Директриса уже произносила торжественную речь, когда они с Эриком вошли в зал. Речь Нонны Александровны слушали все очень внимательно в полной тишине. Поблизости свободных мест не было, а пробираться в центр, толкаться, протискиваться они не решились, и оба остались стоять, подпирая стену, неподалёку от входа.
Эрик наклонился к её уху и негромко спросил:
— Что случилось?
Отвечать не хотелось, да и неуместным казалось здесь и сейчас жаловаться на мать, но он не отставал:
— Я же вижу, ты с утра сама не своя. Скажи, ну?
— Мама не приехала.
— Может, опаздывает?
Дина пожала плечами. Ну вот зачем он спросил? Она и так еле держалась. Сейчас совсем расклеится, а им ещё выступать…
— Ты ей звонила?
Она кивнула, затем, помолчав, добавила зачем-то:
— Недоступна она.
— Да за городом связь гуляет, может, просто не ловило. Или телефон разрядился. Всяко бывает. Ты не волнуйся, Дин. Уверен, всё с твоей мамой хорошо. Плохие вести всегда доходят быстро. В смысле, если бы с ней что-то случилось, то тебе бы сообщили…
Дина кивнула, чтобы не развивать эту тему, но постоянно чувствовала его обеспокоенный взгляд.
После вступительной речи Нонны Александровны слово брали и другие, даже какой-то иностранный господин на ломаном русском пожелал всем успеха и процветания — их Дина почти не слушала, то и дело украдкой поглядывая на телефон в надежде, что вдруг всплывёт эсэмэска "абонент снова в сети".
Затем на сцену вышли Корбут и Лиза, и только тут Дина поняла, что торжественная часть закончилась и сейчас будет концерт. Она даже попыталась их слушать, подмечая про себя, что оба выглядели очень хорошо. Иным ведущим с тв могли дать сто очков вперёд.
Корбут уложил свой вечный хаос на голове, и ему — надо же! — шло. И костюм на нём сидел отменно. Ну а у Лизы со вкусом никогда проблем не было, и сейчас она просто блистала.
Дина нашла в зале её родителей — были оба и смотрели на дочь с нескрываемым восхищением и гордостью. Получается, они из-за границы приехали, чтобы повидаться, а её мать не осилила и несчастную сотню километров… К горлу вновь подкатил ком.
Вскоре к ним подошёл Валентин Владимирович и препроводил их за кулисы. Кроме них тут уже толпились выступающие из разных классов, готовясь к своему выходу.
Эрик, немного постояв с ней рядом, отправился переодеваться в гримёрку, где они оставили наряд «беспризорника».
Чужие номера Дина смотрела безучастно, просто ожидая, когда подойдёт их очередь. От расстройства она даже не волновалась, разве что совсем чуть-чуть. Порядок выступлений здесь всегда был одинаковый: первыми — сами маленькие и по возрастающей, последними — одиннадцатый класс.
Восьмиклассники тоже пели, но пели хором, почти всем классом исполняли «Гаудеамус». Потом с танцами вышел на сцену девятый класс, и Дина забеспокоилась — Эрик всё ещё не вернулся. В конце концов, она сама наведалась в гримёрку.
— Нам уже скоро… — начала она и замолкла на полуслове, глядя на Эрика.
Он повернулся к ней, раскинув руки в стороны, мол, полюбуйся. Белые штаны и льняная рубаха, которые Дина сама подбирала для костюма, оказались варварски изрезаны. Особенно рубаха — та вообще в лоскуты. Только шляпа куратора осталась нетронутой.
— Кажется, я догадываюсь, кто тут похозяйничал, — нахмурилась Дина. — Ну я ей устрою…
— Да забей. Обойдемся без переодеваний, да? — предложил Эрик.
— Ну уж нет! Зря мы, что ли, старались, придумывали, готовились? — вознегодовала Дина. — Знаешь, что? А пусть будет так. Штаны вполне себе подойдут и драные.
— Да ты что? Смотри, тут полштанины болтается на нитке…
— Так оторви её и вторую штанину отрежь так же, по колено. А рубаху вообще сними. Ты же беспризорник, откуда у тебя хорошая одежда? — рассуждала с полуулыбкой Дина.
— Что, только штаны и шляпа? — с лёгким недоумением спросил он. — Вот так и выходить на сцену? Ты серьёзно?
— Да. Только штаны и шляпа. Да ты никак стесняешься? — улыбка её стала насмешливой.
— Пфф. Замёрзнуть просто не хочется… — Он рывком стянул с себя искромсанную рубашку и отшвырнул её в сторону.
Дина на миг замерла, глядя на его обнажённый торс. Потом поспешно отвела глаза, стремительно и жарко краснея…
Когда их объявили, Дина специально наблюдала за Лизой. И та не подкачала — уставилась на расхристанного, полуголого Эрика с открытым ртом. Точнее, даже не так. Сначала она смотрела со злорадным ликованием в ту сторону, где они стояли вдвоём, сбоку сцены, сокрытые от зрителей тяжёлой портьерой. Но, увидев его босого, в белых штанах по колено и в шляпе, причём совершенно в себе уверенного, будто всё нормально, будто так и должно быть, она тут же растерялась. Конечно, Лиза ведь не знала, что для их номера дыры и порезы не помеха. Дина намеренно не говорила никому, какую именно песню они готовят, даже куратору…
А ещё, если и были какие-то сомнения на её счёт, то теперь полностью отпали.
Дина прошла к синтезатору, затем подала знак Шмыгову, который отвечал за техническое оснащение. И почти одновременно с первыми аккордами на большом экране появились кадры — развалины, подворотни, чумазые пацаны в рванье… А потом на сцену вышел Эрик.
У директрисы лицо, конечно, вытянулось, будто она увидела нечто жутко неприличное. Обескураженной выглядела и Нина Лаврентьевна — обе они сидели на первом ряду, у самой сцены. Остальные же, похоже, восприняли его сценический образ на ура.
К тому же Эрик вошёл в роль бесподобно. Мало того, что он пел так, что душу вынимало, он ещё и «играл». Двигался по сцене в такт музыке, причём очень пластично, будто танцевал, «просил милостыню» в шляпу, обращался к залу. А на последнем куплете и вовсе сымпровизировал: со словами «ах, мама, если б мне найти тебя, была б не так горька судьба моя» воздел руки к Нонне Александровне. Несколько человек засмеялись, а вот директриса почему-то не оценила шутку. С ледяным лицом вдруг поднялась и вышла из зала.
Правда, позже вернулась, чтобы объявить, что в столовой всех ждёт праздничный банкет.
Это тоже уже стало традицией — банкеты со шведскими столами, с музыкой и танцами, с непринуждённым общением. Правда, эту часть Дина не любила — в позапрошлом году мама умудрилась где-то подпить, хоть на банкете алкоголь и не подавали, а затем флиртовала со всеми подряд напропалую. Даже с Никитой Прочанкиным. Было жутко стыдно. Но всё же тогда она хотя бы к ней приехала…
И тут сотовый пиликнул, оповестив, что мама снова в сети. Дина хотела дождаться, когда из зала все выйдут, и позвонить. Но спустя пару минут от мамы пришло сообщение:
«Прости, детка, мне так жаль, но я никак не смогу приехать. Я не в состоянии просто… Извини… Обещаю, в ближайшие дни я к тебе приеду, и мы с тобой хорошенько погуляем…»
Дина удалила сообщение и выключила телефон. Вышла из зала вместе со всеми, но затем незаметно свернула на лестницу. Никакой банкет ей не нужен! Что она там забыла? Что ей там делать? Любоваться счастливыми лицами? Торчать в одиночестве, чтобы все видели, что она даже собственным родителям не нужна? Нет уж…
Дина спустилась вниз, на миг засомневалась, куда лучше пойти. В свою комнату? Или, может, на улицу?
Но почему-то незаметно для себя добрела до малого актового зала, где последние полторы недели они буквально пропадали с Эриком. Свет зажигать не стала, опустилась в ближайшее кресло, да так и сидела в полутьме, может, полчаса, а, может, и дольше.
Странно, но даже слёз не было, хотя внутри всё так и рвалось от обиды и горечи. Шум банкета сюда почти не доносился, и хорошо. Не хотелось слышать звуки чужой радости и чужого веселья.
А потом она различила в гулкой тишине чьи-то приближающиеся шаги. Вот же чёрт! Кого сюда могло занести? Дина напряглась, прислушиваясь.
Затем дверь, скрипнув, отворилась и в светлом проёме Дина узнала силуэт Эрика.
— Дина, — позвал он, вглядываясь в полумрак. — Ты тут?
— Да, — поколебавшись, отозвалась она и поднялась с кресла.
Увидев её, он подошёл, встал напротив.
— Я потерял тебя… Ты всё из-за матери своей расстраиваешься? Что-то узнала? Случилось что-то?
Сглотнув, Дина покачала головой, отвела взгляд в сторону.
— Она просто… — сдавленно произнесла Дина, удерживая рвущийся плач. — Просто не приехала и всё…
— Это плохо, конечно, но главное, все живы-здоровы… Мало ли что ей могло помешать. Не расстраивайся ты так…
— Мама не приехала, потому что напилась, — неожиданно для себя самой выпалила Дина. — Она обещала, что приедет, слово дала, а сама тупо напилась…
«Зачем я это ему говорю?» — спохватилась она запоздало, но уже не могла остановиться. Этим признанием она будто сорвала тормоза, и теперь слова обиды и разочарования лились безудержным хаотичным потоком. И вместе со словами лились слёзы.
Дина не заметила, в какой момент Эрик обнял её, прижал к себе и держал так, утешая, пока судорожные всхлипы не прекратились.
Уткнувшись ему в плечо мокрым лицом, она сбивчиво и часто дышала, чувствуя, как боль потихоньку отпускает. А ещё чувствовала, сначала смутно, а затем всё сильнее, как её пьянит его запах, такой мужской и влекущий. Слышала, как тяжело и гулко колотится его сердце, как мощно вздымается грудь, как меняется его дыхание. Ощущала, как жар его тела проникает в неё, растекаясь по венам. От этого слабели ноги и пересыхало во рту.
Затем она ощутила, как его руки напряжённо замерли, а потом вдруг прижали её ещё крепче, скользнули по спине вверх, вниз, вверх…
Это были уже не дружеские успокаивающие объятья, это было нечто острое, незнакомое, волнующее до дрожи. Внутри у неё как будто скрутилось всё в тугой узел, и это было одновременно и страшно, и сладко, и томительно.
Затаив дыхание, Дина чуть отклонилась назад. В полном смятении посмотрела на него, как будто хотела что-то спросить, но в ту же секунду услышала короткий резкий вздох, а затем его губы порывисто приникли к её губам.