Заточение

Если бы Коля, наш наставник, был здесь, он бы предупредил меня, чтобы я был осторожен с этой девушкой. Она напоминает мне венерину мухоловку. Заманивает своим сладким, соблазнительным нектаром, но когда ничего не подозревающее насекомое садится на ловушку, она захлопывается, захватывая добычу, прежде чем высосать из нее жизнь. Она потрясающая, самая красивая женщина, которую когда-либо видел, и все же инстинкт кричит мне, что нужно развернуться и бежать в противоположном направлении.

Коля не просто тренировал нас физически, показывая, как усовершенствовать свое тело, чтобы оно стало таким же мощным инструментом, как оружие; он также научил нас психологической устойчивости. Честно говоря, эта тренировка оказалась гораздо полезнее физической. Любой болван может научить тебя качаться, с помощью макронутриентов и белка. Этот парень научил нас упорству.

Я хорошо применял его уроки, и сейчас мне придется это сделать на практике. Потому что неважно, что ее глаза похожи на расплавленный шоколад, теплые и чувственные во всех смыслах, обрамленные длинными густыми черными ресницами. Неважно, что она так красива, что у меня щемит сердце, — из-за таких женщин мужчины теряют веру, а из-за такого тела они готовы продать душу дьяволу.

Неважно, что Изабелла Моралес — это похоть и грех, завернутые в бант. Я сломаю эту женщину, даже если это меня убьет.

Должен.

До сих пор она благосклонно относилась к грубому обращению, так что, скорее всего, это не сработает. Но попробовать все же стоит.

Она подвешена с поднятыми над головой руками, открывая мне потрясающий вид на ее стройную, но рельефную спину и упругую круглую задницу, которую мне хочется лизать, кусать и трахать до тех пор, пока она не закричит. Подтянутые, загорелые ноги, с женственной притягательностью. И это только вид сзади.

Черт.

Я не нашел при ней никаких жучков, даже устройства слежения. Это меня действительно озадачивает. Я не могу поверить, что LSD позволили женщине ее статуса и красоты скрыться из виду. Наверняка кто-то скоро начнет ее искать.

Или нет?

Но нет. На ее телефоне нет отслеживающих устройств. При ней ничего нет. И хотя Изабелла хорошо владеет собой, она не смогла скрыть вспышку боли, которая отразилась на ее лице, когда Алекс сказал что-то о том, что ее семье все равно, где она.

Она независимая женщина, но в ее броне есть бреши... Я намерен этим воспользоваться.

На всякий случай еще раз провожу по ней сканером, который оставил мне Алекс, но она ничего не скрывает.

Теперь, когда с этим покончено, я могу перейти к более важным и интересным вещам. Сначала попробую запугать ее физически. Это самый простой способ, и что-то мне подсказывает, что ей это может понравиться.

Обхожу ее, разглядывая все. Затвердевшие соски и то, как она прикусывает губу, когда я дышу на нее. Я обхватываю ее задницу своей большой ладонью, удерживая на месте. Наблюдаю, как она сглатывает, и ее зрачки расширяются.

Так легко ее возбудить. Если бы получить от нее информацию было так же просто.

Может, она правда ничего не знает, но я в этом сомневаюсь.

В чем ее слабость? Как же мне ее сломить?

Встаю позади нее и медленно тянусь к пряжке ремня. Я помню, как он смотрелся между ее зубов.

Интересно, ее когда-нибудь пороли? Если бы я собирался ее отшлепать, то сделал бы это рукой. Но я здесь не для того, чтобы возбуждать ее или себя, если уж на то пошло.

Интересно, заставит ли это ее заговорить или возбудит? Может, разозлит. А может, и то, и другое.

К тому времени, как ремень проходит через петли, я уже чертовски возбужден. Стараюсь не торопиться, чтобы она услышала звук, как расстегиваю ремень и шорох, с которым вытаскиваю из петель.

Сворачиваю его и сжимаю пряжку в кулаке.

— Поехали, Изабелла. Расскажи, что знаешь.

Она пытается оглянуться через плечо, словно желая убедиться, что ее не подводят органы чувств.

— Я же сказала. Никто не знает, что я здесь. Мне больше нечего рассказать.

Не знаю, скажет ли она когда-нибудь правду. Она лжет так же легко, как дышит. Полагаю, в этом часть ее очарования.

Пора.

Первый удар приходится по ее заднице — размеренный, рассчитанный взмах. Она приподнимается на цыпочки, но не издает ни звука. При виде красной полосы на ее заднице у меня встает.

— Ты уверена? — спрашиваю я, замахиваясь, прежде чем снова ее ударить. Я наношу два, три, четыре жестких удара, пока ее кожа не становится ярко-розовой, но она только качает головой и виляет попкой.

— Я же сказала тебе, — говорит она нараспев. — Пороть меня — это только возбудит, а не заставит говорить. — Она выставляет задницу. — Давай. Выкладывайся. Пожалуйста, скажи, что это только разогрев, и у тебя есть кое-что покруче.

Дерзкая маленькая сучка.

Я не позволю ей дразнить меня, но и опозорить тоже не позволю. Я снова и снова щелкаю ремнем, стараясь не бить слишком сильно, хотя внутренний голос спрашивает почему?

Почему я боюсь повредить кожу? Сделать ей по-настоящему больно? Мне нужны ответы, и, черт возьми, они нужны мне прямо сейчас.

От следующего удара она вскрикивает. Я разжимаю ладонь, отпускаю конец ремня и снова щелкаю им. Она вздрагивает, но продолжает извиваться в наручниках и дразнить меня.

— Вот это то, что я ждала. Вот так. Если ты хочешь меня возбудить, ты отлично справляешься.

Ее низкий мурлыкающий смех заставляет меня стиснуть зубы, прежде чем снова хлещу ее ремнем по заднице, нанося самый сильный удар. Мне доставляет удовольствие видеть рельефный рубец на коже. Слышать ее крик боли.

— Говори, — рявкаю я. — Что ты знаешь? Если ничего, зачем ты пришла к Виктору? Ты противоречишь сама себе, Изабелла.

Снова бью ремнем по ее ягодицам, начиная с того места, где остановился. Хорошая вещь в ремне — он наращивает интенсивность, каждый удар усиливает предыдущий. Мне не привыкать к маленьким шалостям в спальне. Я знаю, как сделать так, чтобы это было приятно и продлить жжение. Мужчину можно допросить с пристрастием. Женщине нужен более тонкий подход.

Когда она по-прежнему не отвечает, раздвигаю ее ноги, снова наматываю ремень на кулак и шлепаю им по ее голой, идеально розовой киске. Она шипит и зажмуривается, но я не упускаю из виду блеск влаги на ее половых губах. С трудом сглатываю, не обращая внимания на пьянящую дымку возбуждения, которая грозит ослепить меня.

Я шлепаю ее снова и снова, но она не двигается. Клянусь богом, судя по ее тихому стону и тому, как закрылись ее глаза, она на грани subspace⁷, ради всего святого.

Отбрасываю ремень и хватаю ее за волосы. Сжимаю их в кулаке и откидываю голову назад.

— Говори.

Она открывает рот, но не произносит ни слова.

— Если ты не скажешь мне, я узнаю, кто тебе дорог. Я испробую разные методы, чтобы вытянуть правду. Боль, страх, может быть, даже заслуженное удовольствие.

Я полон решимости сломить ее психологически, это самый эффективный способ получения информации от большинства заключенных. При этих словах ее глаза распахиваются, зрачки расширяются от возбуждения. Она облизывает свои идеальные губы.

— Пожалуйста, сделай это, — говорит она шепотом.

Ладно, это не работает.

Беру нож и медленно, демонстративно затачиваю его у нее на глазах. Звук скрежета металла о металл усиливает напряжение в комнате, и, клянусь, она выглядит возбужденной.

— Игра с ножом? — спрашивает она таким голосом, каким обычно говорят о каком-нибудь вкусном деликатесе. — Ммм.

Прижимаю лезвие к ее груди, и от прикосновения холодного металла кожа белеет.

Ее дыхание учащается, грудь поднимается и опускается. Ее широко распахнутые сияющие глаза смотрят на меня со смесью страха и возбуждения.

— Теперь что-нибудь скажешь?

Она с трудом сглатывает, облизывая губы. Член ноет, я представляю, как чертовски хорошо было бы, если бы этот великолепный, пухлый, влажный ротик обхватил его.

Еще один вариант, если он мне понадобится. Буду иметь это в виду.

Провожу ножом вниз, оставляя на ее коже едва заметную линию. Она вздыхает и выгибается навстречу лезвию.

— Что ты хочешь знать? — шепчет она хриплым голосом.

— Что задумал твой брат? — Поворачиваю нож и провожу им по изгибу ее груди. Она тихо всхлипывает и сжимает руки. Это первый признак слабости. Значит, она не непроницаема.

— Стой смирно, Изабелла, — резко говорю я низким командным голосом.

Мне нравится, как ее имя слетает с моих губ. Мне нравится, что она подчиняется мне. Завоевать внимание такой женщины — высшая радость для мужчины. Завоевать ее преданность — его абсолютный триумф. Красота мимолетна, но ее огонь и блеск, неукротимый дух и яростный интеллект, скрывающийся за этими пленительными глазами, — вот что ставит мужчину на колени.

Ее дыхание становится прерывистым, пока я продолжаю свой медленный, извилистый путь лезвием. Нож скользит по животу, и я вижу, как на ее лице отражаются эмоции: возбуждение, явное влечение и что-то, похожее на страх.

— Хорошая девочка, — тихо хвалю я. Все еще проверяю. Каждое слово и движение как лакмусовая бумажка. Замираю, держа нож прямо над ее лобком. Оставляю его там в качестве молчаливой угрозы. Когда она прикусывает губу и подавляет стон, поворачиваю нож так, чтобы твердый выступ рукояти оказался у нее между бедер. Нажимаю на него. Он легко скользит по ее гладким складочкам. Она дергается и хнычет.

— Ты хочешь кончить, Изабелла? Ты хочешь получить награду? — Обвожу рукоятью ножа и нажимаю сильнее между ее ног.

Ее рот приоткрывается в беззвучном вздохе, глаза наполняются ужасом и предвкушением. Удерживая взгляд, проталкиваю рукоять глубже. Ее дыхание сбивается, пока двигаю туда-сюда.

— Тебе это нравится, — шепчу низким голосом. — Грязная, развратная маленькая шлюшка. — Порочная ухмылка озаряет ее лицо, и она раздвигает ноги еще шире.

— Чтобы узнать одну, нужно быть таким же, — говорит она шепотом.

Струйка возбуждения стекает по моим пальцам. Замедляю темп и наблюдаю за ее реакцией, затем медленно, очень медленно вытаскиваю рукоять ножа, почти полностью. Она хнычет и извивается, выгибая бедра, когда засовываю его обратно в ее горячие, скользкие складки. Покручиваю его и на этот раз прижимаю большой палец к клитору.

— О боже, — стонет она, пока я задаю ритм.

— Давай, расскажи, — шепчу я ей на ухо. — Что планировал твой брат?

Я держу нож неподвижно. Она пытается усилить трение, но ее положение делает это невозможным. Я слегка двигаю рукоять. Она раздвигает ноги и хнычет.

— Я не знаю, — говорит она, но на этот раз не смотрит мне в глаза.

Полностью вставляю рукоять, и ее голова запрокидывается. Бросаю нож на пол, опускаюсь перед ней на колени и широко раздвигаю ноги.

Я нашел метод допроса, который, кажется, с ней сработает. Раздвигаю ее ноги и провожу языком между складками. Кончик языка пробует крошечную каплю возбуждения. Сглатываю, с трудом держа себя в руках.

— О боже, — говорит она, напрягая запястья, чтобы удержаться на месте. Она шепчет что-то на испанском, я не совсем понимаю, но слышу несколько ругательств.

Я сломаю эту женщину, чего бы мне это ни стоило — порка, боль, сексуальное запугивание.

— Что ты знаешь? Кто тебя послал? — В моем голосе появляется гнев. Я понимаю, что угрозу представляет не только ее присутствие, но и тот вызов, который она бросает.

— Я не могу тебе сказать, — всхлипывает она. — Хватит меня допрашивать.

Сжимаю ее бедра и прикусываю клитор. Она кричит и дрожит, но я не упускаю из виду, как ее киска сжимается вокруг моих пальцев, когда вхожу в нее. Я облизываю ее, медленно и тщательно проводя языком по складочкам, прежде чем отстраниться и встретиться с ней взглядом.

— Ты знаешь, — лениво говорю я. Вставляю пальцы в ее лоно, но держу их неподвижно. — Расскажи, что знаешь.

Она качает головой.

— Не могу.

— О, милая, — говорю я, качая головой, прежде чем снова лизнуть ее клитор. — Ты можешь и ты сделаешь это. Никто из них не знает, где ты, помнишь? Здесь нет никого, кто тебя спасет. Никого, кто тебя вытащит.

Ее глаза вспыхивают, и она стискивает зубы.

— Мне не нужен гребаный мужик, чтобы меня спасать.

Усмехаюсь. От моего дыхания на ее бедрах кожа покрывается мурашками.

— Ты голая и прикована наручниками в моем подвале. На тебе нет маячка. Никому нет дела до того, где ты и что делаешь. — Качаю головой. — Не знаю, почему ты сопротивляешься.

— Может быть, потому что мне нечего тебе сказать, — огрызается она.

Я широко раздвигаю ее ноги, с трудом сглатываю и облизываю снова и снова, пока клитор не начинает пульсировать и она не стонет на грани оргазма. Она прикусывает губу, будто держится из последних сил.

— Почему ты так боишься правды, mi querido jefe? Скажи мне, Лев. Что с тобой случилось? — Она ухмыляется, и в ее глазах, наполненных слезами, появляется опасный блеск. — Кто причинил тебе боль?

Она слишком много себе позволяет. Черт возьми, она голая и связанная в моем подвале. Это я порол ее, угрожал ей и доводил до грани оргазма, не давая кончить, но от ее соблазнительного мурлыканья у меня встает.

Боже.

Я закончил.

Пока.

Я одновременно разочарован и заинтригован ее стойкостью. Я насторожен, но мне любопытно. Как она может оставаться такой собранной?

— Ты гребаная лгунья, — говорю я. Я дышу на чувствительную, влажную кожу ее внутренней поверхности бедер. Провожу языком по краю, и она пытается придвинуться ко мне, словно беззвучно умоляя прикоснуться языком к тому месту, где она хочет снять напряжение. Шлепаю ее по заднице и удерживаю на месте. — Я контролирую ситуацию, детка. Я. Не ты. Ты будешь делать то, что я скажу. А поскольку ты не предоставила мне никакой информации… — Я еще раз провожу языком, отчего она вздрагивает, а затем отстраняюсь и встаю. — Ты наказана. — Я качаю головой. — Это еще не конец. Я выясню все, что тебе известно.

Я разворачиваюсь и ухожу. Усмехаюсь про себя, услышав ее разочарованный крик, прежде чем захлопывается дверь в тренажерный зал.

Эта женщина — угроза, бомба замедленного действия, которая может разрушить все, над чем мы так усердно трудились. Я этого не допущу.

Она сводит меня с ума… и завораживает. Но превыше всего — мой долг перед семьей.

Она останется пленницей.

Я сломаю ее.