Тяжело ступая, Дина прошла по коридору «женского» этажа до своей комнаты. Кашемировый шарф волочился за ней по ковру, но она не обращала внимания. Хотелось только одного — рухнуть без сил в постель и забыться беспробудным сном. Это подарило бы хоть несколько часов без боли.
Оказалось, Полина и Лиза тоже уже вернулись домой. При появлении Дины Полина, вздрогнув, уставилась на неё, словно не знала, что делать, что говорить, как вообще вести себя в такой неловкой ситуации. Вроде ей и жалко подругу, но можно ли эту жалость показывать — непонятно. Ещё и Лиза тут…
Но на Полину Дина едва посмотрела, зато в Лизу так и впилась горящим взглядом.
Подщурив недобро глаза, она медленно пошла на неё.
— Ты! — процедила сквозь зубы, наставив на неё указательный палец. — Злобная, завистливая, пакостная дрянь! Как ты посмела сюда заявиться?
— Я здесь живу вообще-то! — Лиза попыталась ответить с вызовом, но голос дрогнул. Да и сама она невольно отступила.
— Больше нет! — отрезала Дина. — Выметайся отсюда сейчас же! И с этих пор даже смотреть в мою сторону бойся!
— Никуда я не уйду, не дождёшься, — нервно сглотнув, возразила Лиза. — Если тебе не нравится, сама уходи.
Дина несколько секунд сверлила её взглядом, а затем без единого слова взяла Лизин рюкзак с учебниками, а заодно подхватила с вешалки её куртку и что-то ещё из верхней одежды. Распахнула дверь и вышвырнула всё это в коридор.
— Ты с ума сошла? — взвизгнула Лиза, но Дина, не обращая внимания, принялась выкидывать из комнаты одну её вещь за другой.
— Прекрати! Ненормальная! — кричала Лиза, то цепляясь за свои вещи, то хватая за руки Дину, но та уже вошла в раж, забыв усталость. А глаза её и впрямь сияли каким-то нездоровым блеском.
Вскоре пол в коридоре был сплошь завален книгами, обувью, одеждой, всякими бутылочками, флакончиками и прочими девчачьими аксессуарами.
Лиза бесновалась, не зная, что делать: то ли собирать свои вещи в коридоре, то ли пытаться спасать оставшееся в комнате.
На крики постепенно собрались зрители, но Дину это ничуть не волновало. Зато Лиза кричала вся в слезах:
— Чего уставились? Дежурного позовите!
Но вместо дежурного воспитателя к ним подошёл Валентин Владимирович. За его спиной семенила Катя. Видать, она его и привела.
— Девочки, всё, разойдитесь по комнатам. Всё, говорю, концерт окончен, — разогнал он зрителей.
Потом взглянул устало на завал в коридоре, на рыдающую Лизу, на воинственную Дину, тяжко вздохнул.
— Какой чудный вечер…
— Валентин Владимирович, — заикаясь от плача, проговорила Лиза. — Она меня выгоняет… все вещи вон выбросила…
— Спицына здесь жить не будет, — категорично заявила Дина.
И затем на все его увещевания потерпеть, подождать, проявить мудрость и выдержку упрямо отвечала одно и то же: она здесь жить не будет. Ещё и проём преграждала, показывая, что не пропустит.
— Вот видите, — шмыгала носом Лиза.
— Ну что ж, — Валентин Владимирович обернулся, увидел позади себя Казанцеву. — Катерина, пакуй вещи, меняйся с Лизой местами.
— Я? — захлопала глазами Катя.
— Да, Катя, на тебя вся надежда. Выручай. Ты же не хочешь, чтобы эта батальная сцена закончилась кровопролитием со всеми вытекающими?
Она покачала головой: не хочет.
— Ну вот. Понимаю, неожиданно и муторно, очень даже понимаю. Но рисковать не будем, да?
Катя кивнула и настороженно взглянула на Дину, но та испепеляла ненавидящим взором только Лизу, больше никого не замечая.
Спорить с куратором никто не стал, хоть Лиза и была недовольна таким поворотом.
До самого отбоя девочки возились с вещами, перетаскивали их туда-сюда, перестилали кровати, обживали новые полки в шкафу. Правда, Катя всё это делала почти на цыпочках, стараясь шуметь как можно меньше, и время от времени поглядывала на Дину, словно ждала от неё ещё какой-нибудь выходки.
Но та неподвижно лежала на кровати, поверх покрывала, глядя в одну точку на потолке. На самом деле, Дина сейчас отсекла от себя то, что происходило вокруг, и мысленно прокручивала последние пару часов. Неизвестно зачем. Поскольку это та ещё пытка — снова и снова переживать самый горький момент в своей жизни, всё равно что терзать свежую рану. Но ни о чём другом больше попросту не думалось.
Особенно тяжело было от того, что в душе́ она понимала: Эрик не просто обиделся. Он принял решение вычеркнуть её из своей жизни навсегда и не отступится — его и в меньшем-то трудно заставить поменять мнение.
К тому же, он ведь и накануне ходил с таким настроением: они слишком разные, между ними пропасть, её окружение считает, что он ей не пара. И это она горячо его убеждала, что никакой пропасти нет и никто так не считает, а если и считает, то ей плевать на предрассудки. А тут даже не окружение, тут она сама высказалась предельно ясно и унизительно… И теперь он думает, что она обычная лицемерка.
— Дин, — позвала её Полина. — Ты как?
— Никак, — отозвалась она.
Она повернулась на бок и, уткнувшись лицом в подушку, горько разрыдалась. Но если б только слёзы хоть самую малость облегчали боль!
Полина сначала неловко топталась рядом, потом, когда рыдания стали чуть тише, принесла воды, тронула её за плечо:
— Дин, на вот, попей. Не плачь, успокойся.
Дина оторвала мокрое лицо от подушки, присела, взяла стакан, но, подняв на подругу, припухшие глаза, сказала:
— Зачем мне успокаиваться? Почему я должна успокаиваться? Как я могу успокоиться, если моя жизнь кончена?
— Да не кончена ничего, ну что ты такое говоришь… — залепетала Полина. — Ты красивая, здоровая, успешная. У тебя есть друзья, родители… У тебя столько возможностей! Всё ещё у тебя впереди!
— Да ничего мне не надо! — всхлипнула Дина и припала к стакану. Пока пила, зубы мерно постукивали о стеклянный край.
— И Эрик твой отойдёт ещё. Вот остынет немного, вы поговорите и помиритесь. Катя, скажи, так ведь?
Катя, разложив вещи, теперь сидела тихо, на краешке стула, и смутилась, когда к ней обратились.
— Я… я не знаю. Он очень остро воспринимает, когда обманывают его доверие и предают. А тут ещё и публичное унижение… Мне кажется, он даже слушать теперь ничего не захочет.
— Ой, всё, ладно, — отмахнулась от Кати Полина. — Видишь, человеку плохо? Могла бы и не сыпать соль на рану…
— Нет, она права, — остановила её Дина. — Так оно и есть…
К счастью, на этаже погасили свет, и тягостный разговор закончился сам собой.
Лёжа в темноте, Дина, словно мантру, повторяла мысленно: «Я всё равно докажу ему… я всё ему объясню… Не захочет слушать? Выслушает! Обязательно выслушает. Завтра же…»