Частная школа

71

Агата

Иногда, как ни стараешься забыть то, что было, ничего не выходит — прошлое всё равно тебя настигает. Даже спустя много лет. Даже если ты этому всеми силами противишься, вот как Агата.

Не хотела она отдавать своего Эрика в эту элитную школу и отправляла с тяжёлым сердцем. Как знала — ничего хорошего не будет. Впрочем, возможно, это был обычный материнский эгоизм. Ведь ещё тогда появилось чувство, что сына у неё отнимают. Хоть Нонна и сказала, что не откроет ему правду, слово дала. И вообще, казалось, не особенно-то и рвалась принять Эрика под своё крылышко.

Это всё господин Радзиевский настоял. Правда, Агата и не спорила. Доведённая до отчаяния от того, что Эрика могли посадить, она готова была на что угодно. Даже впустить прошлое, которое должно было кануть безвозвратно.

И теперь всё чаще она вспоминала, как двадцать пять лет назад пришла в семью Радзиевских.

Нонна в те годы вела себя несносно. Буквально всё воспринимала в штыки. Перечила и грубила родителям, особенно отцу, который всячески старался подавить подростковые взбрыки дочери, но вызывал лишь ещё более ожесточённое сопротивление. Когда отец наказывал её ремнём — такое тоже случалось, Нонна объявляла голодовку. Когда запирал её в комнате, лишая прогулок, она сбегала из дома через окно.

Назло матери, которая ценила сдержанность и изысканность во всём, четырнадцатилетняя Нонна красилась так, что без содрогания не взглянешь, одевалась безвкусно и вульгарно, а на голове носила воронье гнездо. Хотя позже Агата поняла, что Нонна очень любила мать и страдала от её холодности и равнодушия — вот и выпрягалась как могла, чтобы привлечь её внимание.

Родители стыдились дочери и постоянно твердили, что она — бич и позор их семьи, и Нонна изо всех сил старалась им доказать, что они не зря так думают. Что она даже ещё хуже.

Нонна и Агату поначалу приняла не слишком приветливо, но позже они поладили. Всё потому что мать девчонку частенько «наказывала трудом», заставляя её работать по дому. Нонна, конечно, и не думала ничего делать, просто сидела на диване с книжкой, пока всю работу выполняла Агата. Потом стала понемногу помогать. Конечно, по мелочи, например, отутюженное бельё разложить в ровные стопки или смахнуть с полок невидимую пыль, но за разговорами они постепенно сблизились. И незаметно сдружились.

За вздорным и тяжёлым характером Агата видела ранимую душу, которой остро не хватает человеческого тепла. Она жалела девочку и даже пыталась поговорить с матерью, когда Нонну в очередной раз строго наказали. Но получила в ответ лишь отповедь: «Ещё бы меня домработница не учила, как воспитывать своего ребенка!».

А через год, когда Нонне исполнилось пятнадцать, господин Радзиевский развёлся с женой. Девочка очень болезненно переживала родительский развод и хотела остаться с матерью, но та пожелала завести новые отношения с прицелом создать в ближайшем будущем новую счастливую семью, куда проблемная дочь-подросток никак не вписывалась.

То был, конечно, удар для неё. И как бы сильно Нонна ни переживала, но страданий своих никому, кроме Агаты, не показывала. И матери предательства не простила. Попросту вычеркнула ту из своей жизни.

Первое время после развода мать Нонны ещё несколько раз пыталась пообщаться с дочерью, звонила, пару раз даже приезжала, но неизменно натыкалась на глухой отказ.

К слову, после развода родителей Нонна перестала чудить, бросила экспериментировать с внешностью и даже худо-бедно наладила отношения с отцом. А затем и вовсе реабилитировалась в его глазах — закончила школу и поступила в университет своими силами. И училась блестяще на радость господину Радзиевскому — он как раз в то время вновь занялся политикой, и образ хорошего отца-одиночки, воспитывающего примерную дочь-умницу, был ему очень на руку.

На четвёртом курсе Нонна познакомилась с Антоном, тоже студентом, но из другого вуза. Агата плохо его помнила, осталось лишь впечатление, что он ей не понравился. Чем именно — сказать она не могла, просто на уровне ощущений что-то в нём отталкивало.

А вот господин Радзиевский его одобрил. Пожалуй, единственного из всех друзей дочери. Называл очень приятным, целеустремлённым молодым человеком и, что важно, из очень достойной семьи. Мать Антона была судьёй, отец — тоже какой-то непростой чиновник.

Встречались они чуть больше месяца, когда Антон решил познакомить Нонну со своими друзьями и пригласил её отпраздновать Новый год вместе в одной компании.

С той злополучной вечеринки Нонна вернулась под утро. Агата лишь взглянула на неё и сразу поняла — случилась беда…

Можно было только догадываться по разорванной одежде, ожогах и кровоподтёках о том, что с ней сотворил пьяный Антон, вероятно, даже со своими дружками. Сама Нонна ничего не рассказывала, ушла в себя и замкнулась. Круглыми сутками она сидела в своей комнате безвылазно и никого не хотела видеть. Но даже позже, мало-мальски оправившись, не желала вспоминать о том, что произошло.

Агата знала, что родители Антона пытались замолить его грехи, договориться хотели, предлагали баснословные деньги. Понимали же, что Радзиевский этого не спустит. Посадить Антона не посадили бы — мама судья, да и Нонна молчала. Боялись они совсем другой расплаты.

И не зря. Во время очередной командировки Радзиевского на парня напали и жестоко избили. Он остался живой, но прикованный к креслу. Кто это сделал — следствию так и не удалось выяснить, как не удалось и доказать причастность Радзиевского.

Беременность Нонны стала для них новым испытанием. И протекала тяжело, с жесточайшим токсикозом, и морально всё это угнетало, особенно на поздних сроках. А прервать — отговорили врачи. Опасались осложнений и бесплодия в будущем.

— Я его уже ненавижу, — твердила Нонна, с отвращением глядя на круглый живот. — Не хочу его!

Роды наступили раньше срока на целый месяц, но мальчик родился здоровым, разве что немного в весе недобрал. Только вот кормить его Нонна отказалась категорически и вообще запретила приносить его в свою палату.

Не подходила к нему и потом. Видела ли она хоть раз его крохотное личико? Вряд ли.

Это послеродовая депрессия — так говорили врачи. Но Агате казалось, что здесь нечто более глубокое. Нонна не просто изменилась — от неё прежней совсем ничего не осталось, только оболочка. Разве так бывает? Впрочем, врачам, конечно, виднее.

Спустя месяц Нонна за завтраком глухо сказала: «Его надо отдать».

Кого именно — Радзиевский и Агата поняли сразу. Но как это — отдать? Он же не вещь, он живой. Пусть нежеланный, но её ребёнок, ни в чём не повинный младенец.

Однако Нонна была несгибаема: «Я не могу его видеть. Я задыхаюсь, когда слышу его. Меня убивает то, что он рядом…Его надо отдать. В детдом, бездетной семье какой-нибудь, не знаю… всё равно куда. Лишь бы здесь его не было».

Агата полагала, что Радзиевский отправит Нонну отдохнуть, сменить обстановку, подлечить нервы. Но тот спустя несколько дней сделал Агате чудовищное предложение…

И вот тем вечером, по прошествии стольких лет, Нонна ей позвонила. Впервые. Сама.

Конечно, позвонила лишь потому, что Агата весь день пыталась пробиться к её отцу, который, как оказалось, находился в рабочей поездке. Секретарша Радзиевского, озадаченная угрозами Агаты, тоже не смогла до него дозвониться и передала её слова Нонне. На всякий случай, а то мало ли…

Разговор тот вышел сухим. То есть Агата отчаянно молила о помощи, ну а Нонна лишь безразлично её выслушала. Однако отцу, как только тот вернулся, передала просьбу Агаты.

Радзиевский, к счастью, тотчас вмешался и всё уладил. Но неожиданно вознамерился и дальше участвовать в судьбе единственного внука, пусть даже издалека. Загорелся вот дать ему хорошее образование для начала. Так и устроил Эрика в эту злополучную школу, хотя сама Нонна не хотела даже встречаться с ним.

Агата видела, что до сих пор она воспринимала его не как своего сына, а как напоминание о тех жутких издевательствах. Но Радзиевский всегда умел убеждать и решать проблемы, пусть даже иногда очень спорными путями.

Все эти месяцы в разлуке Агата тревожилась, сама не понимая, чего боится больше: того, что Нонна по-прежнему ненавидит Эрика, и тому будет там плохо, или того, что у неё в конце концов отнимут сына. Но того, что сделала Нонна, она никак не ожидала…