Завтра наступит, я знаю

Глава 5

О чудо! Какое множество прекрасных лиц!

Как род людской красив! И как хорош

Тот новый мир, где есть такие люди!

Уильям Шекспир. «Буря»

О дивный новый мир…

Олдос Хаксли

Регина даже испугаться не успела. А потом и не смогла. Вопрошавший громила выдохнул прямо ей в лицо — да-да, выдохнул, как джинн из какой-то полузабытой детской сказки — клуб сизого дыма. И тотчас стало безразлично, что там с ней сейчас сделают и куда поволокут: отупение нашло почище больничной апатии, когда, хоть вяло, но она могла чему-то удивляться или тревожиться. Сейчас же — будто разом загасили эмоции. Вместе с ними пропало, растворилось вполне понятное и логическое желание сопротивляться. В другое время она нашла бы силы изумиться хотя бы этому — но, увы, не теперь. А потому равнодушно глянула в черные глаза жреца… Почему жреца? Да вот, показался похожим на египетских служителей из «Мумии»… Довелось как-то посмотреть за компанию с Жанкой этот шедевр, так едва дотерпела до хеппи-энда. Впрочем, сейчас эти воспоминания были вообще не к месту… Логика, независимая от эмоций, как недавно, при объяснении с проводницей, включилась сама собой.

— Я вас не понимаю, — сказала Регина отчетливо, глядя прямо в черные, полыхающие гневом глаза. И еще как-то отстраненно подумала: «Надо же, бритый — а все же красив. Редко встречается такая совершенная форма головы…»

Жрец с ненавистью прошипел что-то, почти по-змеиному, поминая чье-то очень уж знакомое имя, и в голове у Регины отозвалось:

«Не лги, смертная! Здесь, в храме Ану-бисса, нет речевых барьеров! Ты отлично меня понимаешь! Последний раз спрашиваю: где украденный тобою Жезл?»

Регина сморгнула. Еще раз. Видение не исчезло. В ее плечи до сих пор ощутимо, причиняя боль, впивались мужские пальцы, воздух был плотен и душен от неведомых приторно-сладких благовоний — даже глаза щипало… А главное — здесь было невыносимо жарко, как в июльский солнцепек. Все это — и обжигающая, как в парилке, дурманящая влажность, и слезы, невольно проступившие, и боль в стиснутых железными пальцами руках — ощущалось столь же явственно, как коллоидная оболочка нитроглицериновой капсулы в подъязычье и неприятное ментолово-масляное послевкусие сердечных капель, сохранившееся на языке…

— Я поняла вопрос. Но не поняла, каким образом он относится ко мне, — ответила спокойно. Какой-бы дрянью ее только что не окурили, та лишила ее сопротивления, но не способности соображать. Похоже, или ее принимают за другую, или…

За другую, холодно ответила сама себе. Ту, что устроила шоу на похоро…

Мир дернулся и взорвался болью — отчего-то в левой щеке. И вот тут даже навеянная извне непрошибаемость не спасла от ошеломления. Пощечина? Ее что — ударили? Ее?

Навязанное безразличие треснуло, как пустой горшок, хлопнувшийся об пол. И в эту трещину заползал потихоньку страх — ну, как без него? — и сопутствующая злость. Ее, независимую, успешную женщину — и так унижать?

Жрец, кажется, уже вздымал ручищу для следующей оплеухи, но короткий оклик заставил его замереть, а затем склониться в поклоне перед новым действующим лицом, не особо различаемым в полумраке и дымке курильниц. Голос, низкий, недовольный, рокотал что-то, выговаривая злющему служителю неведомого культа.

«Жезл меняет владельцев лишь по своему желанию, ты забыл, Инхамон? Ему может не понравиться твое обращение с новой владелицей. Прочь. Я сам поговорю с ней».

К Регине шагнул совсем иной представитель жреческой касты: невысокий, сухощавый, уже немолодой, а главное — в более приличном виде, задрапированный в одеяния, шитые золотом. Голову его, впрочем, бритую, как и у остальных, венчала небольшая тиара.

— Бу-бу-бу? Бу-бу бу-бу-бу-бу?.. — басом, никак не ожидаемом при подобном телосложении, начал он. Разумеется, излагал-то он внятно и достаточно раздельно, но незнакомые слова сливались для Регины в сплошной гулкий бубнеж.

Однако подсознание торопливо перевело:

«Ты понимаешь серьезность положения, смертная? Или тебе напомнить, что служителям Ану-бисса так же легко прервать жизнь ведьмы, как простой недолговечной женщины?»

И вновь ей пришлось с усилием разомкнуть онемевшие губы: правая сторона лица, похоже, начинала отекать.

— Вы меня с кем-то путаете. Я впервые слышу и о вашем жезле и…

Амбалы подсечкой свалили ее на пол и ткнули лицом в мраморный пол.

— Ры-ры! — рявкнули над головой. — Баррнум-р-ры!

«На колени перед великим Баар-нумом, устами самого Проводника в нижний мир!»

Барнумом? Так ли она расслышала, или это подсознание, невесть каким образом настроенное на синхронный перевод, перевело имя местного главнокомандующего однозвучно со знаменитой фамилией Финеаса Тейлора, великого мистификатора и владельца империи цирков? Регину вдруг пробило на истерическое хихиканье. Истерическое. Самое что ни на есть натуральное. Она корчилась на полу, не в силах подняться, потому что этот дурацкий смех, рвущийся вопреки навязанному отупению, сводил на нет все попытки встать. Но, кажется, он же порядком шокировал похитителей. Потому что нервный, не прекращающийся, срывающийся временами на всхлипы, смешок душил ее минуты три, не меньше, пока, наконец, Регину не вздернули на ноги.

Прохладные пальцы местного Главжреца коснулись ее висков. И смех как отрезало.

Из темно-вишневых раскосых очей в глаза Регине заглянула Бездна.

И отступила.

— Бу-бу, — с досадой бросил Главжрец и отступил. — Бу. Бу-бу-бу-бу…

«Дети шакала, обезьяноголовые! Вы ошиблись. Это не ведьма, неразумные».

— Ры бар-ры ры… Ры?

«Но, Говорящий с Проводником, как же так? Мы ее хорошо выследили!..»

— Бу-бу-бу-бу-бу-бу бу бу-бу-бу…

«Говорю вам — это не она! Ведьма ее уровня не попалась бы в простую ловушку. Ищите дальше и не отнимайте больше мое время!»

— Тш-ш-ш, тш-ш сш-ш-ш тш-ш… — прошипел любитель отвешивать оплеухи пленницам. — Тш-ш-ш-ш-ш? Э?

«Но, Говорящий, я был уверен… О, я понял свое скудоумие и исправлю ошибку! Но что же нам делать с этой… этой…»

Главжрец обернулся и пристально глянул на Регину. Той вдруг нестерпимо захотелось плюнуть, от души, смачно, прямо в его смуглую физиономию с подведенными по-египетски глазами, украшенную то ли своей, жиденькой, то ли привязанной бородкой… Тот шарахнулся и сделал странный жест, будто утерся. Бросил торопливо:

— Бу, е… Ану-бисс бу-бу. Бу-бу-бу…

«Ану-бисс примет и такую жертву. Распните ее по-быстрому, а я сам объясню, почему поиски задерживаются. Живее! Он, похоже, гневается!»

— Что? — задохнулась от возмущения Регина. Извернувшись, лягнула полуголого качка справа, и, видимо, удачно попала — тот взвыл и разжал пальцы. Второй, по-видимому, не ожидавший ничего подобного и привыкший к беспомощности одурманенных жертв, растерялся и не сумел ее перехватить. Впрочем, Регине некогда было оглядываться и анализировать. Где-то неподалеку, в клубах дыма от курильниц, натыканных на каждом шагу и явно превышающих потребность этого не слишком просторного зала, напоминавшего гротескный храм, она видела высоченные двери, к которым и припустила, оскальзываясь на гладких мраморных плитах. И ведь почти добежала, но тут ее поперек туловища захлестнула невидимая петля. Две змеи, покинув постамент со статуей какого-то божества… Боже! Сперва ожив, а затем уже покинув!.. крепко-накрепко обвили Регину по рукам и ногам. Зажатая, как в тисках, она лишь дергалась, чувствуя, как неведомая сила влечет ее по воздуху назад, к пышущим праведным гневом полуголым качкам, к ехидно улыбающемуся бритоголовому с бабьими плоскими ожерельями на груди, к Главжрецу, главгаду, сволочи, смурно поглядывающему из-под насупленных бровей и замершему в напряженной позе, с пятернями, растопыренными, полускрюченными, будто он тянет невидимый канат…

«Так это ж он меня держит!» — осенило. И, не придумав ничего лучшего, она просто-напросто повторила недавнишнюю пакость: мысленно плюнула. На этот раз осознанно, целясь в черный, полыхающий вишнево-алым, глаз.

Главгад… или главжрец? — взвыл, схватился за око. Но доказал свое главгадство, ни чета неопытным младшим служителям, у которых пленницы не задерживались надолго. Несмотря на то, что перекосило его славно, он таки успел извернуться — и полыхнуть в сторону повисшей в воздушных силках жертвы сферой зеленого огня, сорвавшейся с его ладони. Теперь уже заорала Регина, всеми потрохами почувствовав, что под этот нежно-зеленый шар ей ни в коем случае нельзя подставляться, иначе… Не додумав, она, как могла, крутанулась в невидимых сетях: хоть руки-ноги и оставались прижаты к телу, но ей удалось развернуться, как веретену, боком к пылающей бомбочке, и зловещее творение магии — теперь уже можно было не сомневаться, именно магии! — просвистев мимо и чиркнув ее по касательной, врезалось в одну из колонн и взорвалось, оставив обширную дыру в камне.

— Черт, черт, черт… — шептала Регина, дергаясь. — О черт…

Треснули и рассыпались в крошку обе змеи на ней. Задело ли их смертоносным сгустком, либо же по иной причине — но только вдруг, оказывается, они закаменели, снова став невероятно хрупкими, и не выдержали первого же рывка. Воздушной петле тоже не повезло — она явственно, слышимо затрещала и лопнула. Учитывая, что жертву она волокла на высоте около двух метров, Регину изрядно приложило об пол. «Солдатиком». Щиколотка хрустнула и взорвалась болью. Да что ж такое! Хоть бы отползти, заползти, забиться за колонну… Слабая, конечно, надежда, но она еще потрепыхается!

Гулкий вздох прошел по храму.

— Гр-р-р роур р-р-рык Сет-дур-р-ракир-р-р, — с чувством выразился хорошо поставленный громоподобный голос.

«Как же вы мне надоели, бестолковые слуги Сета… А не пойти бы вам…» Далее шло нечто непереводимое, очевидно, из специфичного жреческого лексикона. «Сколько раз повторять: мне не нужны ваши жертвы!»

И в это же время двери Храма озарились пробившимся с наружной стороны сиянием и рухнули. В образовавшийся проем, затопленный нестерпимо ярким светом, шагнул Ангел с огненным мечом.