Встреча влюбленных

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Джавед вышел из дома через черный ход — он не хочет, чтобы кто-нибудь знал, куда и зачем он направляется. Машина оставалась в гараже, да она и не проехала бы в те узкие улочки, куда лежал его путь.

По мостовой с дробным стрекотом катили скутера, непрерывно звеня, проезжали педикебы и велосипедисты, гудели автомобили, громыхали тонги — небольшие повозки на двух колесах с двумя соединенными спинками скамейками, которые тащили небольшие флегматичные лошадки.

Поэт выбрал старинный мусульманский экипаж — икку, похожую на передвижную беседку. Он взобрался на квадратную площадку на двух колесах, устроился на потемневшей от времени деревянной платформе, по углам которой имелись четыре высоких столба, увенчанные маленькой выпуклой крышей. Выжженный солнцем возница щелкнул кнутом, но пыльная лошадь лишь махнула длинным, нестриженым хвостом и неспеша потрусила по камням.

Он соскочил с икки на Хазратгандже. Прошел мимо лавчонок, торгующих бетелем, миновал ярко освещенный фасад здания налогового ведомства и свернул в узкий переулок. Здесь, в невысоком обшарпанном домишке жил его приятель — студент биологического факультета.

— А, Джавед! — воскликнул толстый Вишну, разгуливающий в длинном белом дхоти по неряшливо убранной комнате. — Давно тебя не было видно.

— Да, давно, — подтвердил поэт, стараясь выглядеть как можно более естественно, однако от глаз толстяка не укрылось его взвинченное состояние.

— Говорят, ты собрался жениться?

— Я передумал, — буркнул Джавед.

Возникла неловкая пауза, и Вишну принялся громыхать тяжелым керамическим чайником.

— Садись, пожалуйста, я напою тебя отличным настоем по своему рецепту.

— Ты завариваешь травы?

— Нет, обычный чай. Просто надо знать, как его правильно готовить, а это настоящее искусство.

— Главное, чтобы туда не попали твои химикаты, которыми ты травишь своих насекомых.

Вишну улыбнулся.

— Я иногда использую в работе цианид, но он хранится в специальном ящичке, — толстяк кивнул в сторону прибитого к стене небольшого квадратного ящичка. — Так что с чаем он никак не смешается.

Разговор не клеился. Джавед выяснил то, что ему было нужно. Теперь надо под удобным предлогом остаться в комнате одному и выкрасть то, ради чего он пришел в гости.

Обменявшись мнениями по поводу литературных вопросов и напившись горячего чаю, действительно очень вкусно приготовленного, поэт встал и принялся рассматривать коллекции толстяка. Вишну без умолку тараторил, рассказывая что-то про студенческие дела, а Джавед думал о своем.

На стенах висели застекленные плоские ящики — гордость энтомолога. В них в образцовом порядке содержались приколотые на булавках бабочки, похожие на увядшие цветы.

«Вот так и Фейруз, словно мотылек, пришпиленный к доске, — думал Джавед, — осталась только внешняя оболочка, а душа ее убита».

— Ты представляешь, — продолжал свою речь Вишну, — вчера я был на концерте Рави Шинкара… Ты бы слышал, как он поет, как играет на ситаре…

— Послушай, Вишну, — перебил его поэт, — я что-то плохо себя чувствую, не найдется ли у тебя соды?

— Конечно, конечно, — заторопился толстяк.

Шлепая кожаными туфлями без задников, он отправился на кухню. Как только Вишну исчез за дверями, Джавед подскочил к квадратному ящичку на стене, распахнул дверцы и быстро вытащил оттуда банку темного стекла с нарисованным на наклейке черепом, под которым чернело слово «Яд».

Когда толстяк вернулся со стаканом воды и содой, то никого уже не застал. Джавед не стал его дожидаться, он добыл то, что хотел, и теперь спешил воспользоваться полученным лекарством от жизни.

Вишну удивленно пожал плечами, поставил стакан. Никогда раньше он не замечал за своим приятелем таких странностей. Что-то с ним происходит. Вероятно, слухи о любовных проблемах имеют под собой серьезную почву. Но зачем приходил Джавед?

Подумав немного, толстяк решительно подошел к настенному ящичку с химикалиями и распахнул дверцу — самые худшие его опасения оправдались.

— Фейруз, я знаю, пока я жив, твое сердце никогда не признает другого, поэтому я ухожу…

Джавед разговаривал сам с собой. Он сидел за своим письменным столом. Перед ним на чистой поверхности, где обычно лежали рукописи и книги, стояла склянка с ядом, пустой стакан и густо исписанный лист бумаги. Это было завещание.

Все оставалось Мариам. Джавед хотел, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в ее правах на наследство. Он чувствовал ответственность перед ней. Конечно, деньги не заменят Мариам брата, но, может быть, она поймет, что иначе он поступить не мог. Ему хотелось быть спокойным за будущее сестры — женщине трудно выжить в этом жестоком мире.

— Как хорошо, что я вас встретил, господин Ахтар Наваз! — воскликнул Вишну, чуть не сбив с ног новобрачного. Тот подходил к дому Джаведа и вдруг столкнулся с толстяком, которого видел пару раз в кабинете друга и почти не знал и не помнил, как зовут этого смешного чудака.

— Уж не на пожар ли вы спешите? — осведомился Наваз.

— Хуже! У меня есть подозрения, что Джавед собирается сделать что-то ужасное! Он унес у меня пузырек с ядом!

— Я чувствовал это… — пробормотал Ахтар. — Оставайтесь здесь, я сам пойду к нему!

— Хорошо, хорошо, — с облегчением произнес запыхавшийся толстяк, — я побуду внизу.

Взбежав по лестнице, Ахтар ворвался в кабинет друга, но его там не было.

Покончив со всеми земными делами, Джавед подошел к окну. Он хотел в последний раз вдохнуть аромат цветущих манговых деревьев, цветов и нагретой солнцем травы. Душа поэта не спешила расставаться с телом.

Юноша распахнул окно. Ему вдруг представилось, какой удар будет для близких, когда они обнаружат его на полу кабинета. Он решил пойти в маленький садовый домик и там поставить последнюю точку. Пусть садовник — флегматичный старик — принесет близким известие о смерти.

Он вошел в чисто выбеленный домик, ступил на свежевыкрашенные коричневой краской доски пола. Окна были распахнуты, чтобы выветривался едкий запах. Здесь, вдали от всех удобнее свести счеты с жизнью.

— Фейруз, я ухожу ради любви моего друга. Ты принадлежишь ему по закону, и я возвращаю тебе твое сердце — я не хочу разбивать его. Прости, Фейруз, и прощай!

Он опрокинул склянку над стаканом. Тягучая жидкость потянулась липкой струйкой. Конечно, яд — не лучшее средство, но револьверная пуля или петля так страшно уродуют живую плоть… А после этого глотка он просто уснет — спокойно и тихо.

Конечно, это преступление перед Богом. Никто, кроме человека, не убивает сам себя. Каждое живое существо борется до конца — попавшая в капкан лиса отгрызает себе лапу и уходит в лес, рассеченный пополам червяк продолжает жить, кошка зализывает самые страшные раны — недаром говорят, что у нее девять жизней. Даже скорпион, вопреки легенде, не жалит себя в безвыходном положении, когда путь ему отрезан степным пожаром. Красивые истории про лебедей, когда они, лишившись пары, поднимаются высоко в небо и падают на землю… Что ж, может быть. В каждом правиле бывают исключения.

Человеку дан разум. Это бесценный, но и опасный дар, если пусто в душе. А Джавед чувствовал такую невыносимую пустоту, что хотел уйти в нее навсегда. Он не мог ее пережить. Жизнь потеряла для него всякую ценность. Он просто не понимал, что это такое, потому что уже был отравлен своим горем.

Но душа дана человеку свыше, это божественный дар, и она сама восстанавливает себя. Как ручей пробивается со временем из-под каменной осыпи, так и душа не теряет связи с высшим миром и напитывается водой жизни. Джавед решил обрезать эту связь, оборвать невидимую пуповину.

— Прощайте…

Стук в дверь заставил его вздрогнуть, он чуть не разлил содержимое стакана.

— Джавед! Открой немедленно!

Юноша узнал голос Наваза. Этот человек всегда встает у него на пути — то уведет невесту, то помешает уйти из жизни. Но скоро со всеми помехами и неудачами будет покончено.

— Зачем ты пришел, Ахтар? Дверь не откроется перед тобой, не надо стучать.

— Не откроется? Почему? — Наваз тянул время, лихорадочно соображая, как спасти друга.

— Разве Фейруз не сказала тебе? Я покидаю этот мир. Фейруз теперь твоя. Она забудет меня, а чтобы не встретиться с ней в раю, я совершаю самоубийство.

— Подожди, Джавед, не надо спешить. В свое время все мы покинем этот мир по закону творца. Пока он не звал тебя, — Ахтар заметил окно, открытое для того, чтобы выветривался запах краски. Это был единственный путь.

— Я был тебе верным другом, — проговорил поэт, — и навсегда останусь им. Прощай, мой друг.

Джавед поднес стакан с ядом к губам. Пора испить горькую чашу до дна, а там — вечное забвение и покой. Впрочем, никто не знает, что за гранью реальности. Может быть, сейчас он обрекает себя на еще большие мучения по сравнению с которыми душевные терзания окажутся комариным укусом. Что, если Бог не простит ему…

Несчастный влюбленный поднял стакан, и тягучая жидкость медленно потекла по стеклу в открытый рот. Вот приблизились первые капли — и в это мгновение стакан с отравой вылетел из руки поэта. Подскочивший Ахтар выбил его.

— Зачем ты это сделал? — с горечью спросил Джавед. — Это несправедливо. Ты отнял у меня жизнь, а теперь не даешь умереть. Даже сейчас становишься на моем пути.

— Подожди, прошу тебя, — Наваз наступил на осколки, в которых мерцали капли яда, и раздавил их, словно тарантула. — Я сам вручу тебе яд, если ты захочешь, но сначала послушай меня, сделай то, что я попрошу.

— Чего же ты просишь?

Ахтар подошел к столу, взял пузырек из темного стекла. На дне еще оставалась смертоносная жидкость. Он осторожно выбросил склянку в окно, куда-то на цветочную клумбу.

— Я хочу, чтобы ты ни о чем больше меня не спрашивал и пошел со мной. Поверь, если ты потом захочешь умереть, эта прогулка ненадолго отсрочит твое решение.

— Хорошо, Ахтар Наваз. Пусть будет так!

Они вышли из домика и двинулись по аллее, мимо старого садовника, который с удивлением посмотрел на них из-за куста роз. Он как раз заканчивал работу и собирался вернуться в домик, чтобы продолжить ремонт.