Возлюбленная распутника

Глава 12

Но Вайсдел поймал ее, когда она пыталась проскользнуть мимо него и его людей на улицу, и с силой притянул ее к себе, шипя ей на ухо:

— Тебе никогда не удастся сбежать от меня, Мейбелл! И сегодня же нас свяжут священные узы брака, хочешь ты этого или нет!

Прошипев эту угрозу, барон повернулся к своим людям и начал давать им распоряжения:

— Питер, Бен, готовьте мою молельню для церемонии венчания. Ты, Джон, ступай за священником Николасом. Саймон, беги в канцелярскую лавку за бумагой и чернилами, мне нужна хорошая добротная бумага, чтобы составить брачный договор, навеки связывающий меня с этой юной, хотя и строптивой особой!

— Слушаюсь, сэр Эразм! — бодро отозвался Саймон, и помчался в трактир «Золотой конь». Он ворвался в комнату графа Кэррингтона, и не переводя дыхания, быстро затараторил:

— Ваше сиятельство, леди Мейбелл пыталась бежать, но барон поймал ее. Теперь он злой как черт, и клянется, что женится на бедной девушке во что бы то ни стало!

Такое известие моментально вывело Альфреда Эшби из той апатии, в которую его погрузило томительное ожидание решительных действий.

— Все ясно, нужно сейчас же идти в дом этого мерзавца и выручать леди Уинтворт, не дожидаясь, пока уедут слуги! — воскликнул он.

— Да, милорд, нам нужно действовать, — согласился с ним Джордж Флетчер. — Я соберу всех наших людей, и мы все вместе отправимся к Вайсделу.

Начались сборы, а через полчаса примчался младший брат Саймона, четырнадцатилетний Джек. Задыхаясь от волнения, он поведал, что барона Вайсдела и леди Мейбелл уже обвенчали в домашней молельне барона.

— Слуги воткнули ей в рот кляп и силой заставили ее встать на колени рядом с сэром Эразмом перед священником. Леди Мейбелл сопротивлялась, но что она, бедняжка, могла сделать против троих дюжих мужчин. Поэтому она теперь жена барона, — с печалью в голосе заключил Джек.

— Это мы еще посмотрим, — с угрозой в голосе сказал граф Кэррингтон, и дал знак своему маленькому отряду выходить. Саймон поспешил впереди их, чтобы в нужный момент открыть графу Кэррингтону и его людям дверь. А Мейбелл, не зная, что ее избавители уже близко, тщетно пыталась найти способ избавиться не только от барона Вайсдела, но и от насильственного брака с ним.

— Сэр Эразм, я отдам вам все, чем владею, если вы положите конец своим посягательствам на меня и дадите мне свободу! — умоляла она его со слезами на глазах, не представляя себе, как она будет считать этого страшного человека своим мужем.

— Зачем мне отказываться от вас, если я и так получаю и вас, и ваше состояние! — торжествующе рассмеялся барон Вайсдел. Он любовно провел пальцем по щеке своей юной супруги, наслаждаясь бархатностью ее кожи, прикидывая про себя нужно ли ему стараться подороже продать ее девственность королю Якову Второму, или же владеть ею безраздельно. Но Мейбелл показалась ему слишком лакомым кусочком, чтобы делиться ею с кем-то ее, и он, усмехнувшись, заключил: — На правах вашего мужа я могу распоряжаться всем вашим богатством.

— Но я не давала согласия на брак с вами, и ваша женитьба на мне незаконна! — с отчаянием проговорила Мейбелл, пытаясь сыграть на алчности барона. — А если вы прекратите преследовать меня, то получите мое имущество на законных основаниях.

— Дорогая моя, я представлю с десяток свидетелей со своей стороны, которые поклянутся на библии, что слышали, как вы сказали свое «да» священнику, стоя перед брачным алтарем, — пренебрежительно отозвался Вайсдел, наслаждаясь видом ее отчаяния. — Свою схватку со мною вы проиграли, моя милая, и вам остается только покориться мне. По закону вы моя жена перед богом и людьми, так что посидите в одиночестве и подумайте над своим поведением. Дверь закрывать я не буду, нас связывают незримые узы, более крепкие, чем любой замок.

С этими словами барон Вайсдел вышел из комнаты, а Мейбелл без сил опустилась на широкую кровать в спальне барона, которой предназначалось стать ее брачным ложем. Спальня барона была велика по размерам, и обстановка соответствовала роскошному убранству небольшого зала. Дверь в домашнюю молельню все еще оставалась открытой, и Мейбелл с отвращением отвела от нее свой взгляд, чтобы не вспоминать о насильственном венчании. Но что ей все-таки делать? Она испробовала все доступные способы освободиться от своего похитителя, но судьба упорно возвращала ее ему. Значило ли это, что бог предназначил ей стать женой этого ужасного человека? Мейбелл глубоко задумалась над этим вопросом, пытаясь найти верную линию своего поведения. Пусть барон Вайсдел жестокий и бесчестный человек, но он искренне любит ее, а это налагало на нее своего рода обязательства быть великодушной по отношению к нему. Возможно, бог желает, чтобы она, Мейбелл, своей кротостью смягчила свирепый нрав этого мужчины, и спасла его душу от адского огня. Любовь способна творить подлинные чудеса, и возможно ей не следует противиться своей судьбе. Мейбелл еще несколько минут думала над этой нравственной проблемой, в которой ее чувства вступили в противоборство с понятием долга, и, в конце концов, решила пожертвовать собою. Она будет послушной, преданной женой барону Вайсделу, и если ей удастся исправить этого жестокого человека, то возможно в этом будет состоять ее счастье.

Мейбелл решила сказать «прощай» своей любви к графу Кэррингтону. В конце концов, он был и остается супругом другой женщины, и у нее нет никакого права даже на его внимание. Мейбелл мужественно вытерла со своих глаз внезапно подступившие слезы, и направилась к своему мужу сказать ему, что она будет послушна его воле.

Подавленная Мейбелл направилась к кабинету, из которого слышался голос ее мужа. На сердце девушки лежала несоизмеримая тяжесть от принятого ею решения; каждый шаг давался ей с большим трудом, как если бы она только встала с постели после изнурительной болезни. Мейбелл так желала, чтобы кто-нибудь освободил бы ее от тех незримых пут, которыми она оказалась опутана, что на ее глазах выступили слезы. Но ее воспитывали в понимании неизбежности исполнения долга замужней женщины, и Мейбелл чувствовала, что если она поддастся душевной слабости, то неизбежно потеряет чувство собственного достоинства, которое гарантировало ей уважение других людей.

Поэтому Мейбелл быстро вытерла слезы со своего лица, и вплотную подошла к двери кабинета барона Вайсдела, настраиваясь на решительный разговор со своим мужем. Но сразу открыть дверь ей помешал бас собеседника Вайсдела, вызывающий у Мейбелл неприятные воспоминания. Девушка прислушалась к приглушенному разговору, доносящемуся из-за двери, и поняла, что она не ошиблась — собеседником Вайсдела был Одноглазый Питер, похитивший ее, когда она пыталась с помощью своего управляющего Эдмунда Дженкинса ускользнуть от его слежки. Он же силой держал ее на коленях перед брачным алтарем во время ее венчания с бароном. Одноглазый Питер не брезговал выполнять самые грязные и кровавые поручения своего господина, и Мейбелл насторожилась, стараясь понять какого подвоха следует ожидать от этих людей, не брезговавших ничем ради достижения своих целей. Барон Вайсдел забыл, что он предоставил Мейбелл относительную свободу передвижения в своем доме, и это стало его роковой ошибкой. Мейбелл быстро поняла, что речь идет об ее отце, и приникла ухом к двери, напряженно вслушиваясь в приглушенное звучание слов, доносящихся из соседней комнаты. Услышанное привело ее в ужас, — сэр Эразм без стеснения рассуждал о том, насколько удачно он скрыл свое участие в отравлении лорда Уинтворта.

— Я так убиваю, что практически не оставляю следов, — в голосе барона Вайсдела слышалось скрытое самодовольство мастера своего дела. — Так что, Питер, нет никаких основания для беспокойства!

— Но маркизе Честерфилд показалась подозрительной внезапная смерть ее брата, сэр Эразм, — почтительно ответил Питер своему хозяину. — Она хочет, чтобы провели расследование, и подозревает как раз отравление!

— Подозрения никому не нужной старухи к делу не пришьешь. И потом, о чем говорить, если тело Уинтворта уже предали земле, — пренебрежительно отозвался барон Вайсдел, и ободряюще похлопал своего приспешника по плечу. — Все же, благодарю за бдительность, Питер. Ты — хороший слуга!

Горькая боль утраты пронзила сердце Мейбелл при словах о предании тела ее отца земле. В эту минуту она по-настоящему поверила в смерть своего любимого отца, в свое полное сиротство и в вину ненавистного барона Вайсдела, делающегося час от часу все более омерзительным для нее. Забыв от осторожности, Мейбелл широко распахнула дверь кабинета, и с порога обрушилась с упреками на барона Вайсдела.

— Как, сэр Эразм, вы отравили моего отца и ничуть не раскаиваетесь в этом⁈ — закричала она, заливаясь слезами от горя. — Что вам сделал мой несчастный отец, за что вы убили его? Я никогда не хотела быть вашей женой, а теперь и подавно не стану ею! Я непременно сбегу из вашего дома, и буду всем встречным рассказывать о вашем диком гнусном преступлении! Земля будет гореть под вашими ногами, и вам не избежать заслуженной кары за это убийство!

Барон Вайсдел вздрогнул от внезапного появления Мейбелл, очень похожую в эту минуту на карающую Немезиду; его слуги заметно растерялись от ее пылкого выступления. Горе и негодование девушки были так велики, что от нее волнами исходила угроза наказания всем преступникам, находившимся возле барона Вайсдела и способствующим его злодеяниям. Но барон Вайсдел быстро опомнился. Никакие неожиданности не могли надолго смутить этого хладнокровного человека, привыкшего смотреть смерти в лицо и играть судьбами других людей, и он, схватив Мейбелл за руку, потащил ее к себе и жестко проговорил ей на ухо:

— Хорошо, что вы предупредили меня о своих намерениях, моя дорогая, я позабочусь о том, чтобы вы больше не переступили порог нашего дома. По всей видимости, с вами можно совладать только силою, и я научу вас повиноваться мне как своему мужу и господину!

Барон повернулся к слугам, и велел им: — Гарри, Питер, отведите мою супругу в спальню, и подготовьте ее к встрече со мною.

Сэру Эразму не впервой приходилось укрощать юных девушек, противящихся его желаниям, и клеймить их раскаленной печатью своего похотливого тела. Стоило ему влить свое семя в тела молоденьких строптивиц, и они сразу становились тихими и покорными, признавая бесполезность своего дальнейшего сопротивления. Барон Вайсдел рассчитывал, что Мейбелл подобно им также станет шелковой, и дал знак к началу обычного сценария, принятого в этих случаях. Но только на этот раз он не хотел после постельных утех отбросить девушку в сторону, как выдавленный лимон, а рассчитывал прожить с нею долгие годы жизни вплоть до старости.

Слуги привычно схватили жертву и потащили упирающуюся Мейбелл назад, в спальню. Они прикрепили к кровати жесткие веревки, и связали ими свою пленницу за руки и лодыжки, легко преодолевая ее сопротивление. Мейбелл не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, все ее усилия вырваться приводили лишь к дополнительной боли, и веревки крепче впивались в ее нежное тело.

Барон Вайсдел с жестоким удовлетворением посмотрел на извивающуюся на кровати Мейбелл. Ее бесплодные попытки избежать уготованной ей участи еще больше возбуждали его. Мейбелл решила в последний раз попытаться избежать грозящего ей насилия, и взмолилась:

— Сэр Эразм, остановитесь! Вспомните, что я дочь человека, которого вы убили! Заниматься со мною любовью это противно всем божеским и человеческим законам. Опомнитесь и покайтесь, пока не поздно.

В ответ барон Вайсдел рассмеялся ей прямо в лицо.

— Никто и никогда не мог помешать мне добиться того, чего я хочу! Так случилось с вашим отцом, вообразившим себя вашим спасителем, так будет с любым человеком, который вздумает вам помогать, — самоуверенно бросил он ей.

— Вы — настоящее чудовище, в котором уже не осталось ничего человеческого, но я надеюсь на бога, он рано или поздно положит конец вашим злодеяниям, — со слезами прошептала несчастная девушка, закрывая глаза, чтобы не видеть ненавистного лица своего мужа. Теперь ее защищала от него только одежда, которая была на ней. Барон Вайсдел решил уничтожить эту последнюю преграду, и принялся с остервенением рвать на девушке платье со словами: — Даже бог не вырвет тебя, любовь моя, из моих рук!

— Не кощунствуйте! — ужаснулась Мейбелл, сознавая, что для человека, которому она досталась в супруги, действительно нет ничего святого. Она уже ощущала его липкие пальцы на своих плечах и груди, но, к счастью для нее, парчовая ткань ее платья была необычайно плотной, и барону не так-то легко было ее разорвать.

Внезапно барон Вайсдел остановился и прислушался. До слуха Мейбелл тоже донеслись звуки борьбы и короткие крики, и она радостно встрепенулась, обретя надежду на спасение. Это отряд графа Кэррингтона ворвался в дом, где Саймон уже заманил несколько человек обслуги в винный погреб и, заперев их там открыл калитку ограды друзьям Мейбелл. Люди графа Кэррингтона схватились с оставшимися слугами барона Вайсдела, а сам граф бросился на поиски своей возлюбленной, чтобы немедленно взять ее под свою защиту.

Вид привязанной к кровати Мейбелл привел Альфреда Эшби в неописуемую ярость. Он дал такую оплеуху полураздетому Вайсделу, что тот покатился по полу, и четырьмя короткими ударами своего клинка освободил Мейбелл от пут.

Барон встал, сплевывая кровь. Глаза его горели злобой, и если бы взглядом можно было убивать, то граф Кэррингтон моментально бы пал бездыханным у его ног. А для Мейбелл появление долгожданного Альфреда Эшби было все равно что глоток свежего воздуха для задыхающегося от смрада человека. Но она тут же застыдилась того непрезентабельного вида, в котором предстала перед своим возлюбленным. О боже, ее любимый рядом с нею, а она стоит перед ним в обрывках от одежды и с растрепанными волосами. Подумав об этом Мейбелл тут же накинула на себя летний короткий плащ барона, висевший на стуле, и поспешно заколола шпильками волосы. Альфред Эшби следил за нею взглядом полным любви и тревоги. Его в эту минуту совсем не занимал ее внешний вид, но зато беспокоила ее безопасность.

— Мейбелл, дорогая, выйди из комнаты. У меня с бароном Вайсделом состоится мужской разговор как с негодяем, истязающем женщин, — попросил он девушку.

Но барон Вайсдел клещами вцепился Мейбелл в плечо, и резко произнес:

— Эта леди — моя жена, и только я могу приказывать ей удалиться из комнаты. Вы, граф, еще горько пожалеете о том, что ворвались в мой дом и вмешались в мою частную жизнь, на которую я имею полное, установленное законом право!

— Тысяча извинений, барон, за то, что я помешал вашим супружеским ласкам! — насмешливо отозвался Альфред Эшби, и сбросил руку барона Вайсдела с плеча Мейбелл как вещь совершенно ненужную и исключительно гадкую. — Но если леди Мейбелл ваша жена, то я не откажу ей в удовольствии сделать ее вашей вдовой!

— Вы заплатите мне за ваши слова! — рявкнул барон Вайсдел, угрожающе тыча в него своим указательным пальцем. — Равно как и эта леди ответит мне за каждый нежный взгляд, брошенный ею на вас в моем присутствии.

— А пока вам придется держать передо мною ответ за все ваши преступления, барон! — сухо оборвал его граф Кэррингтон. — Ступайте за вашей шпагой. Я не могу убить безоружного человека, даже такого негодяя, как вы!

Вайсдела не нужно было просить дважды, он ушел, бормоча неясные угрозы в адрес графа Кэррингтона и своей жены. Альфред Эшби и Мейбелл наконец-то остались наедине. Счастливые тем, что судьба подарила им еще одну встречу, пусть в угрожающих их жизням обстоятельствам, они сияющим взглядом посмотрели друг на друга и невольно взялись за руки.

Граф Кэррингтон бережно коснулся поцелуем пальцев своей возлюбленной, все еще не веря в то, что она находится рядом с ним. Мейбелл же смотрела на него тем восхищенным и полным обожания взглядом, каким некогда прекрасные дамы награждали своих верных рыцарей, сразивших в их честь грозного противника в турнирном бою. Благородный рыцарь Мейбелл пришел и спас ее от надругательства в самый критический для нее момент, когда она уже потеряла всякую надежду на спасение, и тем самым всецело оправдал ее веру в него.

Альфред Эшби нахмурился, заметив багровое пятно на щеке девушки, куда пришелся удар барона Вайсдела.

— Неужели этот негодяй осмелился поднять на вас руку? — спросил он, чувствуя все нарастающий гнев, какого никогда прежде не испытывал.

— Ах, Фред, это пустяки! — Мейбелл ухватилась за возможность выговорить все то, что ее действительно волновало, и ее большие глаза наполнились слезами. — Барон Вайсдел убил моего отца, а я, несчастная, даже не смогла попрощаться с ним перед тем, как его тело предали земле.

Сочувствуя ее горю, граф Кэррингтон мягко стиснул ее руки, и с волнением произнес:

— Мейбелл, утешься хотя бы тем, что я всегда буду рядом с тобою! И я обещаю тебе не только преданность мужчины, который любит тебя всем своим сердцем, но и ту заботу и нежное попечительство, которые ты привыкла видеть от твоего любящего отца. Дорогая, твое благополучие для меня намного важнее моего собственного!

— Фред, по-настоящему мне нужно, чтобы ты всегда был рядом со мною, — прошептала Мейбелл, счастливая его признанием. Она замерла в ожидании поцелуя Альфреда Эшби, обнаружившего явное намерение ее поцеловать, но тут в комнату ворвался барон Вайсдел, о котором влюбленные уже успели позабыть. Однако в руке Вайсдел держал не шпагу, а заряженный пистолет, что противоречило всем правилам дворянской чести, предписывающими противникам драться на дуэли одинаковым оружием.

Барон Вайсдел самодовольно улыбнулся, заметив замешательство на лицах Альфреда Эшби и Мейбелл, и он насмешливо им сказал:

— Какая трогательная сцена, мои дорогие, но вам не удастся сделать меня рогоносцем. Граф Кэррингтон, для меня удовольствие убить вас может сравниться лишь с удовольствием видеть горе на лице сей молодой леди, когда она будет оплакивать вашу смерть.

— Сэр Эразм, не будьте вы так безжалостны! — громко закричала Мейбелл, в отчаянии ломая свои руки. Она в самом деле подумала, что ее возлюбленного лорда Эшби ждет неминуемая смерть. — Разве недовольно вам того, что вы уже лишили жизни одного дорогого мне человека, и теперь вы хотите окончательно добить меня, убив того, кто мне дороже всех сокровищ мира⁈

— Деточка, я всего лишь желаю помочь графу Кэррингтону выполнить его обещание всегда быть рядом с тобою, — издевательски произнес барон Вайсдел, небрежно поигрывая пистолетом, находящимся в его руке. — Вы еще очень молоды и не знаете насколько мы, мужчины, коварны и непостоянны. Сегодня мы пылко клянемся вам, бедным дурочкам, в любви, а назавтра нас и след простыл. Но я прострелю этому красавцу его голову, — барон Вайсдел начал угрожающе поднимать свой пистолет на графа Кэррингтона. — И он честно сдержит свое слово быть верным вам…

Не успел барон Вайсдел договорить свою угрозу как граф Кэррингтон, обладающий молниеносной, обостряющейся в моменты опасности реакцией схватил бархатную скамейку, и одним броском выбил ею пистолет из рук Вайсдела. Барон кинулся было за оброненным оружием, но граф Кэррингтон успел наступить на пистолет ногою, и Вайсдел в своем порыве наткнулся на острие его шпаги, слегка оцарапавшей его.

Звук упавшей скамейки привлек к месту событий молодого друга графа Кэррингтона, офицера Джорджа Флетчера.

— Кэррингтон, нужна моя помощь? — спросил он, окидывая раскрасневшегося барона Вайсдела презрительным взглядом.

— Если вам не трудно, Джордж, принесите шпагу. Сей достойный джентльмен путается в оружии как слепец, — отозвался Альфред Эшби, и холодно спросил у Вайсдела: — Вы будете сражаться, барон, или предпочтете, чтобы я сразу пронзил вас, как мерзкого таракана?

Вайсдел, вынуждаемый к честному поединку, посмотрел на графа Кэррингтона взглядом, полным неприкрытой ненависти, и с усилием проскрипел прерывающимся от волнения голосом:

— Я буду сражаться.

— Вот и славно, — Джордж Флетчер бросил к ногам Вайсдела шпагу. — Вы жили как подлец, сэр Эразм, постарайтесь хотя бы умереть, как подобает дворянину!

— Не слишком ли рано вы меня хороните, молодой человек? — ядовитая улыбка барона Вайсдела свидетельствовала об его твердом намерении пережить всех находящихся в этот момент в одной комнате с ним. — На вашем месте я бы не был так уверен.

— Довольно слов, перейдем к делу, — Альфред Эшби резким движением руки скинул с себя летний плащ, и, обнажив свою шпагу, встал в боевую позицию. Барон Вайсдел сделал молниеносный выпад, и они скрестили оружие. Несколько минут дуэлянты сражались столь ожесточенно, что чашки эфесов то и дело бились друг об друга, а лица противников оказывались совсем рядом. Несмотря на свою худощавость барон Вайсдел был очень силен, и с легкостью мог выдерживать тот бешеный темп поединка, который навязал ему граф Кэррингтон. Не в пользу возлюбленного Мейбелл было то обстоятельство, что он позволил гневу и негодованию управлять своей рукой, тогда как в поединке с Вайсделом требовались хладнокровие и выдержка. Но барону удалось вывести Альфреда Эшби из душевного равновесия своими коварными попытками посеять в сердце Мейбелл сомнения в искренности его любви к ней, и кровь ударяла в голову графа Кэррингтона, когда он видел ненавистное лицо Вайсдела. Граф Кэррингтон держался благодаря своему фехтовальному мастерству, которое он оттачивал годами, но барон Вайсдел был опасным противником, и умел пользоваться каждым промахом своего врага, допускаемого тем в поединке. Скоро он ранил правую руку Альфреда Эшби, и, хотя рана была неглубокой, она сильно кровоточила. Граф Кэррингтон перебросил шпагу в свою левую руку, которой он, к счастью для себя, владел почти так же свободно, как и правой, благодаря упорным тренировкам. Он принялся отбиваться от своего соперника, следя за тем, чтобы тот не нанес ему еще одной раны.

Видя, что ход поединка начал складываться не в пользу графа Кэррингтона, Мейбелл принялась громко молиться, прося бога помочь выстоять ее возлюбленному. Барон Вайсдел скрипнул от злости зубами, когда в своих молитвах Мейбелл принялась упоминать имя его противника. Он поначалу пытался не обращать внимания на молитву своей жены, но нежный голос Мейбелл опутывал его руки невидимыми нитями и сковывал его движения, давая Альфреду Эшби возможность для маневрирования.

Не выдержав этой пытки, барон Вайсдел резко повернул голову к молящейся девушке, и злобно крикнул:

— Немедленно замолчите, сударыня! Я приказываю вам не подавать голоса до тех пор, пока я не расправлюсь с вашим любовником!

Он отвлекся всего лишь на мгновение, но этого оказалось достаточным, чтобы шпага Альфреда Эшби безошибочно пронзила его сердце. Барон Вайсдел рухнул как подкошенный, а Мейбелл проворно вскочила с колен, еще не веря тому, что бесчестный негодяй, упорно преследовавший ее последние годы, сражен.

— С бароном Вайсделом покончено? — спросила она дрогнувшим голосом.

— Да, леди Мейбелл, граф Кэррингтон наконец-то избавил землю от одного из гнуснейших гадов, посланных адом в наш мир, — ободряюще улыбнулся ей Джордж Флетчер.

Невольное выражение жалости появилось на лице девушки, когда она еще раз посмотрела на убитого человека, но все же ее в этот момент больше всего занимало здоровье возлюбленного. Мейбелл поспешила к Альфреду Эшби и перевязала его раненую руку своим батистовым платком, после чего радостно повисла на его шее. Счастливый граф Кэррингтон пылко обнял Мейбелл, не смотря на боль, которую ему причиняла рана, и Джордж Флетчер невольно позавидовал им обоим, умеющим так полно насладиться своим чувством любви. И молодому офицеру захотелось, чтобы его застенчивая невеста Эмилия Остен, отбросив светские условности, так же открыто радовалась встрече с ним, как Мейбелл Уинтворт вниманию графа Кэррингтона. Для них двоих остальной мир явно перестал существовать. Но чопорное семейство протестантского священника Джошуа Остена не одобряло какие-либо проявления живого чувства, и молодому Флетчеру оставалось только надеяться на то, что после свадьбы он научит свою милую Эмилию не бояться порывов своего чистого сердца, и также от души радоваться каждому прожитому дню.

— Не пора ли нам пуститься в дорогу? — громко спросил он, видя, насколько сильно влюбленные увлечены друг другом. Они совсем потеряли счет времени, а им нужно было покинуть дом барона Вайсдела до прихода городской стражи. — Кони и карета уже готовы, и ждут вас у входа.

— Но куда мы направимся? — обеспокоенно спросила Мейбелл. — Признаюсь, я совсем расхотела плыть в Голландию, и мечтаю вернуться в Гринхиллс. Я недавно рассталась со своей маленькой Арабеллой, но мне кажется — прошли долгие годы с тех пор, как я в последний раз держала ее на руках.

— Ты снова скоро увидишь нашу малышку, любовь моя, обещаю тебе, — твердо сказал Альфред Эшби, с нежностью глядя на нее. — Отпала необходимость нам укрываться в Голландии. Герцог Монмут высадился в Англии, и скоро владычеству католика Якова наступит конец!

— Ого-го, и у нас будет истинный король, король-протестант! — с воодушевлением произнес Джордж Флетчер. — Сперва, конечно, придется подраться, но тем слаще будет момент, когда мы увидим Монмута на английском престоле!

Мейбелл не понимала ликования мужчин, радующихся при упоминании Монмута, оспаривающего английский престол у своего дяди Якова Второго. Ее при мысли о назревающей новой гражданской войне охватывали тревога и неясное предчувствие какой-то беды. Но мудрая женщина никогда не будет открыто оспаривать решения мужского ума, поэтому Мейбелл попыталась хотя бы внешне разделить воодушевление своих спасителей.

— Я буду молиться за вашу победу, — чистосердечно пообещала она им. — Надеюсь, господь будет милостив к вам!

В этот момент в спальню вошла настороженная непривычной тишиной в доме экономка Вайсдела Марта. Увидев лежащее в луже крови тело своего обожаемого хозяина, она громко закричала от ужаса и опрометью бросилась бежать из комнаты.

— Все, нам надо уходить, — с тревогой в голосе произнес Джордж Флетчер. — Через несколько минут эта женщина приведет сюда городскую стражу.

Мейбелл и Альфред Эшби вняли благоразумному совету своего друга, и поспешно вышли во двор, радуясь благополучному окончанию своего пребывания в доме барона Вайсдела и одновременно беспокоясь о своем будущем. Запряженная шестеркой гнедых лошадей карета действительно ждала их у входа, и как только они уселись в нее, она тут же покатила по мощеной булыжниками дороге, увозя их на запад навстречу новым приключениям.