Знаки внимания (Тамара Шатохина) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 10

Весь тот вечер в гостях прошел под впечатлением от нашего с папой разговора в кафе. Кое с чем я сразу не была согласна и хотела сказать ему об этом, но нужно было сделать это не на эмоциях, а в спокойной обстановке, чтобы он точно понял, что ошибается. Не было у меня никаких проблем, откуда они это взяли?

Я все еще переживала и проживала тот разговор, поэтому и воспринималось все, что происходило потом, не таким важным, легко и поверхностно воспринималось — и знакомство с новыми для меня людьми, и на поцелуй я легко пошла. И даже этот мужской финт ушами не шокировал, а только слегка вспугнул своей неожиданностью.

Я слушала их разговор, улыбалась, что-то отвечала, и как-то незаметно приходила в новое для себя состояние. Ощущение женской власти над мужчиной стало для меня новым опытом. Пускай, власти кратковременной, без претензии на эксклюзивность, но чувство уверенности в моей личной женской для него привлекательности оказалось приятным, чего уж…

А весомый аргумент в пользу его заинтересованности именно мною — доказательство «наощупь» впечатлило и настроило на эмоциональное взросление, что ли? Где-то глубоко внутри сознания Катерины Мальцевой пусть и с большим опозданием, просыпалась живая женщина. Но эта новая женщина не собиралась иметь ничего общего с данным товарищем, очень странно ведущим себя, и это еще слабо сказано. Нет, я слышала от подружек о случаях, когда самое первое свидание заканчивалось в постели, но то — свидание, а тут… Я просто делала вид, что ничего не случилось.

Уже намного позже старшие мужчины долго прощались во дворе, а я нетерпеливо топталась возле своей машины. Это был единственный момент, когда я осталась в одиночестве, и им сразу воспользовался Сергей. Из-за моей спины прозвучало очень серьезно, совсем без улыбки, на которые, как я успела заметить, он не скупился:

— Катя, я хочу попросить прощения… чувствую себя полным идиотом. Простишь? — дохнул он теплым воздухом мне в ухо.

— Чтобы простить, Сергей, нужно хотя бы понять, а я ничего тут не понимаю, — и опять обеспокоенно уставилась на наших не ко времени расчувствовавшихся отцов, — нужно их как-то развести, а то это будет продолжаться бесконечно. Я переживаю за папу и поздно уже. Придумай что-нибудь.

— Они очень давно не виделись, — вздохнул он, отходя: — Зря переживаешь, все будет нормально — напитки проверенные.

В конце концов, подключилась Лара, мужчин развели, и папа тяжело плюхнулся на пассажирское сиденье. Во втором часу ночи мы, наконец, выехали домой. Он молчал почти всю дорогу, и я уже решила, что уснул, размышляя, как буду перемещать его в сторону кровати. Но почти у самого дома он заговорил — запинаясь непослушным языком, но вполне внятно:

— Не подходит тебе Сер-рега, Катюш, не катит… Старый он для тебя — взрослый. А ты тихая и безр-ропт… безо… всяких. Нужно с теми, на горшке с которыми… в садике. Не подходит, в общем-м, — и смешно икнул.

Я молчала, поворачивая в наш переулок. Таким смешным и пьяненьким я папку еще не видела. Расслабился на родной земле, вдали от натовских баз? Но я была согласна с ним. Я и сама сделала точно такие же выводы. Да и Сергей не проявил особого рвения — не уточнил насчет встречи, не спросил телефон. Когда остановилась перед воротами, ответила:

— Согласна с тобой целиком и полностью. Ты только не засыпай, пожалуйста. Я всю дорогу мучилась мыслями, знаешь ли…

— А? — встрепенулся папа.

— Бэ. Соображала, как тебя до кровати дотащить, не привлекая к спасательной операции бабушку.

Утром следующего выходного дня я спала очень долго и вышла из спальни поздно. Бабушки в доме не оказалось, зато на кухне нашелся папа, сидящий в одиночестве со стаканом минералки в руках. Увидел меня и жалобно признался, делая брови домиком:

— Лишку перебрал. Нужно было только ракию пить, от самогона голова никогда не болит.

— От самогона не болит, а от большого его количества — болит обязательно. Ничего страшного. У тебя был собственный водитель и буксировщик в одном лице, — махнула я рукой.

Мне тоже захотелось пить, и я присела рядом с ним. Заодно решила расставить все точки над «i», как и собиралась вчера:

— Папа, я флегматик. Это особенность моего темперамента, понимаешь? Да, я интроверт и немного тормоз, зато усидчивый, спокойный, сдержанный и дисциплинированный, с отличной памятью и хорошей стрессоустойчивостью. И если в моем поведении отсутствуют яркие эмоциональные всплески, и я не приветствую пустую болтовню, то это еще не показатель, понимаешь? Это не значит, что у меня проблемы с общением.

— Мне сейчас трудно сосредоточиться, Кать, — потер виски папа, — давай проще… что ты хотела сказать?

— Не нужно за меня бояться, я никакая не закрытая. И я не бежала из-за вас в учебу, мне действительно нравилось учиться.

— Ладно…, а я случайно не разживусь у тебя аспиринчиком?

— Нет, из жаропонижающего — только парацетамол, но есть обезболивающее, хочешь?

— Да не то слово — хочу, — простонал он, — жажду я.

Я дала ему таблетку и уложила на диван, пообещав крепкий сладкий чай с лимоном. А пока еще не подействовала таблетка, положила на его лоб смоченное холодной водой полотенце.

— Откуда такой полезный опыт, Кать? — довольно расслабился папа.

— Перепила как-то… пару раз, еще когда училась. Так что сочувствую тебе совершенно искренне.

— Не ожидал от тебя…

— Что я живой человек и нормальная?

— Что мой ребенок ужирался до такой степени, а еще девочка… Нормальная, это, по-твоему, если пьет?

— Мы с девчонками пили в общежитии, и я себя контролировала. А нормальная, это когда совершает ошибки, но делает из них выводы — сейчас я знаю свою норму. Давай ты сейчас отлежишься, и мы попробуем подробнее узнать про нашу трофейную марку и заодно решим, что с ней делать.

— Кать, да пускай себе валяется, как валялась. Зачем оно тебе? — попытался он уклониться, но я и так долго ждала.

— Я единственная владелица с вашей подачи, так же? Вот и помоги мне принять правильное решение. Только убедительно, чтобы я согласилась с тобой. И вообще… мне интересно узнать, а тебе разве нет?

— Да… конечно, — нехотя согласился папа, — тогда нужно с самого начала копать. Вот только отлежусь…

Само собой, я и до этого интересовалась своим наследством, а как иначе? Любопытство одолело меня сразу же после бабушкиного рассказа, я не стала бороться с ним и в процессе поиска сделала много интересных открытий. Взять хотя бы само слово — «филателия». Ассоциативный образ, который оно вызывает, это однозначно — марка. А оказалось, что все не совсем так или не только так. Потому что филателия, оказывается, является изучением и коллекционированием не только марок, а и любых знаков почтовой оплаты — марок, штемпелей, конвертов, ярлыков… всего, что относится к истории почты. Поклонники филателии считают ее и хобби, и наукой, изучающей работу почты и даже своего рода творческой деятельностью.

Но я думаю что, рассуждая так, они просто пытаются оправдать свое чрезмерное увлечение, следствием которого являются непомерные денежные траты (я имею в виду серьезных коллекционеров, а не временно увлекающихся любителей).

Любопытно, что первые собиратели марок появились еще в 1846 году и с тех пор число их только росло. Но росло также и количество самих марок, поэтому, в конце концов, появилось такое понятие, как марочные каталоги и специалисты-собиратели узкого профиля. Коллекции, принадлежащие им, посвящались уже только какой-нибудь одной теме или одному государству.

Любое коллекционирование, само собой, подразумевает азарт и соперничество, а значит и рост значимости и цены особо желанных объектов собирательства. Я покопалась только в легко доступной информации и даже здесь нашла много интересного. Вот, кстати, о чрезмерных тратах: в 1992 году на аукционе в Цюрихе был выставлен конверт с разборчивым оттиском штемпеля, означающим гашение первого дня обращения. Конверт датировался 1840 годом и был продан за 690 тысяч франков. Это и правда очень круто, но еще и очень глупо на мой совершенно посторонний взгляд, хотя кто я такая, чтобы судить людей… увлеченных? Я вот и про «Черный квадрат» не понимаю.

Но если говорить о стоимости марок, то самыми дорогими вполне ожидаемо считаются самые редкие из них. А исключительно редкими являются марки, содержащие ошибки гуманитарного и технического характера — несоответствия в сюжете или в надписях, но при этом нечаянно или специально допущенные к этапу открытой продажи.

Трофейная марка как раз и была такой — не совсем правильной. И называлась «Розовый Маврикий». Марка не имела перфорации и на первый взгляд не представляла собой ничего особенного… и на второй взгляд, да и на третий тоже, к сожалению. Потому что за такие впечатляющие деньги и зрелищ хотелось соответствующих, но увы… — на линялом оранжевом фоне была изображена только белая женская головка в профиль, наподобие геммы.

Ошибка технического характера состояла в неправильности надписи — вместо «Post Paid» там отпечатано «Post office». Вот в этом и была ее ценность и примечательность, кроме того еще, что она была самой первой маркой, напечатанной на острове Маврикий, и ошибка в тексте являлась намеренной, официально утвержденной. Ее стоимость в наше время составляет 1, 07 миллиона долларов. Всего этих марок известно четырнадцать штук и дедов трофей то ли входит, то ли не входит в это число… не все коллекционеры афишировали свою собственность.

Чтобы узнать все о предмете нашего интереса и предыдущем владельце-немце, мы с бабушкой и папой влезли в современные мировые каталоги «Skott» и «StampWorld.com». После длительных поисков, выяснения и уточнений, папа устало откинулся в кресле и потянулся всем телом, хрустнув суставами.

— Дохлый номер, драгоценные мои. Такую вещь невозможно продать по определению. Одна из десяти самых дорогих марок мира…

— Еще и краденная, — обреченно отметила я.

— Да что ты сразу — краденная?! Краденная… трофейная! Может, это как раз там — у немца, она лежала краденая. Мы так и не выяснили, кто был владельцем, — рассердилась бабушка.

— Все может быть, но это без разницы, определение статуса тут не поможет. В любом случае, эта штука не наш уровень. Доступа к каталогам тех лет у нас нет и настаивать на нем опасно. Разумнее всего было бы вообще уничтожить ее, чтобы нечаянно не вляпаться по самые уши, — предложил папа.

— Святотатство? — угрюмо уточнила я, почти решаясь на его предложение.

— Да с чего, Кать? — смешно вытаращил он глаза, — это же не произведение искусства, таких есть еще тринадцать штук… как минимум. Она вообще имеет ценность только для коллекционеров, которые ловят кайф просто от самого факта обладания. Еще, может, как вложение денег… но это вытекает из предыдущего. А так… тут же глянуть не на что! Так что повторюсь — дохлый номер, дорогие мои дамы. Деньги неплохие и совершенно точно не помешали бы, но риск того не стоит. Чтобы решиться на реализацию, нужно совсем отчаяться, а мы далеко не бедствуем.

— Пускай лежит, где лежало, это память про деда, — упрямо стояла на своем бабушка.

— А нам что — больше на за что его помнить? И я вот как раз не думаю, что он с гордостью вспоминал сам факт мародерства, может и справедливого на твой взгляд, — возразила я, — хотя о золоте, скорее всего, жалел, особенно в голодовку. Даже я вот… не то, чтобы жалею, но какое-то такое чувство…

— Еще и краденная, — обреченно отметила я.

— Святотатство? — угрюмо уточнила я, почти решаясь на его предложение.

— Пускай лежит, где лежало, это память про деда, — упрямо стояла на своем бабушка.

— Жадности чувство.

— Нет, не так, скорее — неутоленного любопытства, — не согласилась я с папой, — притягивает сама тайна, незавершенность этой истории, в общем — не знаю, но… так и тянет поехать и порыться под тем самым дубом.

— Ага… Мам, да пускай себе лежит, я что — против? Пока просто лежит, опасности никакой. Только не вздумай засветить ее, Катя, предупреждаю тебя вполне серьезно. Но если вдруг что… — повернулся он ко мне всем телом, — отдавай сразу и без разговоров, слышишь? Это слишком большие деньги, слишком!

С этим мы с бабушкой вынуждены были согласиться.