Встреча влюбленных

ГЛАВА ПЯТАЯ

Ахтар Наваз вышел из магазина, обвешанный коробками с игрушками. У племянниц был день рождения — чудесный повод, чтобы завалить их подарками. Хозяин хотел сам донести коробки до машины постоянного и щедрого покупателя, но Ахтару нравилось держать в руках этот шелестящий цветастой оберточной бумагой нарядный ворох, который вот-вот взорвет радостью жизнь милых малышек.

Навстречу ему бежала стайка детей, которым никогда не приходилось играть ни с какими игрушками. Худенькие, чумазые ребятишки, домом для которых с первой минуты рождения была улица, неслись куда-то с визгом и хохотом. «Как они могут веселиться, бедные, никому особенно не нужные, лишенные заботы?» — вздрогнул Ахтар. Сердце его сжалось от жалости, как бывало всегда, когда он сталкивался с нищими детьми. У этой боли не было конца, потому что никакая благотворительность не могла помочь всем — слишком много новых маленьких изгоев появлялось на месте одного, хоть как-то пристроенного на пожертвования богатых. Что можно объяснить их родителям об ограничении рождаемости, если они, сами выросшие на грязных тротуарах, не умеют читать, никогда не были у врача, и даже если не хотят иметь детей, то не могут потратить последние пайсы на контрацептивы. Да еще в их головах упорно держится представление, что пользоваться противозачаточными средствами — грех. «А выпускать в жизнь по десять детей, обрекая их на голод, болезни, лишения, вечную безнадежную нищету, — разве это не грех?» — с горечью думал Ахтар, глядя на ножки-палочки и ввалившиеся щеки детей.

Но им самим не было дела до демографических проблем Индии. Они радовались жизни, не подозревая, сколько хорошего из нее вычеркнуто, украдено судьбой, немилосердной к миллионам своих маленьких пасынков. Что-то ждало их впереди, наполняя сердца весельем — может быть, дерево с недозрелыми, но все-таки съедобными плодами, или рассыпавшиеся на земле орешки с тележки уличного торговца, или красивая пуговица, острый гвоздь, яркий лоскут — одно из удивительных сокровищ, которые им случалось находить и которые трогательно хранились, прятались от чужого глаза, потому что с ними можно было играть, — а дети, как ни тяжела была их жизнь, не могут не играть, ведь это их способ постижения мира.

Этих малышей некому было учить хорошим манерам, и прохожим доставалось не на шутку, если они не уступали дорогу куда-то торопящейся стайке. Ахтар Наваз увидел вдруг, как хохочущий отряд протаранил высокую женщину в желтом покрывале, не заметившую опасность и поплатившуюся за это. Она просто отлетела к другому краю тротуара и обязательно упала бы, если бы он не бросился ей на помощь. Коробки посыпались в пыль, но женщину он успел подхватить и удержать.

Первое, что поразило его, это ее невероятная легкость — казалось, что женщина в желтом вообще ничего не весит. Покрывало еще прятало от его взгляда ее лицо, и он даже не думал о том, хороша ли она и сколько ей может быть лет. Ахтар лишь с удивлением ощутил гибкость и изящество ее тела, будто держал в руках не женщину, а молодую зеленую ветку, едва не отломанную от ствола.

Обретя равновесие, женщина резко отстранилась от своего спасителя и выпрямилась. Прозрачное покрывало в мелкий частый горошек сползло на шею, и Ахтар Наваз увидел лицо, подобного которому и представить себе не мог. Он не сумел бы даже сказать, красиво ли оно, такое сильное впечатление производили черты незнакомки. Первое, что поражало, это необыкновенная, мраморная бледность прозрачной кожи и высокий чистый лоб, над которыми сияли гладко зачесанные волосы иссиня-черного цвета, короткий точеный носик, высокие скулы, крупный чувственный рот с чуть заметными складками в уголках — теми самыми, которые называют горькими, потому что их, как и морщины, оставляют страдания и годы. Женщина взмахнула ресницами, и Ахтар Наваз сразу же забыл об остальных чертах этого заворожившего его лица, погрузившись в омут ее глаз. «Колдунья, колдунья…» — застучало у него в голове, сразу начавшей кружиться под пронзительным взглядом. Но разве колдуньи умеют смущаться так, как эта женщина? Она быстро повернула голову и, опустив глаза, зашептала слова благодарности.

Ахтар знал, что надо что-нибудь сказать в ответ, но не мог. Он смотрел на ее профиль, высокую гордую шею, дрожащие ресницы и чувствовал, что сам нуждается в том, чтоб его кто-нибудь поддержал под руки.

Женщина присела на корточки и стала собирать рассыпавшиеся коробки с подарками, а он даже пальцем не шевельнул, чтобы помочь ей. Наконец она протянула ему его покупки, которые Ахтар принял, но вместо «спасибо» почему-то пробормотал:

— Прошу прощения.

Потом он опять застыл, в страхе, что она сделает резкое движение и уйдет, исчезнет, навсегда унеся с собой это ощущение совершающегося на глазах волшебства. Он стоял бы так, наверное, долго, заслоняя ей дорогу, если бы не вмешался какой-то прохожий, которого они заметили только после того, как он расхохотался рядом с ними.

— Нашли у кого просить прощения! — рявкнул долговязый человек в короткой черной жилетке. — Это же самая известная в городе куртизанка — несколько рупий, и вы получите все, что хотите, без всяких извинений.

Ахтар смотрел на него невидящим взглядом. Смысл сказанного с трудом доходил до него, и если бы долговязый исчез сразу же после своей тирады, то, возможно, молодой человек так и не понял бы, что он хотел сказать. Но тот все стоял, как бы ожидая реакции на свои слова, и Ахтару было уже не отмахнуться от них, таких нелепых, досадно отвлекающих от волшебного оцепенения, в котором он находился.

Мужчина в жилетке наконец дождался ответа — господин, которому он сообщил такую полезную информацию, оценил его усердие по достоинству и выдал награду — страшный и безжалостный удар в челюсть, отправивший долговязого в пыль полежать на несколько минут.

Однако кое-чего доброжелатель все-таки добился — когда Ахтар Наваз обернулся к незнакомке, волшебства уже не было. Перед ним стояла, опустив глаза, очень бледная женщина довольно высокого роста, удивительно прямо державшая свою гибкую спину. Сейчас он не назвал бы ее даже красивой, только какой-то… странной… или неземной…

— Прошу прощения, — повторил Ахтар. — Надеюсь, этот подонок не испортил вам настроения.

Она подняла к нему лицо, но он не решился взглянуть в ее глаза. Теперь его пугало то ощущение нереальности, которое могло охватить его, если бы он осмелился встретиться с ней взглядом.

Правду говорил мужчина в жилетке или лгал — Наваз не думал об этом. Какое ему дело до репутации случайно повстречавшейся на дороге дамы? А то, что в груди сразу что-то тоскливо заныло, — мало ли может быть для этого причин?

Ахтар вежливо — пожалуй, подчеркнуто вежливо — поклонился и, не оборачиваясь, пошел прочь. Через несколько минут машина уносила его от магазина игрушек, от тихо стонущего долговязого и от все так же стоящей на месте женщины, лицо которой теперь было закрыто покрывалом так, чтоб никто не видел катившихся по щекам слез.

Внезапно она сделала порывистое движение вперед, как будто собиралась полететь следом за ним. Природа, сделав ее легкой, как птица, не подарила ей крыльев, но ветер подхватил ее и почти понес, развевая концы желтого шарфа, все быстрей и быстрей, — пока не нашел ей убежище у каменной стены мечети, в которой молились мужчины.

Женщина прильнула щекой к горячим от солнца камням и что-то зашептала. Были ли это упреки за несправедливые обиды, за несложившееся счастье, несбывшиеся мечты или, напротив, нашлось что-то, за что хотелось благодарить и благословлять Бога, являющего милость даже заблудшим своим детям? А может быть, она просила его о чем-то, важнее и желаннее чего, как казалось ей в это мгновение, нет ничего на свете.