Возлюбленная распутника

Глава 4

В назначенный вечер Мейбелл была у Матушки Уайборн. Ей пришлось притвориться больной, чтобы избежать своего присутствия на балу у фаворитки Карла Второго Луизы де Керуаль, герцогини Портсмутской, и ее оставили дома. Мейбелл так сильно переживала, что ее отец и тетушка Эвелин заставят ее пойти с ними на бал, что в самом деле почувствовала себя плохо. Но лечебная настойка верной няни вылечила ее за какой-то час, и она поспешила к слуге Матушки Уайборн, поджидавшего ее в ближайшей подворотне.

Сопровождающий быстро провел ее кратчайшей дорогой в публичный дом Уайборн, и там сводница сказала ей ожидать графа Кэрррингтона в комнате с малиновыми обоями.

Мейбелл присела на краешек широкой постели — стульев в этом месте не предусматривалось, — и огляделась. За узким окном быстро стемнело, но помещение довольно хорошо было освещено четырьмя толстыми, медленно тающими зажженными свечами, стоящими во всех четырех углах комнаты. На столе стоял хрустальный графин с красным вином, серебряная ваза с крупными спелыми яблоками и два бокала. Эта комната не отличалась бы от обычной спальни в доме зажиточного лондонского горожанина, не будь на стене картин с непристойным содержанием. Они изображали похотливых сатиров, азартно совокупляющихся с нимфами, и их перекошенные от сладострастия лица преследовали Мейбелл повсюду. Смущало девушку и большое зеркало, висевшее над кроватью таким образом, чтобы при желании можно было посмотреть, что ты делаешь на этом ложе.

«Милостивый Боже, неужели мое первое свидание с лордом Эшби должно пройти в этом отвратительном месте⁈», — с отчаянием подумала Мейбелл, в волнении сжимая руки.

Угнетали ее и те звуки, которые доносились до нее через чересчур тонкие стены заведения Матушки Уайборн. Чаще всего слышались сладострастные стоны, но нередко они прерывались криками боли и ударами кнута. Ночь в публичном доме шла своим заведенным порядком, но Мейбелл все больше казалось, что она попала в преисподнюю. Она бы не выдержала и десяти минут в этом пугающем ее месте, если бы не надежда увидеть мужчину своей мечты, ставшей смыслом ее жизни.

Мейбелл вспомнила, как она в детстве своей крошечной ручонкой отгоняла от зажженной лампы ночных бабочек, летевших на огонь, а они все летели и летели… Тогда она очень удивлялась безрассудству этих изящных летающих существ, которые сами обрекали себя на мгновенную гибель, но теперь она уподобилась им — любовь к Альфреду Эшби стала для нее тем неотвратимым огнем, заставляющем ее забывать о страхе смерти. И Мейбелл напряженно следила за минутной стрелкой на часах, приближающейся к цифре «одиннадцать» — к уговоренной заветной встрече.

Матушка Уайборн тоже ожидала прихода графа Кэррингтона в своем кабинете. Она заранее подготовилась к встрече с ним — надела зеленое платье из яркого шелка, закрепила на голове огромный огненно-рыжий парик и прилепила на левой щеке кокетливую мушку «злодейка». Таким образом она приобрела вид опытной искусительницы, сведущей и опасной.

Ханну Уайборн связывали с лордом Эшби особые отношения, именно она посвятила его в тайну отношения полов, когда он был зеленым юнцом. Их близкое знакомство не прервали долгие годы, поэтому она рассчитывала без труда уговорить лорда Эшби доставить удовольствие Мейбелл Уинтворт, и заработать на этом. Заодно Ханна Уайборн была рада лишний раз проверить на своем бывшем любовнике, к которому она не потеряла женского интереса силу своих чар.

Граф Кэррингтон пришел в точно назначенное время. Как однажды пошутила Матушка Уайборн, по нему можно было сверять время — точность графа была безукоризненной.

— Фред, рада видеть тебя снова, — сводница привстала со своего места и радушно указала графу на кресло возле себя.

— Зачем ты вызвала меня, Ханна? Кажется, мы с тобою уже выяснили, что в твоих услугах я больше не нуждаюсь, — недовольно проговорил Альфред Эшби. Он не стал садиться в предложенное кресло, а навис над хозяйкой заведения огромной тенью.

«Как, однако, хорош, чертяка!» — восхищенно подумала Матушка Уайборн, окидывая одобрительным взглядом его великолепную, исполненную мощи фигуру. За годы лорд Эшби не только не раздался в талии, подобно своим приятелям, но и приумножил гибкость своих членов. Его же властному взгляду все подчинялись, даже она.

— Фред, я слышала, ты крупно проигрался в карты и должен сто фунтов. Но ты не расстраивайся. Как говорится, кому не повезло в карты, тому повезет в любви, — сказала она, игриво проведя по руке гостя своими пальцами.

— Ханна, перестань молоть чепуху и объясни, в конце концов, зачем ты меня к себе позвала. По правде говоря, если бы мне не пришла в голову мысль, что ты нуждаешься в моей помощи, то я вовсе к тебе не пришел бы, — нетерпеливо сказал лорд Эшби, пренебрежительно скривившийся, когда его собеседница произнесла слово «любовь». И тут же иронично заметил: — Или ты, зная о моих расстроенных финансовых делах, хочешь предложить мне свежую девственницу, за которую твои толстосумы отвалили бы кругленькую сумму?

— Дело обстоит совершенно противоположным образом, — поспешила сказать Матушка Уайборн, не рискуя больше испытывать терпение своего бывшего любовника. Она достала кошель, где лежали сто фунтов, открыла его и золотые монеты, звеня и сверкая, посыпались перед глазами графа Кэррингтона на стол.

— Все это будет вашим, милорд, если вы согласитесь ублажить одну прекрасную молодую леди этой ночью, — торжественно объявила сводница.

Альфред Эшби сначала застыл от изумления, вызванного этим непристойным предложением, затем он громко расхохотался.

— Ты случайно не тронулась умом, старая? Черт возьми, Ханна, ты уже смеешь торговать знатными лордами⁈ — спросил он, вытирая слезы, выступившие у него на глазах от сильного смеха и снова расхохотался.

— Не понимаю, что плохого в том, если ты получишь удовольствие с влюбленной в тебя леди вместе со ста фунтами, и заодно мне дашь заработать кругленькую сумму, — невозмутимо ответила сводня.

— Но я не продаюсь, дорогуша, и не продамся ни при каких обстоятельствах, — твердо заявил Альфред Эшби, и гневно воскликнул: — Не будь ты моей старой знакомой, Ханна, я бы тебе шею свернул за такое оскорбление!

— Тогда, Фред, ты останешься в дураках не только за карточным столом, но и в жизни, поскольку навряд ли тебе еще раз выпадет шанс переспать с той прелестной особой, которая нынче по глупости ищет твоего общества! Или ты сомневаешься в своей мужской силе? — в свою очередь звонко рассмеялась Матушка Уайборн, ничуть не испытывая страха перед разгневанным мужчиной.

Любопытство Альфреда Эшби было сильно раззадорено этими словами.

— И кто же эта особа, которая готова расстаться с кругленькой суммой ради ночи со мною? — быстро спросил он, позабыв об своих угрозах.

Матушка Уайборн с деланным безразличием пожала плечами.

— Не знаю. Она не пожелала назвать своего имени, находится здесь инкогнито, — сказала она, стремясь еще больше разжечь интерес лорда Эшби к незнакомке.

Но граф Кэррингтон желал не столько удовлетворить свое любопытство, сколько дать взбучку неизвестной искательнице приключений и отучить ее таким образом добиваться внимания мужчины.

— Хорошо, я увижусь с нею, — с деланным спокойствием произнес он. — Где она?

— В Малиновой спальне, — с любезной улыбкой поставила его в известность Матушка Уайборн.

Граф Кэррингтон кивнул в знак понимания, и, взяв со стола одну из горящих свеч для освещения своего пути, направился к двери, более ничего не говоря. Расположение комнат в доме Матушки Уайборн было ему хорошо знакомо, и он быстро дошел до Малиновой спальни.

Альфред Эшби был потрясен, когда увидел ожидающую его Мейбелл Уинтворт в черном бархатном платье, помогающим ей незаметно слиться с мраком глубокой ночи. Он-то полагал встретить в Малиновой спальне одну из тех сексуально озабоченных вдовушек, которые не давали ему проходу в Уайтхолле, назойливо требуя его к себе внимания, а вовсе не незамужнюю девушку, никогда не делившей ложе с мужчиной. Мейбелл Уинтворт предстала перед ним такая юная и наивная, что ему не верилось в ее присутствие здесь, в этом гнезде порока и разврата. А девушка, завидев его, быстро вскочила, и с сияющим от радости взором направилась к нему, протягивая навстречу руки.

— Лорд Эшби, я премного благодарна вам за то, что вы согласились встретиться со мною, — в волнении произнесла она, чувствуя, как от нахлынувшего счастья к ее глазам подступают слезы.

Но граф Кэррингтон, со стуком поставив свою свечу на стол, холодно сказал ей:

— Признаюсь, леди Мейбелл, я пришел сюда, чтобы с осуждением взглянуть на бесстыдницу, осмелившуюся домогаться меня таким противоестественным способом, как свидание в публичном доме, и вовсе не ожидал вас увидеть. Очень странно, что такая чистая невинная девушка из почтенной семьи как вы, осмелилась навязываться мне как шлюха.

— Но Матушка Уайборн уверяла меня, милорд, что вы будете рады провести со мною ночь, — растерялась Мейбелл.

— Матушка Уайборн не бог, и читать в сердцах своих клиентов она не может, а уж в моем тем более, — с сарказмом ответил ей граф Кэррингтон. — Леди Мейбелл, заберите ваше золото и будем считать, что этой нашей встречи не было. Право это будет самым благоразумным и самым правильным решением в этой, гм… нестандартной ситуации, в которой мы находимся.

— Но почему, лорд Эшби⁈ — с отчаянием вскричала Мейбелл, все больше опасаясь того, что он вот-вот развернется и уйдет, бросив ее одну. И это после стольких препятствий, которые она преодолела на своем пути к нему. По дороге на окраину Лондона ее могли убить, изнасиловать, ограбить, но она все равно шла к нему в надежде на любовную встречу. — Подождите! Неужели я уродлива и так отвратительна вам, что вы брезгуете иметь со мною дело. Я же знаю, что вы охотно одаривали своей любовью многих женщин здесь, в Лондоне.

— Просто я не хочу, чтобы с вами приключилась какая-нибудь беда, леди Мейбелл, — Альфред Эшби немного смягчился при виде ее глубокого отчаяния, вызванного его отказом. — Если я соглашусь принять вашу любовь, то ваши шансы на хорошее замужество сведутся к нулю, а ваше имя будет покрыто несмываемым позором. Подумайте, что будет с вами завтра, если мы поддадимся безрассудной страсти, — прибавил он, стараясь при этом больше себя убедить сохранить благоразумие, ибо прелесть Мейбелл в этом доступном для любовных ласк месте начала на него действовать подобно пьянящему вину. — Ваш отец вряд ли легко переживет несчастье, случившееся с вами. На что же вы надеетесь? Я, если вы слышали, женат, и, хотя не люблю свою жену, но безмерно уважаю ее и дорожу ею настолько, что никогда не разведусь с нею.

— Ах, я ничего не хочу слышать, — Мейбелл крепко закрыла глаза и замотала головой, стараясь отогнать страшные картины безотрадного будущего, представленные ей графом Кэррингтоном. Затем она открыла глаза, подбежала к своему собеседнику и пылко обняла его, надеясь воспользоваться хоть этой возможностью близко соприкоснуться с ним.

— Милорд, зачем нам думать о завтрашнем дне, когда нас ждет упоительная ночь, воспоминание о которой будет поддерживать мою жизнь, — страстно прошептала она на ухо графу Кэррингтону, цепляясь за его рукав. — Если бы вы знали, сколько я преодолела преград, препятствующих моей встрече с вами, то вы тогда не предлагали мне так легко отказаться от этой незабываемой ночи с вами, словно от ничего не значащей прогулки по липовой аллее.

Эти страстные слова глубоко влюбленной девушки окончательно поколебали решимость Альфреда Эшби быть недоступным для нее. Граф даже покачнулся от волнения, чего с ним не бывало уже несколько лет, и он с удивлением посмотрел на прекрасное в своей мольбе лицо Мейбелл, которая могла произвести в нем разительные внутренние перемены. Откуда-то в его давно окаменевшем сердце появилось неудержимое желание касаться ее, ласкать, пробовать на вкус бархатность ее кожи… И это было так удивительно, словно Мейбелл была единственной женщиной на свете, способной сделать его счастливым.

— Что ж, Мейбл, если вы этого так сильно желаете, я проведу с вами эту ночь, — со сдержанным вздохом произнес граф Кэррингтон, и начал раздеваться.

Он отцепил свою шпагу от пояса, снял камзол, прочую одежду, и небрежно повесил все детали своего туалета на китайскую ширму, которая стояла возле окна. Последним он сдернул со своей головы длинный черный парик с причудливо завитыми кудельками, и открыл свои короткие рыжие волосы.

Мейбелл стояла неподвижная и растерянная. Внутренне она была не готова лицезреть наготу лорда Эшби; вдобавок, без своей одежды и парика он выглядел совершенно другим человеком и пугающим незнакомцем.

Граф Кэррингтон заметив, что невинная девушка готова запаниковать, быстро взял ситуацию под свой контроль, желая избавить ее от смущения. Он бережно поднял ее лицо за подбородок и мягко прикоснулся поцелуем к ее губам, постепенно все более глубже и настойчивее проникая в ее рот. Уверенными движениями опытного любовника лорд Эшби начал освобождать круглые и тугие как молодые яблоки груди Мейбелл от черного бархатного платья, и все возрастающее наслаждение помогло девушке быстро успокоиться и во всем довериться своему любовнику.

Мужские руки ласкали ее тело, сильные пальцы слегка сжимали соски. Это для Мейбелл было немного больно, и в то же время очень приятно. Ее накрыло безграничное блаженство, о котором она прежде не догадывалась. Вся она словно плавилась в огне любви, в порыве страсти забилась, выгибаясь дугой, а ее любовник содрогнулся и застыл, стремительно изливаясь в нее.

Слух Матушки Уайборн, подслушивающей у двери Малиновой спальни уловил скрип кровати, характерный для нее при возлежании совокупляющихся тел, крик удовлетворенной девушки, и она довольно прищелкнула пальцами. Гип-гип, ура! Девочке удалось-таки уломать гордого, неприступного графа Кэррингтона, теперь он покорно исполняет ее любовную прихоть. Матушка Уайборн торжествовала, в ней заговорила женская солидарность. В течение долгих лет сначала она, потом девушки из ее заведения служили покорными игрушками для мужской похоти. Мужчины привыкли с видом владык мира приходить в ее дом, и за один соверен самый уродливый и отталкивающий из них мог забрать самую прелестную ее девочку для своих омерзительных утех, а они все должны были при этом приветливо улыбаться своим клиентам. Теперь Ханна Уайборн чувствовала себя в какой-то мере отомщенной при мысли о том, что самый представительный и гордый из ее клиентов теперь сам послужил товаром и средством для удовлетворения женского желания. Вот потешатся ее девушки, когда она утром расскажет им о такой новости.

А Альфред Эшби вовсе не чувствовал себя униженным, прижимая к своей груди спящую Мейбелл после страстных объятий. Она спала глубоким сладким сном, который свойствен людям с чистой, незапятнанной совестью, и граф Кэррингтон наслаждался сознанием того, что держит в своих объятиях самое прелестное существо в мире. Впервые в жизни он полюбил, полюбил тогда, когда после многочисленных скоротечных любовных увлечений уже потерял всякую надежду испытать это упоительной чувство. Как он теперь досадовал от того, что по горло увяз в одной политической интриге, и теперь не имеет возможности посвятить свою жизнь Мейбелл, поскольку взял на себя обязательства перед своими товарищами.

Он сегодня утром должен был отправиться в Голландию для тайной встречи с Джеймсом Стюартом, герцогом Монмутским. Лорд Эшби со вздохом сожаления бережно уложил спящую Мейбелл на кровати и, одевшись, вышел в коридор. Матушка Уайборн уже поджидала его на лестнице, чтобы собственноручно вручить ему кошель, в котором были сто фунтов. Граф Кэррингтон еле удержался от того, чтобы не рассмеяться ей в лицо. Он видел ее насквозь, мог читать все ее мысли как в раскрытой книге, и теперь он понимал, что его старую добрую знакомую Ханну Уайборн распирает от злорадства при виде лорда, продавшегося женщине за деньги. Что ж, он не захотел лишать ее этого маленького удовольствия, и с подобающей случаю торжественностью открыл кошель и медленно пересчитал деньги у нее на глазах. Хотя Ханна Уайборн часто раздражала его своей алчностью и нелепыми претензиями на то, чтобы казаться леди из высшего общества, он все же был по-своему привязан к своей бывшей любовнице, посвятившей его в тайны женской плоти, и по возможности всегда старался поддерживать ее в ее противостоянии с жестоким миром.

На самом деле граф Кэррингтон уже не так остро нуждался в деньгах, как пять дней назад. Половину суммы лорд Эшби отыграл в карты, вторую половину его кредитор согласился подождать до возвращения кораблей Ост-Индской кампании со слоновой костью. Альфред Эшби вложил в них свои средства, и если экспедиция вернется с удачей, то он должен стать весьма состоятельным человеком. Он верил, что удача и на этот раз не отвернется от него, и главное, что его теперь заботило, это безопасность Мейбелл Уинтворт.

Альфред Эшби оставил Мейбелл свою карету, которая должна была доставить ее домой, а сам занял у Ханны Уайборн ее верховую лошадь. При въезде в Сити он остановился возле дорогого цветочного магазина и купил для своей возлюбленной большой букет роз за сто фунтов. В начале ноября голландские розы стоили умопомрачительно дорого, один фунт штука, но графу Кэррингтону ничего не было жалко для Мейбелл.

Мейбелл получила розы с посыльным почти сразу же, когда вернулась в дом своей тетушки Эвелин. Маркиза Честерфилд и ее отец еще не вернулись с бала герцогини Портсмутской, и девушка имела полную свободу любоваться прекрасными белыми розами, в которых затаился розовый отсвет зари. Мейбелл нашла записку от графа Кэррингтона, когда нежно перебирала белые розы по одной, готовясь поставить их в большую вазу. Затаив дыхание, Мейбелл развернула ее и прочитала следующее:

«Дела вынуждают меня покинуть Лондон, но я постараюсь поскорее вернуться, чтобы снова встретиться с вами, дорогая Мейбл. Альфред Эшби, граф Кэррингтон».

Это обещание возлюбленным новой встречи вскружило голову девушке. Мейбелл восторженно прижала розы к своей груди и засмеялась. Ее счастье было таким большим и необъятным как присланный Альфредом Эшби букет роз.