Знаки внимания

Глава 47

Квартира была небольшой — всего две жилые комнаты плюс кухня и санблок, но просторной и светлой. Весь интерьер был выполнен в стиле «лофт», в цветах преобладали краски старой Будвы — красно-коричневый, белый и зеленый. Мне очень понравилось, что квартира продавалась уже обставленная мебелью и со шторами, ковровым покрытием в спальне и полным набором сантехники.

— Маме бегать пока трудно, так что выбор на наш вкус, а она просто одобрит… или нет. У нее совести не хватит не одобрить — нормальная же хата, — переживал папа.

По этой квартире мы как будто сошлись во мнении. Я старательно отсняла ее на видео и нащелкала десятки фото, чтобы показать их потом. Папа договорился с продавцом о возможности немедленного заселения, если будущая хозяйка одобрит покупку. Все, кажется, было хорошо — здесь у нас преобладало единомыслие, но вот по другому вопросу…

Еще по дороге на смотрины он практически приказал мне держать язык за зубами и не дай мне Господи проговориться маме про план «Б».

— Папа, знаешь… — осторожно подбирала я слова, — она же не глупая. Я думаю, что если и не подозревает что-то… такое, то потом просто может надумать, как и я, дойти до этой самой Наденьки, нет? Все равно придется сказать ей, но не сейчас, конечно, а лет…

— А вот это — нет, Катерина! — взвился папа, — ты слова ей не скажешь до самой ее смерти… и после нее тоже — на всякий случай. Лет… сорок помолчи, пожалуйста… пятьдесят. Она втихаря может учудить все, что угодно. Вот просто возьмет и уйдет — и все! Молча! Я ее знаю. Так что — нет. Там вулкан, Катя, там кипит все под этой ее маской тихушницы. Если бы она не держала все в себе, а сказала, наорала, в конце концов, стукнула… А она заперла все в себе и травилась этим! Катя… если по этой твоей версии… Ох, Катюша! Если по твоей версии я так сильно виноват, то ты не переживай. Я теперь человек далеко не публичный, случаи наподобие вчерашнего исключим, но, Катя… Это глупо, пойми — такая ревность без серьезной причины. Я не могу отвечать за чужие взгляды и улыбки, это глупость! Капельку доверия, Катя. Чуть-чуть. Все, ладно… ей всегда нравился мягкий лофт. Поэтому будем смотреть только его.

— Я подарю вам его за ваши же деньги, — сказала я потерянно, обдумывая его слова, — официально и в торжественной обстановке. Но мама должна одобрить — только после этого. Тогда она будет чувствовать хоть какую-то причастность к выбору, все-таки ей тут жить.

— Договорились, — легко согласился папа, — только тогда мне нужна ответная услуга.

— За то, что я дарю вам квартиру? Да ладно! — улыбалась я.

— Именно. В лагере у меня осталось оружие. Так-то ничего особого — рядовой карабин, но и одна вещь, которую я люблю и не хотел бы потерять. Это «женская» двустволка «Беллер Блиц Сталь» двадцать шестого года — курковочка, птичка…

— А почему женская — она легкая? Мягкая отдача?

— Чем ружье легче, тем отдача сильнее. Нет, женская не поэтому. Просто птичка офигенно красивая — приклад фигурный, перегибистый, стройная, легонькая…

— И?

— Сейфы есть в каждом домике — под кроватями в вырубленных в скале нишах намертво закреплены металлические ящики. Но оружие сейчас только в моем домике.

— А зачем другие сейфы, если можно все держать в одном месте?

— Не перебивай, Катя — многие приезжают со своим оружием. Поедете и привезете, а я… я до сентября ехать туда не хочу. Туда и сразу же — обратно, ладно? Одним днем легко управитесь. Туда — Георгий за рулем, обратно — ты. Кодовый несложный, но там нужно применить силу — есть еще рычаг и определенный порядок силовых движений. Поэтому поедешь с ним.

— А если он один и без меня?

— Как хочешь. Просто мне было бы спокойнее — за день управились бы, а так — ему придется ночевать там. Ну, он справится, ничего страшного.

— Ладно. Без проблем. Когда?

— Послезавтра. Сегодня занимаемся квартирой, завтра поедем на катере на остров — в тенек. С пикником… фруктами…

— Хочешь товар — лицом? Ошеломить, чтобы прониклась и не жалела, что приехала?

— Да, Катюша. Что — так понятно и заметно?

— Логично и предсказуемо. Договорились.

Когда мы вернулись домой, в тени маркизы на пустой террасе сидели мама с Георгием и весело над чем-то смеялись. И мы с папой тоже заулыбались. Потом все вместе обсуждали квартиру, смотрели видео и фото…

Папа позвонил владельцам и сообщил, что мы уже сегодня перевезем вещи, пускай занимаются окончательным оформлением документов, а к восьми вечера завезут ключи — мы будем ждать. Мамины вещи не все были разобраны, но папины предстояло собрать и с перерывами на перекус мы провозились с этим почти до вечера. Нас всех закрутила суета переезда.

Георгий отлучился в типографию, вернулся с едой. Мы с ним постоянно переглядывались… и мельком, и зависая на долгие-долгие секунды. Не знаю, что он уловил в моих взглядах, но его… они были очень серьезными, даже если он улыбался — глаза смотрели внимательно и… и еще как-то — я не понимала… Под этими взглядами было неловко и душно, а без них — пусто уже, и я опять поворачивалась, как цветок за солнцем, отслеживая его присутствие. Это было странно и даже противоестественно — такая непонятно откуда взявшаяся потребность и вместе с тем физическая отстраненность — странный коктейль, чудной. Нужно было шагнуть, наконец, и сломать ситуацию. Мое отношение к нему после вчерашнего вечера резко изменилось. Не знаю, что там щелкнуло и переключилось в моей голове, но теперь я пользовалась любой возможностью взглянуть на него, а от совершенно невинных касаний вздрагивала и краснела просто до боли. Наверное, выглядело это немного странно, а еще и очень заметно — для него точно.

В пустом коридоре он отловил меня и задержал за руку. Я замерла, переживая это, а он, не увидев сопротивления, притянул меня к себе и обнял, и снова — очень осторожно.

— Катя… давай сходим сегодня на свидание? — тихо и вкрадчиво прозвучало у меня над ухом, — погуляем вечером по набережной. Там красиво, огни отражаются в воде. Ты как — не против?

— Не против, — мотнула я головой, — а закончить с переездом?

— Занесем вещи и оставим, они потихоньку разберут сами. Вдвоем поужинаем в городе, хорошо?

Я прислонилась щекой к его груди, обняв за пояс. Руки сами взлетели — легко, будто притянутые магнитом… Мои трезвые и разумные вечерние размышления и намерения уже к середине прошедшей ночи испарились. Я вертелась и не спала до утра, переживая почти невыносимое тянущее ощущение, внутренний зуд, потребность… я хотела этого мужчину. Я впервые хотела мужчину — сама, безо всяких подготовок и прелюдий, до бессонницы и почти отчаянья из-за невозможности сразу взять нужное… немедленно! И что на меня нашло? Нет, что — понятно, но почему именно сейчас и так сильно?

Объятие стало крепче, грудная клетка под моей щекой судорожно дернулась, руки обвили меня удобнее, стискивая, пристраивая идеально… В ответ я тоже подалась навстречу — неожиданно даже для себя.

— Катюша… Катенька… черт! — отстранился он, а потом опять крепко прижал меня к себе. По плиткам пола гремели колесики чемоданов — от двери своего номера и до лестницы прошли обе австриячки, они покидали гостиницу. Я только посмотрела на них и отвернулась — не было злости, было странное чувство предопределенности, какого-то облегчения и даже благодарности. Она подтолкнула меня тем своим голодным взглядом, сдвинула что-то в ощущениях и в отношении к нему. Что — я даже не хотела сейчас анализировать.

— Свидание, Катюша? — горячо шептал он мне на ухо, — с поцелуями. Давай — с поцелуями? — сдвинулись его губы по моему виску на скулу и щеку, а я уже висела на его руках. Согласилась:

— С поцелуями.

— Катя, где вы там? Потащили? — позвал папа.

— Потащили, — прошептал мне на ухо Георгий и отпустил от себя. Я шагнула от него, как пьяная, даже головой тряхнула — немыслимо, со мной такого еще не было. Он взял меня за руку, и мы пошли… таскать вещи.

Пока таскали, папа озвучил Георгию просьбу о поездке в лагерь за оружием. Объяснил, как это важно, не упоминая, впрочем, о своем нежелании ехать туда самому. Все и так было ясно. Не может быть, чтобы он не испытывал угрызений совести из-за расставания с Мирой. Что бы там ни было — договоренности или недоговоренность, но было это, как минимум — неловко.

Каким мог быть последний разговор мамы с ее мужем — я тоже старалась не думать. Трагедия в исполнении моих родителей затронула не только их самих, а и других людей и счастья им не принесла. Но папа прав — это не мое дело.

Я замерла возле машины, услышав ответ Георгия:

— Прямо завтра и поедем — зачем откладывать? Да, Катя?

— Да, зачем откладывать? — пробормотала я, отворачиваясь за очередной сумкой. Зачем откладывать? Я не хочу ничего откладывать.

Свидания с поцелуями не получилось. Папа энергично устраивался в новой квартире, устранив от основной суеты маму и поручив ей только разложить собственную одежду, а мы очень деятельно помогали ему. Закончили поздним вечером, и родители оставили меня у себя, отправив Георгия спать в гостиницу. Перед этим мы с ним расставляли папины вещи в кухне, и он задал мне странный, на первый взгляд вопрос:

— Катя…, а как ты посмотрела бы на то, чтобы переехать жить в Германию?

— Отрицательно, — немедленно ответила я, даже не задумываясь.

— Это ты о предложении немца? — спросил, входя на кухню, папа.

— О каком предложении? — деловито уточнила я.

— Учитывая мое знание английского, немецкого, фарси и грамотный русский… — улыбался Георгий, — у них есть знакомый, который работает с Ближним Востоком и нуждается в сотрудниках. Я пока не отказался, но теперь откажусь.

— И даже не подумаете? — спросил папа почему-то во множественном числе. Я вздохнула. Почему — почему-то? Я больше не собиралась работать страусом и показательно не замечать очевидного — мне нужен этот мужчина. И всем это тоже уже понятно.

— Не подумаем, но задумаемся, — ответил Георгий, присаживаясь за стол. Рядом сели папа и я, подошла мама.

— Мне уже тридцать четыре и в этом возрасте…

— Как? Почему — тридцать четыре? Не шесть разве? — вскинулась я и стушевалась. Все помолчали. А я неловко оправдывалась:

— Ты на двенадцать лет старше, а значит…

— Я родился в конце года, а ты в начале — разница в одиннадцать лет и это немало. Но я не об этом, а про то, что работа в охране никогда не была для меня пределом мечтаний. У Дикеров, конечно, хорошо — спокойно, комфортно, даже немного… денежно. Но теперь (спасибо немцам) я задумался о других возможностях. И, наверное, стоит поискать что-то по профилю — я даже знаю к кому обратиться. В Москве остались друзья, бывшие сослуживцы…

— Гоша… — обратилась к нему мама, — а вы покажете фото вашего мальчика? Мы не успели тогда, нас отвлекли…

— Да! — оживился Георгий, вытаскивая смартфон, — да, конечно. Вот он — Сашка, в бассейне с морской водой. Она хорошо держит, и Миша наполнил ею бассейн — Сашка плавает, это очень полезно и легко… ему очень легко это.

Я рассматривала фотографию мальчика, который смеялся, бултыхаясь в воде и подняв тучу брызг. Бассейн не был большим — метров десять в длину, но для ребенка достаточно было и этого. Похоже, что запечатлен был предел счастья и мечтаний.

— Я ничего не знаю о нем… почти. Ты скучаешь? — спросила я, передавая ему телефон, — Саша похож на Лену — не на тебя.

— Да, сильный ген, — улыбался мне… Гоша. Ну, не шло ему это уменьшительное, но мама решила иначе:

— Конечно, скучает. Иначе и не может и быть. Гоша, а как вы собираетесь видеться с ним?

— Видеозвонок… или просто разговариваем. Лена и Миша приглашали… всех, приезжать в любое время. Климат там — дрянь, море мертвое и серое даже под солнцем, сухая труха на берегу… но возле дома у них сад. Миша не Сашкин лечащий, но тоже врач. И я скажу вам, что там слово «врач» звучит гордо. Потому что…

Мы проговорили до глубокой ночи, мама разговорила Георгия и я впитала в себя бездну информации. Она лилась нескончаемым потоком, а я тихо ужасалась сама себе — в том темпе общения, который изначально задала я, сколько времени понадобилось бы нам, чтобы узнать даже не друг друга, а элементарные вещи друг о друге? И то, что у Георгия сложилось это нерадостное впечатление — «а нужно ли мне?», что и прозвучало в романсе — это закономерность.

Я идиотка — делала я выводы, а мама — умная. Мы постепенно перешли к истории «Маврикия» и снова открылось то, о чем я забывала спросить и не решилась выяснять в свое время — про ту слежку.

— Слежка была, — уверенно отметил Георгий, — но все концы обрубила гибель того электрика. Я тогда, в том состоянии… нет — я до сих пор не верю в случайность, он погиб слишком вовремя. Хотя все возможно… Но слежка была, и выяснить что-то об этом уже невозможно, да уже и не нужно. «Маврикий» сразу всплыл в Германии — в коллекции известного собирателя и имеет ли он отношение к Блашке — родственное или идеологическое, я не знаю.

— Бог с ней — маркой, все равно вы никогда не имели права на эти деньги, — вздохнула мама, — давайте спать. Если вам завтра за руль, Гоша… Спасибо за помощь и спокойной ночи. День был утомительным, а завтра…

— Завтра мы с тобой на остров, — осторожно взял ее за руку папа, а мама погладила его ладонь.

— Святого Николая? Чудный вид на него — какая-то дикая экзотика.

— Только вид такой, рядом с городом дикости быть не может, но мы с тобой устроимся в тенечке — там обычно пусто, все лезут загорать, — светился папа, как новогодняя елка.

Георгий смотрел на меня, я — на него, мама согласно кивала папе, он улыбался ей… Господи! Помоги всем нам не испортить ничего — молилась я первый раз в своей жизни.