Болтливой избы хозяйка 2

Глава 52

«Красна битва храбрыми воинами»

Степаниде снилось, что она в первом ряду на концерте симфонической музыки. Полон зал, вокруг нее дамы и мужчины в вечерних нарядах, а она сидит в своем потрепанном свадебном наряде с грязью на лице и с сбившейся на бок фатой.

Что странно, в зале все спят. Уронив голову на грудь, или откинувшись на спинки кресла, похрапывая и сопя. Слагалица, недоумевая, что происходит, крутит головой во все стороны, и замечает, что льющаяся со сцены музыка чем-то напоминает назойливый комариный писк, а у ее лица крутится крупный комар. Она пытается отмахнуться, но руки словно онемели. И тут запястья обжигает от нечеловеческой боли, она вскрикивает и приходит в себя.

Реальность встретила тем же противным писком и болью в запястьях. Степанида застонала, выпрямилась, чтоб снять нагрузку с рук и открыла глаза.

— Едрена Матрена! — ойкнула и вжалась в столб.

Все спали! Митя, привалившийся спиной к сосне, на коленях держа биту. Гор, головой на пне. Никита, в обнимку с топором, огневик в паре шагов от избы, Матильда, раскинувшись в позе морской звезды на ступенях, Манара, носом в землю, прикрыв голову капюшоном. А вокруг них кишит полчище комаров, раздражая писком всю округу.

— П-пе-е-е-тя? — прошептала тихонечко Степка, пытаясь взглядом найти недостающего чаура. Ощущение, что произошло что-то жуткое, пока она была без чувств, щипнуло под ребрами. И в придачу самой так спать захотелось… — Петя?! — к величайшему облегчению Петр обнаружился лежащим плашмя в двух шагах от нее, словно полз к ней и недополз. От страха слиплось во рту.

— М-мамочки, вы чего спите, ау? — она хотела крикнуть, но от страха получился жалкий шепот. Она откашлялась и попыталась еще раз, — эй! Эй! Петя! Гор! Никита!

Ничего, никто даже не пошевелился.

— Петя! — закричала громче, в надежде, что лежащий ближе всех Петр услышит ее, — Петенька! Проснись! Ну пожалуйста, кто-нибудь?! — ноль реакций.

Но к несчастью, ее услышала комариная туча, до этого кружась вокруг ямы, с явным намерением залететь в проход. Они, как некая разумная субстанция, дружно развернулись в ее сторону и на миг замерли, — чего вылупились? — ругнулась Слагалица, борясь с отчаянием и зевотой, — пошли нафиг отсюда!

Но добилась лишь того, что комариная орда направилась к ней, угрожающе загудев.

— Ой, — подпрыгнула на месте Степка, — Петя! Петя! — вновь заголосила, — проснись! Ну, давай же! Это… как это… Рота подъем! — заорала на полную силу легких, — рота подъем! — Петя попытался поднять голову, но снова рухнул.

— Черт! Черт, что делать… Ох ты ж, жеванный торт… феи? — при ближнем рассмотрении, комары оказались… мелким человечками с быстро-быстро порхающими крылышками, серыми тонкими тельцами и большими хоботками.

«Феи» подлетели прямо к лицу и стали пищать еще громче, зависнув в воздухе. Степке бы отмахнуться да, руки связаны. Оставалось лишь трясти головой и визжать:

— Пошли вон от меня! Петя?! Гор?! Митя?! Да чтоб вас! Тьфу! Тьфу! — назойливые существа норовили залететь в рот, мешая ей докричаться хоть до кого-то.

И тут в голову пришла мысль. Изворачиваясь, не сильно напрягая пострадавшие руки, Степка стала опускаться на землю.

— Пошли вон! Вон пошли, я сказала! — ругалась она, вертя головой, — раптора на вас нет! — рухнув на пятую точка, уперлась кулаками в землю и вытянула тело, пытаясь ногой дотянуться до Петра, — тьфу, тьфу! — продолжала отплевываться от гудящей орды, почти ничего не видя.

И вот, почти победа! Носок уткнулся под ребра чауру. Но тут, как на зло, один из «фей» уселся ей на лоб и… укусил! Степка заорала от боли и возмущения и неожиданно сильно ударила Петра каблуком в бок. Петр пошевелился и застонал. Потер бок и перевернулся на спину.

— Петя! — окрыленная успехом Слагалица завизжала, позабыв об укусе: — Петя! Проснись! Караул! Спасите! Убивают! Хэлп! — вопила всякую дичь, лишь бы докричаться.

— Сте-степушка, — простонал чаур, — пой…

— Что? Ты бредишь? Петенька, ну проснись! Тьфу ты, тьфу! Ах ты зараза, — разъярилась Степка после очередного укуса, уже в кончик носа, — лети сюда! Я мать вашу, еще не обедала! Твари, давай, кого первым?! — она уже рвалась на веревках, елозя на пятой точке, уже неосознанно ударяя Петра под ребра каблуками.

— П-пой! — пробормотал Чаур громче, — это… дремы… они песен… боятся…

— Ах, так?! Песен боитесь?! Ну я вас! — «комариные человечки» тягали ее за волосы, некоторые из них запутались в фате, а особо наглые лезли в рот и уши, — блин, ничего в голову не идет… тьфу, тьфу… — а потом задрала голову повыше и как затянула:- «Встава-а-а-а-й, страна огромная! Встава-а-а-ай на смертный бой! — пожалуй, она и сама удивилась выбором песни, придет же в голову, но выбирать в суровых военных условиях, так сказать, не приходилось, что пришло, то и выдала:- С комари-и-и-и-ной сил темною, тьфу! Тьфу! С прокля-я-я-тою ордой!» — «комарики» загудели и отлетели, беспокойно крутя головками, — что? Не нравится?! — обрадовалась Слагалица, да преждевременно. Обозленный «фей» бросился вперед, метя в декольте, — а-а-й-й! Ну ты мне ответишь, на святое хобот поднял! Сюда иди! Ай! «Джимми-Джимми, ача-ача! Аджа-а-а-ри ми-ри та, и джаги-джаги р-а-а!» Тьфу, соленые! Петь, ты как там? Жив? «Самый лучший де-е-е-нь, заходил вчер-а-а-а! Ехать было лень, пробыл до утра-а-а…»

— Та жив… — прокряхтел Петр и попытался сесть, — «… взвейтесь с кострами, синие ночи, мы пионеры, дети рабочих…»

— «Малинки, малинки! Такие вечеринки!» — затянула очередное Степка, все время сбиваясь, и кажется, проглотив несколько диверсантов, — черт, они хоть не ядовитые?

— Нет, вроде. Пой, что угодно пой… — Петр наконец сел, качаясь, как после перепоя, — «… что такое осень, это небо, — пробормотал, — плачущее небо под ногами…»

— Хорошо, сейчас… «Девчон-ки полюбили-и-и не меня… тьфу! Девчонки полюбили трубача… ах, ты сволочь! — ужом извивалась Степка, а ее искусанное лицо уже начало опухать, — а у труба-ча дудка горя-ча…»

— «Счастье вдруг в тишине, постучало в двери… — уже громче простонал чаур, — неужель, ты ко мне, верю и не верю…»

— «Но фэйс, но нэйм, но намбер! Но фэйс…»— горлопанила Слагалица, войдя в азарт от того, что противник отступает, и чуть было не подавилась своим воплем, увидев, кто лезет из прохода.

У очередных «посетителей» были круглые безглазые головы с редкими волосками, тонкие руки с длинными ногтями и грудь, раздутая колесом. Одна за одной они выползали, выстраиваясь в ряд, крутя головами.

— А-а-а… ма-мочки! Петя… у нас еще… гости…

С явным усилием чаур тряхнул головой и открыл таки глаза. Чтоб тут же взвиться на ноги.

— С-степушка! Плохо дело! Это грудницы, они… черт…

— «Я так ждала тебя, Вова!» Кто?… тьфу, да когда вы закончитесь?

— Зажмурь глаза! И не открывай пока не разрешу! Ты меня поняла? — Петя схватился за булаву и зашвырнул ее в лесника, — это важно! Пой, но не открывай глаза, что бы не случилось! Гор, проснись же, лесник!

— «Останови-те, Вите надо выйти…» — икнула Степка, — поняла… «В-вите, Вите надо выйти…»

— Я спасу тебя, обещаю! — поклялся Петр и подхватил кувалду, — пой, дремы улетают!

— «Мамочка, что с нами будет… мамочка, что с нами станет, он меня точно погубит, сердце мое умирает…» — Степка зажмурилась, как было велено и сконцентрировалась на пении, — нет, эту тоже не помню… — вдох-выдох, — «А ты не мой Лопушок, а я не твой Андрейка…»

— «И у любви у нашей села батарейка, — подхватил Петр, — о-у-о, батарейка!» Степушка, у нас все получится…

Круглогрудые существа глубоко дышали, раскачиваясь на коротких ножках и вертя головами. Их большущие носы жадно втягивали воздух, а тонкие руки-лапки безжизненно висели вдоль тела. Грудниц было девять.

Петр, разбудив Гора, от души врезав пару раз по щекам, велел тому петь. Лесник, сонно моргая слипающимися глазами затянул, слабо ворочая языком, известную песню Кипелова:

— «Надо мною тишина, небо полное дождя… Дождь проходит сквозь меня, но боли больше нет…»

— Никита! Просыпайся! — Петр тряс воздушника, напевая под нос: — «… я на тебе, как на войне, а на войне, как на тебе! Но я устал…»

— «…окончен бой, беру портвейн, иду домой, — с закрытыми глазами «допел» Никита, — окончен бой, зачах огонь и не осталось ничего…»

— Ты слишком молодой, чтобы знать эту песню! — Петр ткнул воздушника в бок.

— Рок — не стареет! — возразил Никита и открыл глаза, — «… а мы живем, а нам с тобою повезло… назло!»

— Надеюсь, что выживем! Ладно, пой, а я разбужу Митю. Надо спешить, пока спит огневик…

— А это кто? — опешил Никита, увидев «гостей». Вскочил, хватаясь за топор.

— Грудницы, но они только на женщин охотятся, — отмахнулся, — Вернее… на их глаза, — добавил чаур шепотом, чтоб Степанида не услышала, — но пока глаза закрыты… — а потом закричал: — Нет, Степушка, что же ты?! — вскакивая на ноги и мчась к ней.

Степанида открыла один глазок и то, всего на чуточку. Невмоготу была неизвестность. Кто ж знал, что грудницы на женские глаза охотятся? Она-то думала, Петр просто не хотел, чтоб она битву видела, щадя ее тонкую женскую душу.

Но стоило открыть глаза, как грудницы, как те собаки-ищейки, взявшие след, зарычали и «нашли» цель. Издав радостный рев, они побежали к ней, неожиданно шустро перебирая ножками.

— А-а-а-а… — испугалась Степка, широко открыв глаза, — Петя…

— Петя?! — возмутился чаур, добежав до нее, закрывая спиной и принимая боевую стойку, — я кому сказал глаза закрыть?!

— П-прости… — успела пискнуть и снова зажмурилась, потому что бежащие грудницы врезались в Петра мощным комком силы, действуя дружно. Петр покачнулся, но устоял.

— А-а-а-а-а! — зарычал он, сквозь зубы, раскидывая в стороны руки, тем самым отшвыривая от себя беглазых.

Как по мановению волшебной палочки в руках чаура снова оказались булава и кувалда. И очень вовремя, ведь грудницы набросились снова. Их тонкие руки больше не болтались вдоль туловища, они размахивали им, как плетями, стараясь зацепить острыми, как бритва когтями.

— Пой, Степа, пой… — прохрипел чаур и бросился вперед. В воздухе замелькало оружие, раздался треск ломаемых костей и сдавленные стоны. Пищащих дрем больше не было, да только никто этого не заметил.

— «Х-хо-хорошо… все будет хорошо, — Степке стыдно было за свой поступок, стыдно и страшно, поэтому она твердо решила отныне выполнять каждый приказ. Зажмурившись до рези в глазах, сосредоточившись на песне, фальшивила во все горло: — хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо, я это знаю-знаю! Ой, чувствую, я девки загуляю…»

— «Ду! Ду хаст! — в битву с ревом врезался лесник и послышался звук рвущейся плоти от удара мечом, — ду хаст михь! Ду хаст михь, гефркгт, бабоньки!»

— «Хо-чешь, солнце вместо лампы? Хо-чешь за окошком Альпы? — со свистом махал топором воздушник, — хочешь я убью соседей, что мешают спа-а-а-ть? — рыча на последнее ноте, отрубыва одну из безглазых голов и зашвыривая ту пинком в яму.

Одна из грудниц все-таки прорвалась. Пролетев над Петей, на которого кинулись сразу три чудища, она прыгнула, растопырив лапы, метя Степке в лицо.

И вот она уже в паре сантиметров, острые когти на уровне глаз, и казалось бы спасения нет. Степка, видно почувствовав опасность, открыла глаза и завизжала, вжав голову в плечи, готовясь к порции боли.

Однако… удара не последовало. Большая водная «рука» подхватила грудницу, ее подруг и то, что осталось от поверженных, смывая водоворотом прямо в Мир Мертвых.

— Черт, водяник! — задыхающийся Гор опустил меч, — вот и ты засветился!

Митя стоял, держась одной рукой за сосну. Вторая его рука еще была занесена, как для удара. В глазах плескалось штормовое море и сонное непонимание.

«Если повезет, то обманешь и черта»

Случившееся далее Степка не успела ни осознать, ни разглядеть. Вроде и минуты не прошло от чудесного спасения, еще даже облегчение выдохнуть не успела, как Петя крикнул, отбрасывая оружие:

— Мужики, прямо сейчас… У нас минута, не больше!

— А, что? — только успела пробормотать Слагалица, как трое из бывших женихов, а ныне братьев: Гор, Никита и Митя, забежали ей за спину и одновременно… ударили!

У нее не было времени испугаться, обидеться, или даже закричать. Она не видела потоков их сил, то как они слились в воздухе, сплетаясь в одну. Не видела, как чаур, помедлив лишь доли секунды, рванул к ней и… сжал запястья. Она почувствовала только силу удара, которая буквально отодрала ее от столба и зашвырнула метров на десять и обжигающую боль. А потом снова потеряла сознание. Черт его знает в который раз за день.

Но долго находиться в беспамятстве ей не дали. Она распахнула глаза и увидела над собой улыбающегося Гора. Кажется, он похлопывал ее по щекам и именно боль в опухшем лице привела в чувство.

— Стешка-а-а… — буквально пропел он, — мы спасли тебя!

— А? Как? — Степанида села с его поддержкой и огляделась, — ой, Петя… Петечка! — и вспомнив все, рванула к нему. Спотыкаясь, падая, снова вставая, чтоб поскорее добраться…

Чаур лежал у столба, лицом в землю. В тот момент, когда Степка добежала, Никита с Митей как раз аккуратно его переворачивали.

— Петр Ильич, — процедил сквозь зубы воздушник, — мы же договаривались без жертв?!

— Петя… — Степанида буквально рухнула на грудь соседу, в попытках услышать сердце. Ее собственное в этот момент так колотилось, что закладывало уши, — Петечка ты… ты что сделал? Что ВЫ сделали? — закричала она, поднимая голову на мужчин, — зачем… что?!

— Рыженькая, — Митя попытался поймать ладонь, но она отдернула ее как от ядовитой змеи. В глазах водяника мелькнула боль и он отстранился, — мы спасали тебя! — сказал дрогнувшим голосом, — тебе нельзя здесь оставаться!

— Что? Да вы, да вы что?!

— Прекрати истерику, Степа! — строго прикрикнул воздушник, — быстро вставай, пошли прочь отсюда!

— Не трогай меня! — Слагалица выдернула руку и из его захвата и вцепилась в Петра, — он… он умер из-за меня! А вы… вы не имели права решать! Я не хочу свободу ценой его жизни! Что же вы наделали?! — она зарыдала и обняв чаура изо всех сил, прижалась, словно желая поделиться силами и вернуть к жизни, — зачем ты? — бормотала она сквозь всхлипы, — почему, для чего? Мы ведь… мы ведь так и не обновили тебе гардероб! Ты… ты так и не научил меня бесконтактному бою…

— Стеша! — как сквозь вату услышала голос лесника, — отпусти Петра, пора валить!

— Да пошел ты! Все вы — пошли к чертовой матери! — она не соображала, что говорит и кому, боль, страх, злость выплеснулись в этот миг, набрав наибольшую силу, — я уже потеряла Грея! Он тоже защищал меня, и что?! Я не хочу так, вы понимаете? НЕ! ХО! ЧУ! Я… — она вдруг потеряв все силы, снова рухнула на чаура, — я… ведь так люблю вас всех… и… — на этом словесный поток был исчерпан и она зарыдала молча, сотрясаясь и хватаясь за бесчувственного Петра.

— Рыженькая, Панни, — буквально простонал Митя, — мы… мы ведь тоже так не хотели, — он осторожно погладил ее по спине, — но… пора идти, ну же, прямо сейчас!

— Степа! — воздушник решительно схватил ее за плечо, — пошли! Все потом!

Но уже было поздно.

— Степушка, мужики… ну что вы в самом деле?! — Петр зашевелился и открыл глаза, — на минуту сознание потерять нельзя!

Степка еще раз всхлипнула и резко села, глядя на живого… пусть и чрезмерно бледного соседа.

— Петечка?! — она радостно сжала его щеки и расцеловала, едва в пляс не пускаясь, — Боже… живой… Мы думали ты погиб!

— Ой! — охнул Петр и еще сильнее побелел, — жив, Степушка. Мужики, — просипел, сверля взглядом поочередно стихийников, — Никита! Почему не унес ее?!

— Лады, харэ трагедий! — громом раздался злой голос огневика, — что, чаур, силы не жалко, да?

— Не жалко, — ответил Петр бледнея сильнее, и добавил отчаянно: — черт, все напрасно! Не успели!

— А вот мне жалко твою силу! — закричал Николай, — у нас бл* битва не завершена! Я бы даже сказал, не начиналась! Мудак ты!

— Это ты, Коленька, мудак! — не стерпела Степка.

— Заткнись, жертва пчелиной страсти! — повернулся к ней Николай, — невеста, мать твою! Красавица!

Степка потрогала свое лицо и скривилась от резкой боли. Нос, лоб и щеки горели огнем, декольте чесалось, а запястья так и того хуже — все в волдырях от огненной веревки. В добавок ко всему, на ощупь лицо было бугристым и горячим.

— Эк-ка детка, ты лицо износила! — прокряхтела Матильда, сползая со ступенек и подходя ближе, но что она собиралась сказать, так и осталось не сказанным. От того, что потом началось, всем стало не до разговоров.

А начался без пяти минут конец света. Такой, что в американских зрелищных фильмах показывают.

Как водится, дрогнула земля под ногами. Стеша сперва решила, это дело рук Гора, да только по удивленному лице лесника и по тому, как он расставил ноги, пытаясь удержать равновесие, было ясно — он не причем.

Рухнули все, кто не лежал. Митя, Никита, Матильда. Колька так и вовсе приземлился неудачно, шибанувшись головой о валяющуюся кувалду. Шибанулся и затих, отключившись. Невезение оно такое невезение.

И вот порадоваться бы внезапно выведенному из строя врагу, да только не до того стало, ох не до того.

Из прохода в Мир Мертвых хлынуло потоком всякой нечисти. Вот истинно, подобное в кино Степка видала, когда во «Властелине колец» из колодца в горе твари разные выскакивали, нападая на защитников Фродо без предупреждения.

И кого только не было! Большие и маленькие, летающие и ползущие, в шерсти, лысые, шипастые. Визжащие, рычащие, свистящие, да в там количестве, взглядом не объять, подробнее не разглядеть. И все то, что происходило до этого показалось детской игрой…

Гор, Никита и Митя стали щитом. И уже даже речи не стояло о том, чтобы стихийную силу не использовать. Иной другой они не справились бы. Да и сейчас едва управлялись, до того истощенными были, а силы не равны.

Никита крутил смерчами, как сетями хватая «летучую» нечисть, Митя смывал водой, Гор выстраивал земляные барьеры. Петр, кряхча поднялся на ноги, задвинув Степку за спину, булавой откидывая редких проскочивших.

Однако мужчины слабели, а врагов становилось все больше. Черной тучей они вылетали, выползали и выпрыгивали из дыры в земле.

Матильда возилась с огневиком, пытаясь привести того чувство, рыдая над ним, словно тот уже помер, Манара из клети ругалась на древне-русском, а Степка, зажмурившись, уткнувшись носом в колени, молилась.

Не пойми каким богам, не известно силам ли магическим, или просто бормотала что-то, ополоумев от ужаса.

А затем раздался громкий визг тысяч голосов, слившийся в один. А за ним странный хлопающий звук, словно паруса поймали ветер и… внезапная вязкая тишина. Степка решила, что так звучит их смерть.

А потом смерть сказала голосом Гора:

— Твою мать! — и Степанида подняла голову и согласилась с ним. Вслух. Так же коротко и емко:

— Твою мать, Первая Слагалица!