Завтра наступит, я знаю

Глава 26

Для счастья ей нужно было немного: уверенность в сегодняшнем дне и безнаказанность в завтрашнем.

Ринат Валиуллин. «Легкомыслие»

Улица Звонких мостов, на углу которой обосновалась Башня, в двух местах пересекалась неширокими каналами. В ажурных, по-особому зачарованных перилах легких пешеходных мостиков ветер вызванивал нежные мелодии: веселые, когда светило солнце, капризно-отрывистые при непогоде и печальные в лунном сиянии.

На Улице Цветочных Фонтанов, обжитой оборотнями из Тиларийских пустынь, ценящих воду как самое драгоценное сокровище, Рина с трудом удерживалась от искушения пойти на цыпочках средь журчащих струй, бьющих и льющихся отовсюду — из округлых чаш, выглядывающих озерцами среди газонов, из крошечных оросителей над пышными клумбами, из миниатюрных водопадов, обустроенных в палисадниках. Водные напевы, журчание, бульканье, да еще разве что постукивание мелкой гальки в самом настоящем ручье, разделяющем вдоль широкую мостовую, да утренний птичий пересвист — вот единственные звуки, оживляющие сонное молчание улицы, залитой светом. Помня об обитателях квартала, отдыхающих днем, и об их чутком слухе, Регина восхищалась увиденным молча, без ахов и вздохов, хоть сдержаться порой было трудно…

Кажется, она влюблялась в этот город.

Впрочем, чувство к Артису постучалось в ее сердце давно. О, да, немыслимо давно, почти десять дней назад, страшно представить, вечность, когда Реджинальд Роу впервые провел ее по ночным улицам, по рассветной набережной. И вот — созрело, оформилось и прочно обосновалось в одном из уголков того органа, который медиками признается ограниченным в размерах, но на самом деле вмещает бездну чувств и привязанностей, не вытесняя, но дополняя предыдущие.

Ей не нужно было вчитываться в названия, расписанные завитушечными или строгими готичными буквицами на табличках угловых домов. Как женщина предусмотрительная, привыкшая обдумывать свои шаги хотя бы на несколько дней вперед, она давно запаслась информацией. Откуда? Да не смешите мои подковы, как сказал бы один небезызвестный конь[1]; как это — откуда, если ежедневно, а дай ему волю — и еженощно торчал бы в библиотеке мальчик Гарри Грос, Мастер Иллюзий и Собиратель Архивов, помешанный на сборе новых знаний? Рина ничуть не помешала ему в работе, напротив, подтолкнула к новому усовершенствованию; и теперь в библиотеке, доставшейся в наследство от Аугусто Мурхоха, бессменно дежурила Совунья, единственная пока овеществленная иллюзия, созданная не в привычном Гарри облике хвостатого лемура, а почтенной совушкой, снабженной, по настоянию Регины, очками — для солидности и позитива. Сия мудрая птица была назначена путеводителем по книжному лабиринту, в котором без посторонней помощи можно было и потеряться; живой картотекой, справочником, цитатником, а также собирателем новостей из ежедневной газеты, до сих пор, оказывается, магически-автоматически присылаемой в дом покойного мага, поскольку распоряжения на отмену подписки никто не давал.

От Совуньи-то Регина и узнала, что есть в разделе справочной литературы путеводитель по Артису с красочными иллюстрациями и описаниями, который можно читать вдоль и поперек, как исторический роман. И список учреждений разного типа, равно как мастерских, артефакторных, лабораторий по созданию магических ингредиентов. И свод правил для практикующих магов, с указанием предельно допустимых уровней применяемой Силы. И многое, многое другое, доступное для понимания и уж, несомненно, нужное в изучении нового мира.

Но что немаловажно — среди этого кладезя ценных сведений оказался список жителей Артиса, привязанный к ежемесячному магическому обновлению данных. Заглянув туда из чистого любопытства, Регина не удержалась от вполне объяснимого поступка: поискала себя. Хоть, разумеется, понимала ничтожность шансов… Но, к великому изумлению, нашла!

«Литинских Регина Брониславовна. Улица Книжников, 26».

Сперва она нервно рассмеялась: да как же так, она ведь поселилась здесь совсем недавно, да и не на той улице! И вдруг до нее дошло: это адрес другой Регины. Ее предшественницы.

И с тех пор некое намерение прочно засело у нее в подкорке.

Именно поэтому, руководствуясь тайным желанием, она миновала несколько чудесных улиц не спонтанно, повинуясь воле случая, а следуя заранее избранному маршруту. Чтобы, наконец, выйдя на очередную набережную, не остолбенеть при виде углового дома под номером двадцать шесть, небольшого, аккуратного, всего на два окна шириной, но вознесенного на три этажа с мансардой: пусть не вылитая Башня, но что-то неуловимо общее… И от этого сходства вдруг сжалось сердце.

Еще тогда, очнувшись, отойдя от ночного кошмара, спаявшего ее с другим «я», она поняла, что больше не таит на свою предшественницу ни зла, ни обиды. Невозможно сердиться на человека, которого оттащила от края пропасти, особенно, когда вдруг понимаешь, что этот человек — частица тебя самой. После той ночи у Регины осталось стойкое ощущение точки, поставленной в финале… Жизни? Нет, не похоже. Она сама собиралась жить и здравствовать долго, насколько позволит госпожа Судьба; да и та, что осталась на больничной койке, судя по всему, вытряхнет из головы дурные мысли о смерти. Но вот точка в их возможной связи проставлена раз и навсегда. Железобетонная. Их пути больше не пересекутся. Спроси сейчас: почему ты в этом уверена? Регина не ответила бы внятно; есть вещи, настолько очевидные, что не требуют доказательств. Их просто принимаешь.

Не увидь она в свое время Башню — она бы выбрала для жительства именно этот домик. Все-таки вкусы с нынешней земной Региной у них одинаковы…

Помедлив и помня о возможных охранных заклинаниях, она толкнула калитку. Защитное плетение на той было, как, впрочем, и на входной двери дома, но… отреагировало одинаково, сбросив «замки» и отключив тревожные сигналы. Дом «узнал» хозяйку. И от этого стало нехорошо на душе, будто она — ловкая воровка, удачно примерившая чужую личину.

Здесь тоже на первом этаже оказалась кухня-столовая. И первое, что бросилось в глаза — неубранная с чайного стола посуда: очевидно, хозяйка не морочила себе голову с бытовыми заклинаниями, или же система Дома не была доведена до такого совершенства, как у Мурхоха. Но свою любимую «питерскую» чашку из Ломоносовского фарфора, не помытую, с засохшей кофейной гущей на дне, Регина узнала сразу.

В один миг, вытесненные досадой, прошли всякое стеснение и неловкость. Что бы ни происходило — она-то, Регина Литинских, никогда не позволяла себе сбежать из дому, не сполоснув хотя бы посуду! Фу! Но тотчас ей стало стыдно. Могла. В тот недолгий период запоздалого «подросткового» бунта, когда плевать хотела на чистоту и порядок в доме, вымещая на обстановке и посуде зло за родительскую муштру. Вот тогда она позволяла себе быть изрядным поросенком… Черт. Что-то ей это…

Регина потерла лоб.

… напоминает.

Вздохнув, она вгляделась в пространство.

Кухонные-то чары присутствовали, но примитивненькие, совсем уж простые. Подправив их на свой, уже привычный лад, Регина отправила посуду в мойку, настроила на последующую сушку и расстановку по полкам и прошла дальше.

Поскольку Башни здесь не было, второй этаж помимо спальни занимала крошечная гостиная. Там Регину здорово напугал ее же портрет: ей вдруг показалось, что она опять превратилась в девчонку-подростка и глядит на себя из зеркала. Но, поняв свою ошибку, она успокоилась.

Отчего-то ей ничего не хотелось здесь трогать. Рина лишь убедилась после беглого осмотра: вот они, все пропажи из ее земной квартиры — книги, часть фотоальбомов, музыкальный центр, любимые безделушки-сувениры, привезенные из поездок… В гардеробной нашлись платья и шубка. В шкатулку, судя по всему, для драгоценностей, Рина даже заглядывать не стала. Вернулась в гостиную, хотела было присесть в кресло, но передумала. Все здесь было не ее. Чужое.

Потому что та, которую она оттолкнула от пропасти, больше не была ею. Пока они сосуществовали в одном теле, Регина еще чувствовала некое родство, но здесь и сейчас, в этом доме, стало ясно окончательно: земной двойник не просто умер и воскрес. Он словно отпочковался.

Рина шагнула к небольшому выступу в простенке между книжным шкафом и входной дверью. Да, она не ошиблась, опознав на панели следы маскировочного плетения: здесь оказалось нечто вроде домашнего сейфа. В единственной тощей папке нашелся документ, удостоверяющий личность ее, как иномирного жителя и подтверждавший гражданство объединенного королевства Джордена… Вот, пожалуй, все, что ей пригодится. Остальное… Она подумает. Раз уж здешняя хозяйка ходила между мирами, то кому-нибудь не составит труда перенести все добро назад, в земную квартиру. Появляться на Земле лично Регина пока опасалась. Кто знает, как отреагирует на ее появление родной мир? Не нарушит ли она его равновесие?

Невольно она усмехнулась. То-то возликовал бы сьер Лохли, узнав о ее рассуждениях! Она уже мыслит, как член Ордена, честное слово!

Минуя кухню, она не сдержалась. Сняла с полки уже высушенную, сияющую чистотой «питерскую» чашку и сунула в сумочку. Вот с этой вещицей ей и впрямь не хотелось расставаться.

А, закрыв за собой калитку, поняла: все. Прошлое отсечено. Спасибо ему за лучшее, что в нем осталось, но пора идти дальше.

Неподалеку мелькнуло лазоревое пятно, будто кусок неба свалился на землю, ударился о древесный ствол, рассыпался на миллион осколков, собрался, взмыл к остроконечным крышам… Бабочки. Огромное облако лазурных бабочек, трепеща крылышками и оставляя после себя целые облачка золотой пыльцы, перекочевало на крышу соседнего особняка, покрыв собой едва ли не всю черепицу. Даже на расстоянии можно было определить, какие они огромные — с ладонь, не меньше! А красивые, просто дух захватывает. Бирюзовые крылышки украшала золотистая обводка, с которой, кажется, и осыпалась при каждом движении та самая изумительная мерцающая в воздухе пыль…

Рина чихнула. Кому красота, а кому, похоже, аллергия… Вот уж никогда не страдала! Хотя — новый мир, новые неизвестные вещества; может же на что-то быть отрицательная реакция? Зато — красиво…

Лазоревый ковер подернулся рябью, воспарил облаком, и то, подхваченное порывом ветра, понеслось дальше, щедро рассыпая позолоту.

— Пап, что это? — выкрикнул детский голосок.

Рина опустила глаза. Отвлекшись на бабочек, она и не заметила гулявших по набережной близнецов лет семи (интересно, сколько же им по здешним меркам?), мальчика и девочку, в компании задумчивого мужчины, небрежно, в отличие от малышей, одетого, что-то черкающего на ходу в блокноте. Типичный ученый муж или поэт, охваченный вдохновением. И как такому детишек доверили? Ведь не углядит, растеряет…

Но мыслитель, опровергая скороспелое мнение Регины, сунул карандаш за ухо, перехватил сынулю за шкирку, не пуская к парапету со слишком уж широкими просветами в ограждении, а заодно поправил шляпку на дочке.

— Нам повезло, мы видели своими глазами знаменитых буррунджийских синеголовок, Пауль. Значит, буррунджийская прицесса уже прибыла; это у ее народа традиционный салют при входе в иноземный порт, в знак нисхождения милости их богов на землю, куда впервые ступают их дети королевской крови. Древняя красивая традиция со времен…

— А куда они потом денутся? Их можно будет поймать? — перебил мальчишка. Куда больше, чем происхождение обычаев, его заинтересовала практичная сторона дела. — А потом их можно держать в саду? Вот было бы здорово! И у нас росли бы золотые яблоки от такой пыльцы! Или синие?

— Синие? Не уверен, — пробормотал его папа. Проводил взглядом удаляющееся сине-золотистое сияние. — Однако и не… Позвольте-позвольте. Они же…

И встал, как вкопанный.

— Они вообще не должны опылять в это время года. Уже миновал сезон… Странно…

— Пап, пошли! Мама велела не опаздывать и следить за тем, чтобы ты не слишком задумывался! — напомнил о себе мальчик. Его сестра молча дернула отца за руку с другой стороны.

— Да-да, идем! — спохватился тот. — Раз мама сказала… Погодите, я запишу, это интересно…

«Кто за кем присматривает?»

Невольно улыбнувшись, Регина повернула в противоположную сторону. Улица, следовавшая через два квартала, должна была вывести ее на Площадь Орденов. От лемурчиков Гарри она узнала, что, несмотря на участие в обеспечении магической безопасности принцесс-невест со свитами, представители Ордена Равновесия в официальной встрече в порту не участвуют: достаточно негласных наблюдателей. Значит, сьер Лоуренс должен быть у себя. Как, впрочем, и остальные. Хотя… Реджи — «ночной зверь», как он сам о себе говорит; его она может и не застать.

В этот раз она вошла не в боковой вход, а через парадные двери, и очутилась в огромном холле. Не спеша, с достоинством, как постоянный посетитель и важная особа, кивнула сбегающим по лестнице молодым людям, притормозившим и вежливо поклонившимся даме. Завернула в левое крыло. Зрительная память у нее была превосходная, а потому кабинет Главного Магистра она отыскала без труда.

И подивилась тому, чего раньше не замечала. На двери кабинета мерцала зеленым светом изящная руна «Добрый вход» одного из древних языков Джордена. Несколько таких знаков она изучила с Тересией и не только понимала, но могла и начертать при необходимости. Просто ей и в голову не приходило, что подобные знаки могут использоваться не только в частных жилищах.

Руна в зеленом цвете сигнализировала, что хозяин дома… кабинета присутствует, в добром здравии и расположении духа и хорошо настроен к явившемуся посетителю, а именно — к ней. Несколько штрихов над знаком сообщали, что у сьера Лохли гости, но беседа не приватна, и появление еще одного собеседника приветствуется. В ином случае на двери возникла бы руна «Ожидание», с указанием времени возможного повторного визита.

Вот тебе и домашняя магия в офисе. И никаких секретарш…

Подавив изумление, Рина, деликатно постучалась и, дождавшись, когда дверь гостеприимно распахнется, прошла вперед. К чему она не была готова, так это к тому, что трое мужчин, обсуждающих что-то негромко за столом для совещаний, при ее появлении встанут и вежливо склонят головы. Чуть язык не прикусила от этакого джентльменства. Черноволосая растрепанная девица, отъехавшая в кресле от стола, осталась сидеть, но, зыркнув недобрыми темными глазищами, обведенными черным, скривилась, нехотя кивнула. Видимо, букву этикета здесь соблюдали строго.

— Доброго дня, лейди и сьеры, — звучно сказала Регина, борясь с желанием сделать какой-нибудь реверанс, чтобы не выпасть из заданного светского тона. И замолчала, сбившись. Потому что изумленный… нет, потрясенный до глубины души Великий Магистр, потерявший, похоже, дар речи — то еще зрелище, от которого слабонервная женщина, пожалуй, залилась бы слезами умиления. Но лейди Регина выдержала. Магистру простительно. Он уверился, что быть ей еще много лет наивной девчушкой — цветочком, которого волей-неволей придется опекать и учить уму-разуму, а тут заявляется… Ладно, пусть привыкает. Сдержанно кашлянув, она продолжила:

— Да вы присаживайтесь, господа, я ненадолго. Хорошо, что вас так много, это очень кстати. Пользуясь случаем, я хотела бы принести всем извинения. Вам, лейди Вертас…

Дико взлохмаченная брюнетка, затянутая в кожаный почти байкеровский прикид с уймой заклепок, вытаращила глаза.

— …Вам, сьер Бах…

Суровый Ангел с лицом Игоря вопросительно и строго поднял бровь.

— …И вам, сьер Грос…

Гарри, к которому она впервые обратилась на «вы», растерянно заморгал и сделал попытку поправить несуществующие очки.

— …И разумеется, вам, сьер Лохли. Мне бы хотелось извиниться за неприятности, причиненные моей предшественницей, в силу обстоятельств… скажем так, не справившейся с управлением. В какой-то мере она была частью меня; значит, что-то, свойственное нам обеим, привело к несдержанности и непростительному поведению с ее стороны. Прошу извинить нас обеих. И постараюсь, чтобы выстраиваемые между нами новые отношения базировались на понимании и уважении. Благодарю вас.

Ворон, слушавший ее, разинув клюв, молча осел на подоконник горой встопорщенных перьев.

Суровый Ангел, он же Эрнесто Бах, сцепил пальцы рук, покрутил большими, будто что-то решая, и сдержанно кивнул. Олла Вертас сердито зафыркала, но, перехватив его тяжелый взгляд, нехотя кивнула.

— Принимается. Мир… пока.

— А что случилось-то? — растерянно спросил Гарри. И Регине тотчас захотелось немедленно расцеловать этого забывчивого засранца с очередным лемуром, на сей раз высунувшим мордочку из нагрудного кармана. Но обстоятельства требовали серьезной физиономии.

Сьер Лохли, выдохнув, повел рукой, и одно из кресел — торце стола, напротив Магистра — гостеприимно отодвинулось от стола.

— Очень рад. Прошу вас, лейди, присоединяйтесь.

Дождался, пока гостья с достоинством усядется. За его плечом, кряхтя, как старик, разбитый радикулитом, кое-как вскарабкался на спинку кресла Аллан По. Глава Ордена Равновесия обвел умиротворенным взглядом свое маленькое войско.

— Итак, друзья мои, позвольте официально представить вам будущего, я полагаю, и равноправного члена нашего Ордена. Перед вами лейди Литинских Регина Брониславовна, уроженка Земли. Существенное ее отличие от предшественницы таково, что она…

Он выдержал паузу, в которую не замедлила вклиниться Регина.

— … не ведьма! — сказала тоном строгой учительницы,

Сьер Лохли учтиво склонил голову.

— Не ведьма.

Глаза его смеялись, и отчего-то Регину это завело.

— И не Тень, — сказала, зловеще вытягивая вперед ладони с четко прописанным рисунком. Линии Жизни, Судьбы, Здоровья — все были на месте, все целехоньки. — Насколько трудно поддерживать иллюзию на расстоянии, да еще при возрастной трансформации объекта, сьер Лохли?

Откинувшись на спинку кресла, Олла выпалила:

— Это как?

Эрнесто Бах свел брови да так и впился в оные, разрисованные самой матерью-природой, ладони. Гарри же простодушно брякнул:

— До трансформации нетрудно, а вот после — невозможно… Да что случилось-то?

Вместо оправданий, отнекиваний или вполне ожидаемых гневных отповедей сьер Лоуренс повел себя абсолютно непредсказуемо. Он… широко улыбнулся.

С облегчением, чтоб ему пусто было! Настолько неописуемым и ярко выраженным, будто свалил с плеч целый Монблан или Уральский хребет!

— И не Тень, господа. Признаю. Превосходно, лейди Регина, настоящая лейди Регина Литинских. Наконец-то вы меня вычислили.

[1] Персонаж их м/ф «Алеша Попович и Тугарин-змей»