Болтливой избы хозяйка 2

Глава 5

«Где любовь, там угождение, а где страх, там принуждение»

— Опаньки, обнаружился наш потерянный? — провозгласила Лукерья, когда Степанида с рыкоем на руках вошла в дом.

— Можно и так сказать, — устало ответила женщина, — найди ему, что покушать, пожалуйста. А мне бы ванну согреть, сможешь?

— Об чем речь, сделаем! — ответил вместо Лукерьи Егорыч, — вот токмо я, что баять хотел вам, барышня…

— Да? В чем дело, Егорыч? — хозяйка опустила питомца на пол в кухне и побрела в свою диковинную ванную комнату. Но когда попыталась закрыть за собой дверь, рыкой проскользнул меж ног и первым вошел, — без тебя не освятится, да? — с вялой улыбкой спросила, но выгонять не стала. Охранник, как никак.

— Опасаюсь я, как бы банник не осерчал на вас, — пока Степанида, подняв брови, наблюдала за тем, как прямо из ниоткуда в деревянную ванну наливается теплая вода, Егорыч рассказывал о своих опасениях, — затаит зазлобу, как есть!

— Кто-кто, я не поняла?

— Так, банник жеж! В истопке нашей проживает! — пояснил охоронник, — шибко норовистый! Едва не так глянешь — починает рюмсать и поленьями бросаться, — Егорыч тихонечко вздохнул.

— Та-а-а-к… — протянула Степка, — а кто еще у нас живет, а я знать не знаю?

— Кринница жила, да захворала, — подключилась Лукерья, — водица замулилась, она бедолашка и захворала. Задремала теперича. Но ежели почистить водицу-то, да позвать ее, воротится! Как есть, баю!

— Э-э-э… а поподробнее? — заинтересовалась хозяйка. Ну надо же, полный двор жителей, а она и не догадывается!

— Полезай в ваганы, а я баять буду!

— Егорыч, ты здесь? — спросила Слагалица перед тем, как раздеваться.

— За печью скрылся, — ответила Лукерья, — помнит, что ты соромишься. Токмо зря ты, Егорыч, вестимо, не мужик!

— Как не мужик? А, кто?

— Ты спросишь, часом, так хоть падай! Духи — мы! Чаво нас соромиться?

— Кх-м, да? Знаешь, Лукерья, — Степка погрузилась во воду по самую шею и блаженно пробормотала, — я даже не задумывалась, кто вы. Думала, часть дома. Ну… просто дом такой говорящий и разные дела выполняющий.

— Благодарствую тебе, в тряпочку! — обиженным тоном сказала охоронница, — сама ты часть дома!

— Да не обижайся ты. Откуда мне было знать? Расскажи!

— И то правда, горе, а не Слагалица! — вздохнула Лукерья, поворчав для порядка и повторила, — духи, мы! Крапивка, та дворовая. Глядит за порядком от дома до плетеня, животину кормит, огород, сад, усе на ней. Конопатка — ведогонь. Он дух-двойник домика нашего. Ежели с домом чаво случится — ведогонь помреть. И наоборот. Егорыч — помощник дворовым, да другим духам. Добытчик, провиант — это по его части. Оногда, спереть могет у соседей, коли без присмотру, такова порода!

— А, точно, он у Петра Ильича электричество спер! — хихикнула Слепка, а Лукерья продолжала:

— Банник — тот дух истопки. И натопит, и воды наносит! А норов правда — жуть! Ежели застуду затаит, ховайтесь усе! Давеча с Егорычем заспорил, кой веник для истопки лучше, дубовый, аль березовый. Так пульнул в таво поленом, голову расшиб!

— Ого! А чего это он такой борзый? Давай выгоним! — предложила Слагалица.

— Ты чаво! — закричала возмущенно охоронница, словно Степанида, страх, что сказала, — не можна! Без яво истопка завалится!

— А у нас теперь ванная есть, — заметила Степка, — к чему нам баня?

— Чур, тебя! — в голосе Лукерьи было явное возмущение, — не можна! Иш, охоронниками разбрасываесси! Того гляди и меня, того, попрешь!

— Не, тебя не попру, — улыбнулась хозяйка, — от тебя польза есть, ты меня кормишь, порядок наводишь, советы даешь!

— И Ерошку не трожь! Он пусть и норовист, про то, за всех нас горой! Ежели кто со злом заявится, на помощь бросится!

— А ты чего так на амбразуру кидаешься? Нравится, что ли? — хмыкнула, глаза не открывая.

— Хто, я? Да никогда! — возмутилась охоронница.

— Угу-угу… ладно, пусть живет, твой Ерошка! Дальше рассказывай! — велела женщина, чувствуя, как от горячей воды и голоса Лукерьи усталость и напряженность дня постепенно отступают.

— Он не мой!

— Хорошо-хорошо. Ну, а ты у нас, кто будешь?

— Клецница, я. Стряпаю, прибираю, за кладовыми гляжу, — ответила та недовольно, еще сердясь за Ерошку.

— Интересно-то, как. А вы только в Домах Слагалиц живете, или во всех домах?

— Оногда и в простых хатах, ежели хозяин добрый. А ежели плохой, то к нему и духи плохие жить навязываются.

— Даже так… А кто еще есть? Расскажи, что знаешь! — попросила Степка, — хочу знать все!

— Ха! Усе, мабуть нихто не ведает! Расскажу, чаво сама слыхивала… Токмо то надолго…

— Ты тогда начни с самого интересного. Будешь каждый день понемногу меня просвещать.

— Лады! — согласилась охоронница, — почну, пожалуй с зеркалицы. Чудной дух, но полезный, ежели хозяина полюбит.

— Зеркалица? В зеркале, что ли живет?

— А где еще, вестимо, в зеркале. Поселяется тама, где зеркало ветхое… — Степка открыла глаза и развернулась, чтоб поглядеть на старое зеркало на стене, — ага, в этом как раз имеется зеркалица!

— Да-а-а? — протянула Степка недоверчиво, — но я ничего не замечала в нем… и не говорила она никогда со мной…

— Так она безликая и безголосая.

— Хм, а польза в чем? Прыщи в зеркале маскирует?

— Хиханьки тебе все, — упрекнула Лукерья, — зеркалица грядущее видит! Могет показать, ежели заслужишь!

— О нет, будущее знать я не хочу! А вдруг там что-то плохое? Что за жизнь тогда будет? Сиди и трясись, когда случится? Нет уж, спасибо!

— Не хошь — и не надобно! Кто просит-то?

— Дальше рассказывай, еще хочу!

— Ну, кринница. В колодязной воде обитается. Шибко водица стает вкусная, ежели в колодязе поселится.

— Надо будет нашу полечить. Митю попросить помочь ей, или кого?

— Да, водяник в этот деле лучший лекарь. Вопрошай его… А еще дух хороший имеется, дремой, зовется.

— От слова «дремать»? — предположила Степка.

— Ага. Токмо, яво призывать надобно, сам не придет. Когда в доме дитятко появится, для сна крепкого и здорового он надобен! С ним дитятко усю ноченьку спит, мамку не тревожа.

— Полезный дух, согласна. А еще?

— Еще… ну, отеть, к примеру. Ежели этот в хату заявится, то на хозяина лень нападает. Напасть, у-у-ух! С печи не слезешь!

— Прикольно… А я думала, что лень, это черта характера, — удивилась женщина, — а еще?

— А еще, подменыш! Это дитя мары, которым она подменяет людского.

— Ужас какой! Что за мары?

— Мары — души усопших проклятых, неприкаянные, злые. У хозяев дитятю своруют, взамен свою подсунут.

— А зачем?

— Жизни хорошей желают для сваво дитяти, людской.

— А как человеку понять, поменяли ему ребенка, или нет? Есть какие-то признаки?

— Подменыш злобный, вредный, проказы подлые совершает, кричит постоянно. Но дивно играет на всяких инструментах. Мелодия до чего красивая выходит!

— О, у моих прежних соседей, точно сына подменили. Они такие люди замечательные, а он — дьяволенок! Весь дом от него страдал. Но на пианино играл — заслушаешься!

— Могет быть, могет быть…

— А еще про кого-то расскажи, — попросила Степка, жадно впитывая информацию о неведомом мире, в котором она, оказывается, живет. Это прямо сказка, только наяву.

— Шишиги. Те заводятся, ежели в доме пьянки-гулянки… Хлевник — в хлеву обитается, — продолжала Лукерья, — прытка, вот еще дух непростяцкий. Тот в людя вселяется и с того часу, прытким шибко тот становится, от этого и «прыткой» кликают. Быстро дела у него делаются, за что не возьмется — с успехом завершает. Удачлив, везде поспевает. Во всем дух ему помощник.

— Здорово, везет же некоторым…

— Не завидуй! Тот, в кого прытка вселится — короткий век живет.

— Тьфу на него, тогда!

— Так что, хозяюшка, много разных домовых духов имеется, всех так сразу и не упомнишь…

— А ты только про домашних духов знаешь?

— Про разных слыхивала. Про каких тебе еще баять?

— А кто такой хапун, знаешь? — спросила Степка и дыхание затаила.

— Ведаю, вестимо! Он лютый дух. Крадет богатырей и дев распрекрасных. Оногда, бывает и дитяток…

— А… зачем?

— Богатырей для работ тяжелых. А дев, сама догадайся, для чаво!

— А… детей?

— Так бабы, деток не имевшие, поручают хапуну выкрасть для них чадо. За плату.

— То есть, хапуны по заказу работают?

— Или ежели кто просто так сподобится… а ты чаво про них, слыхивала чавось?

— Эм, понимаешь, Лукерья… на меня один такой напал сегодня, — и Степанида рассказала охороннице все, что с ней случилось.

— Мать честная! — ахнула Лукерья, когда рассказ завершился, — беда пришла, отворяй ворота!

— Думаешь не отцепится? — вздохнула Степка. Хорошее настроение мигом испарилось.

— Ведаю, поручил тебя кто хапуну, не иначе!

— П-почему сразу поручил? Ты же говорила, если вдруг понравится…

— С чаво бы ты хапуну сподобилась? Он по девам молодым да распрекрасным!

— Что мне нравится в тебе, Лукерья, так твоя прямолинейность! — Степка рывком встала в ванной, расплескав воду, — можно подумать, я жаба!

— Ой-ой, кака остуда. Или сама себя в зеркале не видала? — фыркнула Лукерья, — да и себе дороже красть суженую у семерых женихов с силушкой великой. Чаво он, бессмертный, тот хапун, что ль? За плату, как есть, за плату!

— Не знаю, не спрашивала! — буркнула Степка, быстро вытираясь полотенцем. И все-таки она обиделась. Пусть себя красавицей не считала, но с тех пор, как семь мужиков хвостом бегают, да в глазки заглядывают, поневоле себя фотомоделью ощущать начинаешь. А тут такие заявления. А Лукерья, как ни в чем не бывало, продолжала размышления.

— Надобно Николашу кликать. Пущай разберется! Он про все ведает!

— Не буду я его звать. Хочу отдохнуть до пятницы от его рожи.

— И чаво, взаперти теперича просидишь?

— У меня охранник, видишь какой? — кивнула головой в сторону дремавшего одним глазом рыкоя, — если он маленький загнал эту тварь на дерево, то представляю, что с ним сделает, когда подрастет. Так что корми его исправно, да пожирнее!

— Покормим, а как же! Я животину люблю! Да и Егорыч с Крапивкой також.

— Вот и славно, спасибо! — Степанида вдруг увидела кровь на полотенце и чертыхнулась, — вот и критические дни, явились не запылились!

— О, а я уже напужалась, думаю, чаво такое, нету и нету, — тут же переключилась Лукерья, — тряпицы наготовить?

— Спасибо, не надо! — процедила Степка, возмущаясь такой беспардонности, — у меня современные средства есть!

— Ну и славненько! Тогдась я пойду, отвару тебе сварганю, все минет быстренько и без боли!

— Ты и такое умеешь? — сменила гнев на милость хозяйка, — было бы замечательно, у меня первый день особо болезненный.

— А как жеж, могем! — похвалилась охоронница, — приходи в кухоньку, напою!

Когда Степанида, завершив гигиенические процедуры и облачившись в халат, шла по коридору в кухню, раздался стук в дверь.

Все произошло быстро. Она едва открыла замок, как сразу оказалась прижатой к стене родного дома, обезумевшим лесником.

— Гор? — изумилась она, — ты… чего? Зелье принес?

Но мужчина смотрел странным взглядом и жадно нюхал воздух. «Ой, мамочки, неужели унюхал?» — испугалась Степка.

А лесника ломало. Его внутренняя борьба была видна невооруженным глазом. Он сжал зубы до хруста, скривился, дернулся. Но зверь победил быстро.

Ворот халата оказался разорванным до самого пола, Гор лизнул голую грудь и рухнул на колени, уткнувшись носом между ног перепуганной Степке. Но дальше произошло нечто, еще более невероятное.

Гор отлетел к противоположной стене и женщина уже решила, что вмешался Конопатка, но… Одежда на леснике разорвалась на мелкие клочья, осыпавшись на пол, словно осенние листья и Гора стало… два. Два абсолютно одинаковых голых Гора. Степка вытаращилась, даже не пытаясь не смотреть. Разве от такого зрелища отвернешься?

«Второй» Гор прямо на глазах стал обрастать густой темно-коричневой шерстью и за долю секунды стал полноценным огромным медведем. «Ну все, кранты мне! — пронеслось в голове у Степки, — я и с одним Гором справляться не умею!»

Но день продолжал удивлять. Медведь сгреб Гора в охапку и вытолкнул за дверь, заперев на ключ. Женщина открыла рот, позвать на помощь, но с перепугу не смогла выдавить ни одного слова из пересохшего горла.

Лохматый двойник лесника оказался рядом в одном прыжке. Упер передние лапы по обе стороны от головы Степки и внезапно… потерся об нее носом. Осторожно так и даже нежно. Слагалица зажмурилась, не зная чего ожидать, но мишка ничего больше не делал. Просто дышал ей в лицо.

Затем Степка услышала, как хлопнула входная дверь. Распахнула глаза и обнаружила, что в коридоре одна. От облегчения сползла вниз по стеночке, пытаясь прикрыться порванным халатом. С улицы доносились звуки борьбы. «Не поняла, он что, сам с собой дерется?»

— Опаньки! — раздался рядом голос Лукерьи, — эт чаво такое было?

— В-вы где ходите? — простонала Степка, — охранники, называется! Меня прямо на пороге чуть не изнасиловали, а вы!

— Да ну? Нешто, не лесник стучал? — опешила клецница.

— Вот он чуть и не… меня мишка спас! — сказала, пытаясь отдышаться со страха.

— Так нетути на дворе ни единой душонки!

— Н-не знаю… ушли наверное…

— Козел! — в сердцах сказала Степка и поднялась, наконец, на ноги, — перепугал гад, и халат порвал! — посетовала она, разглядывая вырванные с мясом пуговицы, — тут никаких халатов не напасешься! Все, выставлю счет, пусть новый покупает, маньячина бешеный! А где мой рыкой?

— Смятану жреть! — доложила Лукерья, — не серчай, хозяюшка, не ждали мы от лесника оказии, того и не пробдели…

— Киса-киса, ты где? — словно не слыша ее слов, Степка, по стеночке побрела в кухню. Рыжий охранник обнаружился у печки, с зажмуренными глазами лакающий сметанку из мисочки, — вот ты где… предатель!

Рыкой повернулся на голос хозяйки и испуганно уставился на нее своими круглыми глазенками, словно понимая, что ему сейчас перепадет.

— Если ты еще раз подпустишь ко мне лесника до свадьбы, можешь искать себе другую хозяйку, понял?

«Котик» издал грустный полу-мяу, полу-вой и посеменил к ней навстречу и стал тереться об ноги, как заправский домашний кот.

— И не подлизывайся! Вот что было бы, не подоспей мне мишка на помощь, а? Прости-прощай силушка? Ты, рыжая задница, в первую очередь пострадал бы! — продолжала она вычитывать питомца, обращаясь и к охоронникам в том числе.

— Простите, барышня! — покаялся сразу же Егорыч, — от лесника не ждали подлянки…

— Не повторится, — пискляво подхватила Лукерья, — мы ж его, как родного…

— Ладно-ладно! Но впредь, прошу меня одну не оставлять, если я сама того не попрошу!

Домик вдруг загудел, с потолка пыль посыпалась. Рыкой чхнул, а Степка за стул ухватилась, дабы не упасть.

— Конопатка, вона как, убивается, — прокомментировала клецница, — прощения молит!

— Говорю же, ладно! — Степка рухнула на стул, одной рукой сдерживая полы халата, — не сержусь, обошлось ведь.

— А чаво было-то? — Лукерья, сообразив, что гнев хозяйки в прошлом, сразу принялась расспрашивать.

— Я так поняла, у Гора бзик на этих вещах… — ответила хозяйка с порозовевшими щеками, вспомнив, как лесник вынюхивал ее между ног.

— Чаво? Каких таких вещах?

— Ну… — Степка из розовой стала пунцовой, — на критические дни его клинит…

— Ах, ты ж, лоший пес! — воскликнула возмущенно охоронница, — зверюга!

— Так вот зверюга, как раз, меня и спас!

— Как спас, хто?

— Говорю ведь, мишка! Вылез из Гора и вышвырнул его из дома…

— Чаво? — недоверчиво протянула Лукерья, — скудва вылез?

— Гор раздвоился, — попыталась объяснить Слагалица, — и второй он, зарос шерстью и стал медведем. Хвать лесника за шиворот и выбросил из дома. А потом потерся об меня носом и тоже ушел. Судя по звукам они подрались на пороге.

— Блудный бзыря! — выругалась Лукерья, — один сором в голове! И чаво, точно снасильничал помышлял?

— Нет, Лукерья, я сама на себе халат порвала, от страсти! — возмутилась Степка.

— А чаво такова? С женихом могла и срахубничать малехо…

— Спасибо за разрешение, конечно! Но Гор — не тот случай! С ним просто так не пообжимаешься!

— Ну да, ну да, шалопут… лесник наш. Чаво делать, ежели судьбинушка такова жениха подкинула? — вздохнула Лукерья и потом добавила грозно, — как придеть, пущай ему Конопатка бубенцы поотрывает!

— Чаво мелешь, поотрывает! — возмутился Егорыч, — пошто барышне такой мужик сдался, без бубенцов-то?

— А нешто верно, коли страмец эдакий снасильничать имел охоту?

— Попенять балахвоста, но бубенцы не трогать!

— Может хватит? — устало перебила их Степанида, — не хочу я больше о бубенцах лесника слушать, Лукерья, ты мне отвар обещала!

Попивая горько-сладкий отвар, Степка проверила телефон. Митя не звонил. Она вздохнула и попыталась позвонить ему сама, но телефон с прискорбием сообщил, что абонент совершенно недоступен.

Зато от других женихов было по пару смс-ок ни о чем. Петр Ильич поинтересовался удобно ли, если он зайдет в девять утра. Вячеслав просто пожелал хорошего дня и написал, что очень скучает. Грозный поблагодарил за гостеприимство и извинился, что не сможет зайти раньше среды. Никита написал кратко: «Постоянно думаю о тебе!»

Настроение понемногу наладилось. Все-таки приятно, когда столько мужчин оказывают внимание и говорят, что скучают. Только грустно, что Митя ничего не написал. Но Степка успокоила себя, ведь он предупредил, что его не будет три дня. Хотя все равно было тоскливо, сердечко не хотело слышать доводы разума. Хотелось услышать его спокойный уверенный голос, прижаться к груди, почувствовать бережные объятия и легкие поцелуи в макушку.

Но с другой стороны радовало, что Николай тоже ничего не написал, не испортив тем самым настроение.

Спать не хотелось и Степанида решила подробнее изучить подаренную огневиком книгу. В этот раз она так зачиталась, что не заметила, как наступила глухая ночь. Книга оказалась до того познавательной, с подробностями описывая главных богов, существ, наделенных магией и забавные традиции тех далеких времен.

— Лукерья, тут пишут, что в старину невесту обязательно надо было выкрасть перед свадьбой. А не то домашние духи на нее обозлятся, что она по своей воле дом покидает. Правда, что ли?

— Как есть, правда. Токмо это не про Слагалиц, они в дом супруга после свадебки не переходють.

— А кстати. Получается всем женихам придется к нам переехать? А как же их дома? Вот у Мити, к примеру, такой дом удивительный в его мире, как он его бросит? У Гора тоже красивый дом, своим руками строил, не думаю, что он его бросит и переедет сюда.

— Нашла об што мекать! Гостевыми супружниками стануть, ежели насовсем не срядятся!

— Пф! — фыркнула Степка, не найдя, что ответить на это. Пока что у нее фантазии не хватало, чтоб представить семерых мужиков под боком. «Ужас какой-то!»

Дальше был подробно описан свадебный обряд, с благословением родителей, поеданием особых калачей, обязательным сидением за столом на мешках с зерном и плетением семейной куклы «Неразлучницы», состоящей из мужской и женской тряпичной куколки на одной палке. «Угу, только у нас таких куколок на палке будет восемь и папа с мамой на свадьбе присутствовать не будут… И как вообще я им предъявляю семерых мужей? Они первые меня в психушку сдадут, если только попробую рассказать про судьбу Слагалицы… Блин, вот попала, так попала!»

— Свадебки красивые играли в старину, эх! — вновь подала голос Лукерья, — мне шибко подобилось, как молодые клялися друг дружке. Стануть в круг, в руках по свечке, в глаза глядя проговорят: «Ты мое Небо! — Ты моя Земля!» Аж мурахи по телу…

— Угу, а мы, как скажем? Я им: «Ты мое Небо, и ты мое Небо, и ты тоже мое Небо… и ты… и ты…»

— Тьфу, весь настрой спортила! Спать ужо иди, лябзя!

— Тебе надо, ты и иди! Я еще почитаю.

Глубоко за полночь, в полной тишине спящего дома Степке послышалось, что она услышала шорох за окном. Она встрепенулась, испугалась.

— Барышня, тутачки к вам медведина пожаловал. С полчаса вокруг дома кружит, в окна косяки косит. Как быть, Конопатка интересуется?

__________

Зазлоба — обида;

Рюмсать — плакать;

Оногда — иногда;

Застуда — то же, что и зазлоба;

Мабуть — наверное;

Почну — начну (от слова «почин» — начало);

Колодязь — колодец;

Пробдеть — проследить;

Лоший — паршивый, плохой;

Скудва — откуда;

Блудный бзыря- шальной гуляка, бешенный, неугомонный;

Срахубничать — пошалить, похулиганить;

Пошто — зачем;

Страмец — паскудник;

Балахвост- волокита;

Подобится — нравится;

Лябзя — болтуха, пустомеля.