывая еще большее отчаяние, чем прежде. Своими неосторожными словами она умудрилась приобрести себе нового врага в лице этого самого влиятельного человека в Англии, и ее шансы на спасение, которые и так были невелики, сделались вовсе мизерными.

Вволю наплакавшись, она легла на кровать и начала следить за появлением в темнеющем небе вечерних звезд. Они были в этот вечер особенно красивыми — большие, сияющие таинственным блеском. Словно ангелы наверху решили утешить страдающую девушку и сотворили для нее это чудо. Мейбелл залюбовалась ими, ее смятенное сердце постепенно успокоилось, и она стала засыпать.

Зимняя стужа исчезла, и вокруг нее воцарилось цветущее лучезарное лето, полное желанного тепла и солнечного света. Мейбелл очутилась в центре зеленого лабиринта, усеянного множеством прекрасных роз. Белые, желтые, красные — они клонили к ней свои головки, словно умоляя ее сорвать их. Ах, как кружилась ее голова от тонкого запаха роз, он опьянял ее и делал счастливой! Ее любимые цветы всегда приносили ей радость и упоение, и Мейбелл все больше углублялась за ними в лабиринт, пока она не сообразила, что теперь совершенно не представляет себе, куда ей теперь двигаться.

В отчаянии девушка заметалась по запутанным дорожкам, начисто забыв о цветах. Мейбелл надеялась, что она найдет проход в стене зарослей и окажется в саду своего дома, но инстинкт неизменно подводил ее. Она только углублялась в лабиринт, а то и пробегала несколько раз мимо одних и тех же розовых кустов в тщетных поисках выхода. На ее зов о помощи никто не откликался, и когда уже Мейбелл совершенно отчаялась и выбилась из сил, она увидела в конце аллеи Вильгельма Оранского. Улыбаясь, он шел к ней навстречу, говоря:

— Все в порядке, дорогая! Сейчас мы с тобой выйдем отсюда.

Испытывая неимоверное облегчение, Мейбелл подбежала к принцу и крепко ухватилась за рукав его камзола, боясь, что он исчезнет. В этот момент он показался ей самым прекрасным, замечательным и добрым человеком на свете. Вильгельм бережно взял ее за руку и вывел из пугающего лабиринта на берег Темзы, где уже на речных волнах покачивался большой сияющий корабль.

— Вилли, что это за корабль? — спросила Мейбелл, замирая от восторга перед его красотой и большими размерами.

— Это мой корабль. Он увезет нас в Голландию, в страну прекрасных тюльпанов и ветряных мельниц. Там ты, Мейбелл, никогда не узнаешь горя и печали, и мы будет жить долго и счастливо, наслаждаясь каждым днем, — нежно объяснил ей принц.

Мейбелл только хотела ответить ему согласием, но вой студеного ветра, который донесся до окна ее тюрьмы, заставил ее проснуться. Пугающая действительность снова вступила в свои права, и девушка с сильно бьющимся сердцем долго пыталась примириться с утратой своих сладостных ночных видений.

«И привидится же такое!» — думала она, сама недоумевая, как Вильгельм Оранский, столь неприятный ей наяву, мог стать героем ее ночных грез. Словно шаловливый эльф Пак положил ей золотой сон под подушку, заставив влюбиться в того, кто в действительности внушал ей чуть ли не отвращение. Однако имелось рациональное объяснение, почему ей приснился такой сон. Накануне Мейбелл была очень одинокой, несчастной и напуганной своим пребыванием в самой зловещей тюрьме королевства; во сне она почувствовала себя любимой, защищенной и счастливой. Оказывается, важно не только то, что собой представляет человек на самом деле, важно также то, какими глазами на него посмотришь.

Мейбелл задумалась о своем сне. Может, ей приснился вещий сон и Вильгельм Оранский, которого она вчера так неосмотрительно оттолкнула от себя — на самом деле ее судьба? Воспоминания о сладостном сновидении продолжали нежить душу Мейбелл. Но ее сближение с Вильгельмом Оранским будет означать окончательный разрыв с Альфредом Эшби. Ужас сжал сердце Мейбелл при этой мысли, и она поняла, что поступила правильно, отказав Вильгельму. Ничто на свете, даже соображения собственной безопасности не заставит ее отказаться от ее истинной любви.

Но, похоже, она не дождется ни того поклонника, ни другого. Ночью ударил трескучий мороз, и ранее судоходная Темза покрылась толстым льдом непроницаемого льда. Мейбелл лежала на кровати, укрывшись одновременно одеялом и плащом, и все равно у нее зуб не попадал на зуб от невыносимого холода. У нее было такое впечатление, что на ней ничего нет, и она скоро наверняка замерзнет, если к ней вовремя не придет помощь.

Мейбелл не догадывалась, что резкое похолодание внезапно сыграло ей на руку. Оно словно застудило ревнивый гнев графа Кэррингтона, направленный против нее, и теперь, когда Альфред думал о ней, то в его мыслях все больше выражалось беспокойство за нее. По своему опыту он знал, что пребывание в тауэрской тюрьме — это вовсе не сахар. А когда в английскую столицу пришел лютый холод, он по-настоящему испугался того, что Мейбелл не переживет его в Тауэре.

Эти мысли подтолкнули лорда Эшби к решительным действиям, и он отправился в Уайтхолл к Вильгельму Оранскому просить за Мейбелл.

Вильгельм Оранский внимательно выслушал своего английского друга и доверенного советчика, но просьба графа Кэррингтона, с которой он обратился к нему, явно не понравилась ему.

— Альфред, вы просите за государственную преступницу, — сухо напомнил он другу. — Милосердие в этом случае неуместно.

— А как ваше высочество предполагает поступить с леди Уинтворт? — осмелился спросить Альфред Эшби, уже сожалея, что три дня назад он поддался своему гневу и выдал изменившую ему невесту в руки правосудия.

— Разумеется, казнь была бы самым подходящим приговором для нее, но я не намерен прибегать к этой крайней мере, тем более что вы говорите, будто она ждет ребенка от моего тестя, — задумчиво сказал Вильгельм Оранский. — Поэтому леди Уинтворт будет лишена всего своего состояния и проведет всю оставшуюся ей жизнь в тюремном заточении.

Пожизненное тюремное заключение! Сердце Альфреда Эшби болезненно сжалось. Отчего-то он не сомневался в том, что Мейбелл не выдержит его.

— Ваше высочество, я прошу вас о снисхождении для моей невесты, — Альфред стал на колени перед непреклонным властителем. — Во имя моих заслуг перед вами простите Мейбелл Уинтворт. Она всего лишь неразумная девица, которая не ведала того, что творила.

— Встаньте, Альфред! — сердито воскликнул Вильгельм Оранский. — Вот уж не думал, что такой умный и гордый мужчина как вы станет унижаться ради пустой женщины, которая того не стоит. Послушайте моего совета, порвите с нею и найдите себе супругу, которая будет подобна вашей первой жене графине Саре.

Но граф Кэррингтон не тронулся с места.

— Я согласен с вами, монсеньер, любить такую легкомысленную и изменчивую особу как Мейбелл Уинтворт — значит, самого себя не уважать, и я сам думал о том, чтобы порвать с нею всякие отношения, — угрюмо произнес он. — Но леди Уинтворт — мать моей дочери, и поэтому я еще раз прошу вас отпустить ее на свободу, а также вернуть ей во владение родовое поместье Уинтвортов. Она — последняя представительница ветви своего рода, и нужно хотя бы из уважения к ее славным предкам вернуть поместье их прямой наследнице.

Вильгельм Оранский задумался, видя, как решительно граф Кэррингтон настроен защищать свою бывшую невесту. Ему по-прежнему не хотелось миловать заносчивую девицу, которая так пренебрежительно отнеслась к нему вчера, но лорд Эшби был слишком важен для него и его будущих планов, и он не хотел терять его дружбу.

— Хорошо, Альфред, будь по-вашему, — нехотя произнес он. — Мейбелл Уинтворт сегодня выйдет на свободу, и она останется хозяйкой своего родового поместья. Но на большее она пусть не рассчитывает.

Обрадованный граф Кэррингтон низко поклонился новому хозяину Англии и, получив от него приказ об освобождении, отправился в Тауэр. Комендант встретил его с таким же почтением, как и Вильгельма Оранского и лично проводил его в камеру узницы. Они поднялись по винтовой дубовой лестнице с отшлифованными множеством ног ступенями и на втором этаже свернули в узкий коридор. Через равномерные интервалы в стене виднелись деревянные двери тюремных камер с решетками в верхней части. Из них часто слышались истеричные крики, а то и рыдания. Для лорда Эшби воскресли воспоминания его недавнего прошлого, когда он был одним из узников этого пугающего места. Он хорошо понимал чувства нынешних заключенных, часто для них не было пути возврата на волю.

Когда комендант стал открывать своим ключом камеру леди Уинтворт, Альфред достал черную бархатную маску и надел ее на свое лицо. Он в самом деле намеревался порвать все отношения с изменщицей Мейбелл и потому решил больше не вступать с ней ни в какие личные переговоры. Освободить девушку и отправить ее к верным слугам, сохраняя инкогнито — в этом виделась ему его основная задача, а дальше Мейбелл должна была сама справляться со своим трудностями.

Дрожащая от холода узница вздрогнула еще сильнее, когда внезапно увидела возле своей постели мрачную фигуру мужчины с закрытым лицом. Именно такими ей представлялись злоумышленники, вершащие по ночам свои черные дела.

— Кто вы? — испуганно спросила она.

— Я — посланник его высочества Вильгельма Оранского, леди Уинтворт, и привез приказ от него о вашем освобождении. Собирайтесь, я доставлю вас в ваш бывший дом, где вы должны забрать свои личные вещи и отправиться на постоянное место жительства в свое поместье, — глухо объяснил ей незнакомец.

Ошеломленная очередным крутым поворотом в своей судьбе Мейбелл встала и позволила провести себя к выходу. В карете девушка растерянно молчала, не зная, как подступиться с расспросами к своему молчаливому спутнику. Что-то в нем казалось ей смутно знакомым, но он возвел вокруг себя такую высокую стену неприступности, что она не осмеливалась заговорить с ним.

Когда они вошли в столичный дом Уинтвортов на Стрэнде, Мейбелл узнала от своего спутника, что это роскошное здание, которое ее дедушка Сэдли подарил своей дочери в качестве свадебного подарка, ей больше не принадлежит. У нее отобрали почти все, что она имела — звание герцогини Дарлингтонской и земельные владения, пожалованные ей королем Яковым, семейное богатство Сэдли и денежные накопления, сделанные ее покойным отцом. Осталось только родовое поместье Уинтвортов, находящееся в запущенном состоянии. Но молодая леди Уинтворт была мало расстроена этим обстоятельством, — спасение короля Якова имело для нее гораздо более важное значение.

Таинственный незнакомец собрался уходить, предупредив ее, что она имеет право находиться в доме только два дня. Внезапная догадка озарила Мейбелл, она подбежала к уходящему мужчине и сорвала с его лица маску. Альфред поднял руку, чтобы воспрепятствовать ей, но было уже поздно. Мейбелл увидела его лицо и вне себя от радости воскликнула:

— Фред, мой дорогой Фред, я знала, что ты меня не покинешь, что ты меня спасешь!

— Ошибаешься, Мейбелл, я покидаю тебя, и покидаю навсегда, — неумолимо произнес граф Кэррингтон. — Между нами все кончено, и нас связывает только наша дочь. Впрочем, Арабеллу я намерен видеть, как можно реже как все то, что напоминает мне о тебе.

— Фред, но я люблю тебя! — жалобно проговорила девушка, цепляясь за его руку. — Прости мне мою вину перед тобой, молю тебя, и я обещаю тебе — я буду такой, какой ты захочешь меня увидеть. Я на все пойду, лишь бы доказать тебе мою любовь.

— Я уже говорил тебе, что ты должна делать, чтобы доказать свою любовь, но ты сделала все наоборот! — гневно воскликнул Альфред Эшби. — Прости, Мейбелл, но больше я не верю твоим лживым словам и не желаю тебя видеть. И если мне придется уничтожить свое сердце, чтобы избавиться от любви к тебе, то я это сделаю.

Мейбелл, рыдая, пыталась удержать своего любимого, но он с силой оттолкнул ее от себя и вышел из дома. Растерянная, измученная тяжелым расставанием девушка услышала звук удаляющегося экипажа и заметалась по комнатам, не зная, что ей делать. Альфред отверг ее, Альфред ее презирает! Эта мысль доводила ее до безумия, и дворецкий тщетно просил ее успокоиться. У Мейбелл даже возникла мысль выброситься из окна и покончить со своей постылой жизнью, но мысль о дочери и своем еще не рожденном ребенке остановили ее. Обессиленная своими метаниями, девушка упала на кушетку в гостиной, и испуганный дворецкий послал за доктором.

— Мне не нужен врач, Холман, мне нужен мой жених, — плача, сказала ему Мейбелл.

Молоденькая служанка подбежала к растерянному старику и что-то зашептала ему на ухо.

— Миледи, Сюзанна говорит, что какой-то джентльмен желает вас видеть. Говорит, он — ваш друг, — неуверенно произнес дворецкий, сомневаясь, что его молодая хозяйка в состоянии принимать каких-либо гостей. Но, к его удивлению, она явно воспрянула духом.

— Просите его, Холман, — с готовностью отозвалась девушка, вытирая слезы. У нее не было друзей, которые не были бы друзьями графа Кэррингтона, и значит, посетитель мог быть той, пусть тонкой ниточкой, которая снова свяжет ее с ее ненаглядным Альфредом.

Холман поспешил выполнить ее распоряжение и, получив разрешение хозяйки дома, в гостиную вошел Джордж Флетчер в дорожном костюме.

— Джордж, какой приятный сюрприз! — обрадовано произнесла Мейбелл.

— Приехав в Лондон, я сразу отправился к тебе, моя дорогая, — тронутый ее теплым приемом Флетчер нежно поцеловал сначала ее левую руку, а потом правую. Он серьезно посмотрел ей в глаза и сказал: — Меня расстроили новости о твоих злоключениях.

— Я боялась, что ты тоже отвернешься от меня, Джордж, когда узнаешь, что я помогла бежать королю Якову. От меня отреклись почти все друзья и родственники, стоило мне только попасть в тюрьму, как государственной преступнице, — горько призналась Мейбелл.

— Чтобы я отвернулся от тебя, Мейбелл! Да никогда, — сказал Джордж Флетчер, изумленный одним только предположением, что от обожаемой им девушки можно отказаться. — Я всегда буду на твоей стороне, чтобы ты не натворила.

— А Альфред разорвал помолвку со мною, — смертельно побледнев, прошептала Мейбелл.

— Правда? — снова удивился Флетчер, и в то же время его мозг усиленно заработал. Если его друг лорд Эшби настолько недальновиден, что он добровольно отказался от такой потрясающей девушки как Мейбелл, то это его проблемы. Его же шансы добиться взаимной любви от нее значительно повышаются.

Мейбелл, не подозревая о его тайных мыслях, начала его просить.

— Джордж, дорогой, подскажи мне, как вернуть Альфреда. Ты лучше знаешь, как на него можно подействовать в этом случае. Обещаю, я последую всем твоим советам.

Минуту молодой офицер в молчании разглядывал свою любимую, которая наивно искала у него помощи. Он твердо был намерен полностью завоевать ее доверие, и для этого решил дальше играть роль великодушного друга как можно убедительнее.

— Прежде всего, Мейбелл, ты не должна искать встречи с Альфредом, — осторожно начал Джордж.

— Разве, но как я тогда снова завоюю его сердце? — растерялась Мейбелл.

Ее друг весело рассмеялся.

— Ах, Мейбелл, какая ты еще, в сущности, девочка. Ну, зачем завоевывать сердце, которое и так принадлежит тебе? — лукаво спросил он. — Уверен на все сто, Альфред любит тебя до безумия, но сейчас он очень обижен и рассержен на тебя за твою милую проделку с королем Яковым. Ему всего-навсего нужно дать время, чтобы остыть.

— Пожалуй, ты прав, — пробормотала Мейбелл, вспоминая прощальные слова жениха, что он уничтожит свое сердце, если в нем будет продолжать жить любовь к ней.

— К тому же мужчины не любят женщин, которые им навязываются, это их безумно раздражает, поверь мне, — толковал ей молодой человек. — Самое лучшее для тебя, Мейбелл, это уехать в свое поместье и спокойно ждать там Альфреда. Рано или поздно он сам явится к тебе, не сомневайся. Не так-то трудно избавиться от любви к тебе, дорогая, и любовь снова приведет его к тебе.

Влюбленной девушке показалось, что Джордж Флетчер прав во всех своих рассуждениях, и она подтвердила свою готовность следовать его советам. Довольный неожиданным успехом молодой человек подумал про себя, что он и дальше будет делать все возможное, чтобы отдалить Мейбелл от Альфреда Эшби.

Мейбелл по-настоящему повеселела, и пригласила Джорджа на ужин, желая расспросить друга о подробностях его ранения в Ноттингеме. Надежда на благополучное возвращение любимого Альфреда ее окрылила, и она не замечала цепких взглядов Флетчера, устремленных на нее. Будущее снова стало рисоваться ей в радужных красках и ужин, последний ужин в ее столичном доме, который она помнила с детства, доставил ей настоящее удовольствие.

На следующее утро молодая леди Уинтворт отправилась в свое родовое поместье, и ее сопровождал Джордж Флетчер, снова взявший на себя заботу об ее безопасности в дальней дороге.