Возлюбленная распутника

Глава 16

На следующее утро Мейбелл проснулась с жуткой головной болью и нестерпимо ноющим телом. Все расплывалось перед глазами, очертания предметов тонули в неясной дымке. Девушка пошевелилась и с некоторым усилием потерла себе виски. Боль несколько поутихла. Мейбелл понемногу пришла в себя и огляделась.

Она находилась в совершенно незнакомой ей комнате и лежала на большой двуспальной кровати среди белых атласных подушек. Король Яков, не удовольствовавшись любовью на узкой кушетке в своем кабинете, притащил сюда Мейбелл после полуночи и сказал, что отныне эта спальня и две смежные с нею комнаты будут ее личными апартаментами. Тогда девушка мало что могла разглядеть при свете одинокой свечи, но сейчас комнату щедро заливали яркие солнечные лучи, и перед глазами Мейбелл предстала прелестная спальня, стены которой были обиты голубыми шелковыми обоями в цветочек. На столике трюмо виднелись большая ваза со свежими цветами, пудреница и серебряная шкатулка для украшений. Обязательные коробочки для мушек и румян, а также пушистая лапка для пудры красовались возле фарфоровой пастушки, нежно прижимающей к себе ягненка.

Три удобных стула из орехового дерева расположились вдоль свободной стены, на которой висел в полный рост портрет самой Мейбелл с майскими колокольчиками в руках, намекающими на ее имя. Король Яков в отсутствие любимой решил утешаться созерцанием ее портрета, который он заказал придворному живописцу Готфриду Кнеллеру. В отличие от реальной Мейбелл, напуганной и подавленной переменой в ее жизни, красавица на помпезном портрете выглядела весьма довольной своей судьбой, и даже что-то надменное проглядывалось в ее тонко обрисованных чертах. Мейбелл состроила уморительную гримасу, передразнивая свое изображение, услаждающее взор короля Якова Второго. Она решительно не желала принимать за себя эту высокомерную богиню, имеющую ее внешность.

Затем Мейбелл решила посмотреть, что находится в пузатом шкафу, стоящем возле ее кровати. Ее босые ножки быстро пробежали по желтому ковру с вытканными лилиями, дверца шкафа была нетерпеливо распахнута ее рукой, чтобы представить перед глазами девушки множество роскошных платьев, специально скроенных под ее размер и рост. Упорный король Яков заранее готовил золотую клетку для своей райской птички, ничуть не сомневаясь в том, что рано или поздно она в нее попадет. Мейбелл ощутила настоящее отчаяние при виде еще одного доказательства страстных чувств короля к ней. Ей стало понятно, что так просто она от него не избавится.

Мейбелл вернулась обратно в постель, и стала думать над тем, что же ей делать дальше и как уйти из дворца. Но не возникло ни одной удачной мысли, ангел-хранитель явно покинул ее! Девушка горестно вздохнула и решила действовать сообразно обстоятельствам.

Она позвонила в медный колокольчик, поставленный у изголовья кровати, и тут же появились три служанки, приставленные к Мейбелл для услужения. С их помощью Мейбелл умылась, съела свой первый завтрак, состоящий из двух круассанов и чашки горячего шоколада, а также надела платье из блестящего розового шелка. Камеристка сделала ей высокую прическу, после чего Мейбелл выбрала подходящий к платью жемчужный гарнитур — в шкатулке оказался большой выбор дорогих украшений — и вот она уже была готова к выходу в свет.

Но, прежде чем Мейбелл вышла из своих апартаментов, ей нанес визит главный мажордом Сент-Джеймского дворца и зачитал ей королевский указ. Она стала титулованной особой, получив звание виконтессы Тилни с полагающимися к нему земельными владениями, а также ее зачислили в придворный штат фрейлиной королевы. В первом часу дня ей полагалось быть представленной жене Якова Второго Марии Моденской и выслушать от нее ее первые повеления.

Королева, молодая черноглазая итальянка, приняла Мейбелл в своем зеленом будуаре, покрытом тканными обоями с лесными пейзажами и сценами охоты. На нем были изображены ярко разодетые люди под деревьями и на лошадях, а в отдалении виднелись башни замка. Охотники, дамы, собаки и лошади так перемешались на этих обоях, что Мейбелл казалось она сама вместе с королевой и приближенными к ней особами находится там в фантастическом лесу, вместе с ними.

Мейбелл присела в глубоком поклоне перед королевой, ее личным секретарем и двумя придворными дамами, расположившимися позади своей госпожи. Она гадала про себя, какие чувства вызывает ее появление у супруги Якова Второго без сомнения хорошо осведомленной, что означает внезапное возвышение юной девицы и дня не прослужившей при дворе. Наличие еще одной соперницы, конечно, не могло обрадовать ее.

Мария Моденская наставила свой лорнет на Мейбелл — она была немного близорука — и довольно долго рассматривала ее. По ее непроницаемому лицу нельзя было ничего прочесть, но Мейбелл почувствовала, как она от волнения покрывается липким потом. Ей совершенно не хотелось нажить себе врага в лице этой могущественной женщины, имеющей большой политический вес не только в Англии, но и за границей.

Наконец молодая королева закончила свой осмотр. Созерцание миловидной девушки со скромно опущенными глазами полностью удовлетворило ее, и она сказала своим мягким музыкальным голосом:

— Что ж, леди Мейбелл, вы производите довольно приятное впечатление. По крайней мере, вы более хороши собою, чем Арабелла Черчилль и Кэтрин Седли, — тут королева пренебрежительно отозвалась о двух главных фаворитках Якова Второго. Они были его многолетними любовницами, и Мария Моденская их особенно не терпела. Но если роман ее мужа с Арабеллой Черчилль сам собою сошел на нет, то от напористой Кэтрин Седли пришлось избавиться в результате большого скандала. Не вытерпев наглых выходок Кэтрин, королева принялась настаивать на том, чтобы муж прекратил отношения с нею, угрожая в противном случае уйти в монастырь. В ответ Кэтрин Седли заявила, что в соответствии с Великой хартией вольностей она, как свободная англичанка, имеет полное право спать со своим королем. Убедить ее в том, что король Иоанн Безземельный и его бароны имели в виду политические свободы, а не сексуальную распущенность, помогли дом в десять тысяч фунтов, пенсия в четыре тысячи и титул графини Дорчестерской. К счастью, Мейбелл ничуть не напоминала Кэтрин Седли, и королева удовлетворенно заключила: — Если вы будете знать свое место, а не выпячивать себя на передний план подобно мисс Седли, то думаю, мы с вами уживемся.

— Ох, ваше величество, все мы почувствовали такое облегчение, когда вы настояли, чтобы эту нахалку Седли удалили от двора! — воскликнула доверенная дама королевы мадам Мольца, привезенная ею из Италии. Она преданными глазами посмотрела на свою госпожу, затем грозно зыркнула глазами на Мейбелл и предупредила ее: — Я буду следить за вами, милочка. Если вы будете затевать какие-нибудь интриги против ее величества, я приму контрмеры, так и знайте.

— У меня и в мыслях не было что-то предпринимать против государыни, — поспешно сказала Мейбелл, и на всякий случай поклонилась блестящему собранию еще раз. — Я намереваюсь исполнять свой долг фрейлины и верноподданной так, чтобы не вызывать по своему адресу никаких нарекакний.

— Надеюсь, так оно и будет, — Мария Моденская благосклонно кивнула головой Мейбелл. — Ваше дежурство будет через два дня, леди Уинтворт. Кстати, вы не родственница Генриетты Уинтворт, любовницы Монмута?

— Генриетта — моя троюродная сестра, — почтительно ответила Мейбелл.

— Надо же, как неожиданно проявляет себя родство в высших кругах английского общества! — насмешливо воскликнула молодая королева. — Вы, леди Уинтворт, пошли по стопам своей развратной кузины, а мой супруг увлекся одной из Уинтвортов подобно своему беспутному племяннику. Теперь королю будет трудно отрицать свое родство с казненным бастардом своего брата, ведь он обнаружил поразительное с ним сходство вкусов!

— Ваше величество, королю очень не понравится такая шутка. Вне всякого сомнения, Монмут — сын полковника Сидни, а не Карла Второго, — поспешил сказать королеве ее секретарь.

— Да, я чересчур увлеклась, — королева нахмурилась и снова обратилась к Мейбелл: — Ступайте, виконтесса. Как я понимаю, основную службу вам придется нести при моем супруге, а не при мне.

Мейбелл поспешно вышла, испытывая невыразимое облегчение. Хотя Мария Моденская не проявила к ней заметной враждебности, — скорее добродушное презрение, — все же общаться с женой своего венценосного любовника было ей достаточно тяжело. Однако, как выяснилось впоследствии, основные огорчения ожидали Мейбелл не со стороны королевы, а со стороны других придворных дам. Они сразу увидели в Мейбелл удачливую конкурентку, которую нужно было выжить из Сент-Джеймского дворца как можно скорее.

Двор Якова Второго подобно королевскому двору его старшего брата отличался присутствием самых очаровательных женщин королевства. В каждой из них была своя изюминка, неповторимая привлекательность, делающая их желанными для любого мужчины.

Изысканная Мария Моденская выглядела настоящей властительницей не только на троне, но и в бальных залах. Рожденная для томной неги и услады, она провоцировала и соблазняла мужчин, окрыляя их сердца и наполняя их трепетной любовью.

Леди Анна Карнеги, герцогиня Саутеск, была окутана дымкой таинственности и природной элегантности. Изящная, чувственная, загадочная и соблазнительная она совмещала в себе все грани привлекательности светской красавицы.

В соблазнительном обществе графини Элизабет Стэнхоуп робели даже самые смелые донжуаны. Ее благосклонность была для них желаннее всего. Обольщая и обволакивая соблазнительным шепотом нежных слов, она обладала редким даром безграничной власти над своими поклонниками.

Утонченная и воздушная Сюзанна, баронесса Беласиз, привлекала своей нежной чувственностью. Блеск и очарование ее образа вызывали восхищение у окружающих ее кавалеров, рождая в них безграничный трепет и неописуемый восторг.

Словно яркая вспышка огня блистательная леди Сибилла Уорд была полна обольстительного шарма. Скрываясь под маской загадочной улыбки, она излучала абсолютную уверенность в себе, искусно околдовывая мужчин и провоцируя их на любовные безумства.

Восхитительная Кэтрин Седли, графиня Дорчестерская, в глазах восхищенно смотревших на нее зрителей была сплетена из нот чувственной грации и природного шарма. Энергичная, уверенная в себе и естественная, она всегда находилась в поиске новых ощущений, пробуждая мужские желания и обостряя их чувства.

Энергичная и красивая Сара Дженнингс, герцогиня Мальборо и подруга принцессы Анны, буквально фонтанировала новыми идеями и была мастерицей на невероятные сюрпризы. Наслаждаясь бесконечным праздником жизни, она легко привлекала к себе людские сердца, притягивая их к себе своей кажущейся беззаботностью.

Все эти дамы имели полную возможность стократно увеличить свои женские достоинства, дарованные им природой благодаря богатству своих семей и поддержке щедрых покровителей. Мода благоприятствовала их устремлениям как можно больше красить себя и сделать свою красоту неотразимой; какая-либо сдержанность и скромность в одежде считались дурным тоном и даже осмеивались. Никогда еще английские дворяне не дрались столько на дуэльных поединках из-за женщин как во времена блистательной эпохи Реставрации, легко отдавая свои жизни за один благосклонный взгляд обожаемой ими красавицы. И все же Мейбелл Уинтворт выделялась даже среди этого цветника женской красоты своей магической смесью невинной романтичности и трогательного кокетства. Словно олицетворение весны, с ее нежно-голубым небом и ярким солнцем, она излучала тепло, чувственность и беззаботную юность. Леди королевского двора не могли простить Мейбелл ни того, что они блекли в ее присутствии; ни того, что она легко отхватила самый ценный приз Сент-Джеймского дворца — благосклонность короля Якова Второго. Недоброжелательность придворных дам Мейбелл ощущала постоянно, и она даже не могла сказать, что было для нее хуже — проводить ночи с нелюбимым мужчиною или же выслушивать целыми днями злые колкости, отпускаемые обозленными женщинами на ее счет. В этом деле особенно отличилась оставленная любовница Якова Второго — леди Сибилла Уорд. Однажды она пошла еще дальше слов и во время приема принцессы Анны, приехавшей навестить своего отца, с силой воткнула острие своей шпильки в руку стоявшей рядом с нею Мейбелл. Девушка с трудом удержалась от крика, который дискредитировал бы ее перед окружающими вельможами. Но, по какой-то непонятной для самой себя причине, Мейбелл пожалела эту женщину и не стала портить ей жизнь, жалуясь на нее королю.

Немало беспокойства причиняла Мейбелл возрастающая к ней страсть короля. Ей было семнадцать лет, Якову Второму пятьдесят два года, и тридцатипятилетняя разница в возрасте не способствовала рождению в девушке даже простой симпатии, не говоря уже об особом чувстве близости, возникающем у людей, которые делят одну постель. А вот Яков Второй, не смотря на свой далеко не молодой возраст и внешнюю неприступность оказался на удивление пылким и страстным любовником, полностью раскрывающимся во время сексуальных ласк. В стремлении завоевать сердце Мейбелл он осыпал ее ценными подарками, но Мейбелл желала одного — поскорее уехать в Бристоль и соединиться с графом Кэррингтоном и его семьей. Она регулярно посылала его детям деньги и подарки, одаривая при этом не только детей, но и слуг, желая хотя бы таким способом возместить свое долгое отсутствие. Редкие ответы экономки миссис Таллайт что у них все хорошо служили единственным утешением для Мейбелл в эти трудные для нее дни. Как-то раз, не утерпев, Мейбелл попросила разрешения у короля покинуть королевский двор под предлогом посещения своего родового поместья, что вызвало у Якова приступ неконтролируемого гнева.

— Вам, юной девице, понадобилось осматривать какие-то затхлые амбары, отказавшись от всех удовольствий, которые предлагает столица⁈ Сроду не слышал ничего более нелепого, — кричал он. — Лучше скажите, что вам не терпится встретиться со своим любовником!

— С каким любовником, сир? — растерялась Мейбелл, не представляя себе, как тайна ее отношений с графом Кэррингтоном стала известна королю. — Говорю вам, мне нужно посетить свой родной дом и проверить отчеты своего управляющего.

— Если тебе так сильно нужны эти отчеты, то я пошлю за ними своего доверенного человека, — язвительно произнес Яков. — Но нет, вам угодно соединиться со своим кавалером, который лишил вас девственности до меня. Я ведь не слепой глупец, моя милая, и не будете же вы отрицать, что уже не были невинной девицей, когда пришли ко мне. Вы изрядная шалунья, если решились отдаться мужчине еще до свадьбы!

У Мейбелл отлегло от сердца, когда она поняла, что король находится в неведении относительно того, что ее возлюбленным был один из лидеров восстания Монмута. Подумав, она твердо решила возложить всю ответственность за свою потерянную невинность на барона Вайсдела, благо, что мертвый барон не мог ей возразить.

— Ваше величество, вы ошибаетесь, я уже была замужем, — собравшись с духом, сказала Мейбелл королю.

— Вот как? Почему я ничего об этом не знаю? — удивился Яков, и тут же с подозрением спросил: — Кто этот счастливчик?

— Сэр Эразм Вайсдел, сир, — Мейбелл с усилием произнесла это ненавистное для нее имя убийцы ее отца, и продолжала развивать свою фантазию дальше. — Но вскоре после свадьбы в наш дом ворвались грабители, они-то убили моего мужа!

— А я думал, что случилось с моим самым ловким агентом? — задумчиво произнес Яков Второй, и его взгляд, устремленный на Мейбелл потеплел. Затем он ласково сказал: — Прости меня, девочка моя, за резкие слова, сказанные в твой адрес. Мне очень горько было сознавать, что не я оказался твоим первым мужчиной.

— Это я прошу прощения у вашего величества, что невольно расстроила вас, — с почтительным поклоном произнесла Мейбелл, и внешнее согласие между ними было восстановлено. Яков выполнил свои обещания данные им ей в их первую встречу. Ничего не понимающего капитана Руперта Дрейфуса королевские гвардейцы одной ночью вытащили из постели, и через день его вздернули на виселице Тайбурн-Хилла — места, где совершались публичные казни в Лондоне. Мейбелл присутствовала при повешении Дрейфуса, но не испытывала никакой радости по этому поводу. Да, убийца Сары Эшби был повешен, но саму Сару, эту добрую и благородную женщину было уже не вернуть. Гораздо больше Мейбелл порадовали известия, что королевские драгуны были отозваны из Западной Англии, а пленным сторонникам герцога Монмута, численностью в восемь сотен человек, смертная казнь была заменена каторгой или ссылкой в Вест-Индию. Впоследствии девушку всегда утешала мысль, что она избавила многих своих соотечественников от четвертования и жестоких гонений.

Мейбелл более не заговаривала о том, чтобы покинуть королевский двор, и в награду за ее послушание король Яков сделал ее герцогиней Дарлингтонской. Но юная герцогиня чувствовала, что король не доверяет ей; он кружил ее тайными соглядатаями, которые следили за каждым ее шагом. Сдержанность Мейбелл задевала Якова, он интуитивно чувствовал страстность ее натуры, и поэтому досадовал на ее холодность к нему. Внешняя почтительность девушки не могла обмануть его; Яков догадывался — Мейбелл покинет его, как только этому представиться возможность, и принял все меры, чтобы воспрепятствовать этому.

Мейбелл оставалось с тоской сносить лестную для других страсть его величества, и с тревогой думать о судьбе своего возлюбленного. После того как в Гринхиллс было доставлено последнее письмо графа Кэррингтона жене, больше никто не имел никаких сведений о нем. Миссис Таллайт неизменно писала отрицательные ответы Мейбелл на ее вопросы об хозяине. Девушка не раз была готова поддаться отчаянию от мучительной неизвестности, но она не позволяла себе раскисать и падать духом. Каждый раз, когда король Яков засыпал возле нее, устав от любовных ласк, она принималась твердить самой себе, что пока не получено известие о смерти графа Кэррингтона, жива надежда на новую встречу с ним. Эта надежда помогала ей держаться и смотреть широко раскрытыми глазами в простирающуюся вокруг нее тьму Сент-Джеймского дворца без всякого страха.