Беспощадный охотник

48

Эйден

Я зашел в гостиную, где Алексей смотрит телевизор

Есть какое-то детское шоу, которое я не могу вспомнить. Похоже на трансформеров, но это не они.

Он смотрит на меня и любезно улыбается. Я знаю, что он все еще нервничает рядом со мной.

Он выглядит так. Я не был уверен, видел ли он, как я убил Джуда. Я почти уверен, что он видел, и даже если он меня не видел, он меня услышал.

Это не то, что должен слышать ребенок. Как и видеть убийство своего деда. Как бы я ни планировал убить Джешеро, я ненавижу, что мой сын должен был стать свидетелем чего-то подобного. Я не знаю, какие шрамы это могло оставить в его маленьком разуме.

— Olá, — говорю я первым, здороваясь по-португальски.

Это еще одна вещь, к которой мне пришлось привыкнуть. Он говорит на трех языках. Португальский, кажется, его основной язык, который понятен после жизни в Бразилии почти десять лет. Далее идут русский и английский.

Я говорю на восьми языках. Все мужчины в моей семье говорят на них. Португальский — один из них.

— Olá, — отвечает он.

Я спрашиваю его по-португальски, как прошли его дни, и пока он мне рассказывает, входит Ирина и смотрит на нас.

— Я не понимаю, о чем вы, ребята, — смеется Ирина.

Алексей улыбается. — Извини. Я могу говорить по-английски или по-русски, если хотите.

— Говорит на том языке, на котором тебе удобно, — отвечаю я, и Ирина кивает.

— Слушай своего папу, он очень мудрый человек, — посмеивается Ирина и уходит от нас.

Я замечаю неловкое выражение на лице Алексея каждый раз, когда упоминается, что я его отец. Особенно с тех пор, как я сказал ему называть меня Эйденом.

Я был бы идиотом, если бы не понимал, что ему сейчас чертовски странно, и мне не следует все усложнять.

Я подхожу к нему и сажусь рядом с ним на диван.

— Тебе не обязательно называть меня папой, — говорю я. — Я знаю, что это будет трудно. Так что делай так, как тебе удобно.

— Спасибо. Мне жаль, я пытаюсь быть в порядке. Я скучаю по своему дедушке. Он умер ужасно. — Его маленькое лицо искажается от грусти, и я напоминаю себе о принятых мною решениях.

Я никогда не расскажу ему, что сделал его дед, и никогда не заставлю его ненавидеть его.

Когда он станет достаточно взрослым, у него будут вопросы, потому что некоторые вещи не будут иметь смысла. Я расскажу ему все тогда, включая мою роль в прошлом.

— Мне правда жаль. Я знаю, что он любил тебя. — Я знаю, что это правда, и мне не нужно чувствовать, что я ему лгу. — Я знаю, что ты тоже его любил.

— Да. Он обо мне позаботился.

— Я знаю. Будет трудно почувствовать себя лучше, и это займет время, но я буду здесь, чтобы помочь тебе.

Его взгляд прикован к моему.

— Спасибо. Он сказал мне, что моя мать погибла в пожаре. Это то, что произошло?

— Да. Я пытался спасти ее, но не смог.

— Ты спас меня от этого человека.

Я чувствую себя немного более непринужденно, и как будто он принял меня в каком-то смысле, чтобы признать это. — Я сделал все, что мог. Я бы никогда не хотел, чтобы ты прошел через все это. Это было страшно. Ты, должно быть, все еще боишься этого.

— Да. Дедушка рассказывал мне истории о маме, когда мне было страшно.

— Я могу рассказать тебе. — Улыбка дергает уголки моих губ. — Никто не знал твою мать так, как я. Даже ее отец.

— Действительно.

— Да. Думаю, я могу это сказать.

— Расскажи мне что-нибудь.

— А что если я расскажу тебе историю нашей встречи? — предлагаю я, и он воодушевленно кивает.

— Да.

— Это было в школе. Она была новенькой и бросила мяч мне в голову.

Он уже выглядит заинтригованным. — Она тебя ударила?

— Угу. У нас была одна крупная ссора, и после этого она меня терпеть не могла. В воскресенье той недели мой отец сказал мне, что у нас будут гости на ужин. Угадай, кто пришел на ужин?

— О боже. Это была мама?

— Так и было. Представь мое удивление. Нам пришлось заключить перемирие и пообещать никогда больше не ссориться после того, как я спас ее кошку, когда она залезла на дерево и не смогла спуститься.

Я знал, даже когда ехал к ней домой сорок минут, что она, должно быть, что-то для меня значила, если я ехал всю эту дорогу, чтобы спасти кошку. Она сотворила со мной какую-то магию, чтобы заставить меня согласиться на что-то подобное.

Мы с Алексеем разговариваем часами, а потом смотрим телевизор, пока он не засыпает у меня на руках, как это было, когда он только родился.

Это зрелище, которым можно насладиться. Что-то хорошее среди плохого.

Я вспомню об этом, когда в воскресенье поеду в Россию хоронить Илью.

— Это только что доставили, — говорит Максим, направляясь ко мне с уверенностью и силой человека, который несет ответственность. Никто бы никогда не догадался, что он пережил так много всего несколько недель назад.

Он держит коричневый конверт из манильской бумаги. Такой, в котором доставляют документы.

— Что это?

— Это особая посылка от судебного исполнителя Ильи.

Я прищуриваюсь, не совсем понимая, что это может быть.

— Его судебный исполнитель?

— Да. Он не сказал много, только то, кем он был.

Мы в России уже несколько дней. Похороны были два дня назад, и мы уезжаем завтра.

Я беру конверт у Максима и открываю его.

— Я оставлю тебя с этим и начну паковать вещи, — говорит он и выходит из гостиной.

Я выпрямляюсь и достаю листок бумаги с почерком Ильи, а затем еще один конверт.

На листке бумаги написано:

Мой последний поступок в качестве твоего телохранителя.

Я открываю конверт и вижу внутри письмо. Когда я его просматриваю, я сразу понимаю, что его написал не Илья. Это почерк моего отца.

Письмо от него.

Дорогой Эйден,

Если ты это читаешь, то это значит две вещи. Это значит, что я мертв, и Илья тоже.

Так же, как и мой отец, я дал каждому из телохранителей мальчиков письмо с мудростью от себя.

Я чувствовал, что должен передать это тебе как главе этой семьи и Войриков.

Эйден, мне потребовалось много времени, чтобы написать твое письмо, а ты, как и я, сидишь на Огненном острове.

Может быть, мне потребовалось столько времени, потому что у меня такое чувство, будто все, что могла преподнести тебе жизнь, произошло сразу.

Ты потерял жену и ребенка, и из-за этого ты сбился с пути.

Мое послание таково:

Не бойся жить.

Смерть — это то, с чем нам всем предстоит столкнуться, и для каждого из нас она наступит по-разному.

Иногда это то, что мы не можем контролировать.

Однако мы живем по-другому.

Мы можем выбирать, радоваться нам или грустить, но когда мы позволяем страху управлять нами, мы упускаем возможность контролировать свою жизнь.

Я знаю, что ты чувствовал, когда потерял Габриэллу. Твою мать убили прямо передо мной, и мне ничего не оставалось, как смотреть.

Я долго винил себя, а потом понял, что все равно предпочел бы прожить сто жизней с ней, чем без нее.

Я бы никогда не выбрал другую жизнь, и что еще важнее. Она тоже.

Поэтому не позволяй страху или чувству вины управлять тобой или мешать тебе жить.

Или снова найти любовь.

Надеюсь, это поможет.

Всегда,

Твой отец.

Его последние слова сильно ударили по мне, и я перечитываю их. Каждый раз, когда я их читаю, слова кричат мне, и я думаю об Оливии, потому что последние несколько недель без нее были пустыми и несущественными, которые ничто не может заполнить.

Хоть я и нашел Алексея, внутри я мертв. Любовь родителя к своему ребенку отличается от любой другой.

Совсем не такая любовь, какую я до сих пор к ней испытываю.

Я люблю ее так, как никогда раньше не считал возможным, и эта пустота, которая растет с каждым днем, будет продолжать разъедать меня, если я ничего не сделаю.

Я не хочу, чтобы мной управляли страх или чувство вины.

И я больше не хочу быть мертвым внутри.

Она заставила меня почувствовать себя живым.

Я хочу этого снова.