Дикое желание

ТРИНАДЦАТЬ

Глупо. Очень глупо.

Эти слова вертелись в голове Таргена с тех пор, как он покинул убежище, но он слышал их только сейчас — шум в его голове был слишком велик раньше, его мысли были слишком хаотичными и дикими. Не то чтобы он мог обдумать многое из того, что роилось в голове; это были инстинкты, побуждения, желания, и все это без особого участия сознательных размышлений.

Теперь он стоял перед деревом, дождь хлестал по его обнаженной коже, но это не помогало унять внутренний жар. Ствол перед ним был потрепан, его кора растрескалась, обнажив темную мягкую древесину. Вязкий фиолетовый сок сочился из трещин и медленными ручейками сбегал по коре.

Когда он подхватил Юри на руки и побежал от реки, он был обеспокоен самыми непосредственными опасностями — ударами молний и наводнениями. Он своими глазами видел разрушения, вызванные природной силой, и эти воспоминания были достаточно четкими, чтобы мотивировать его. Его единственной целью было доставить ее в убежище. Забота не распространялась на его собственное благополучие.

Он с рычанием потряс головой и плечами, разбрызгивая воду во все стороны. Свежие капли дождя мгновенно заполнили расчищенное пространство. Напряжение сковало его мышцы, и хотя сердцебиение замедлилось, оно все еще было быстрым и напряженным. Тупая боль пульсировала в костяшках пальцев, на которых красовалось несколько новых порезов, а яйца были тугими и неприятно полными, несмотря на то, что он подрочил, достигнув быстрой, неудовлетворяющей кульминации. Он все еще чувствовал, что в них достаточно семени, чтобы наполнить ведро, и он точно знал, как его разум и тело на самом деле хотели кончить.

Внутри сладкой, горячей киски маленькой земляночки.

Даже сейчас ему приходилось сопротивляться искушению опустить руку к паху и снова трахнуть собственный кулак. Но это было не то, чего он хотел, и это больше не помогало.

Он бил кулаками по стволам деревьев и камням, ломал ветки и даже вырвал из земли несколько крупных камней и изо всех сил швырнул их вниз по склону. Несмотря на всю свою злость, шторм не смог полностью заглушить треск дерева и грохот булыжников. Эти акты насилия и агрессии, к которым можно было отнести даже его мастурбацию, хотя бы немного притупили его Ярость. Они были эквивалентом открытия клапана для сброса некоторого давления, средством отсрочки неизбежной перегрузки.

Трахнуться с Юри было бы гораздо более полным освобождением. Но он не мог позволить ей заплатить такую цену. Он не позволил бы себе причинить ей вред, особенно потому, что Ярость — или что-то еще — требовала, чтобы он взял ее.

Вспышка молнии осветила темные тучи и на мгновение превратила лес в резкий контраст яркого света и глубокой тени. Гром, последовавший несколькими секундами позже, пробрал Таргена до костей.

Как долго его не было? Даже балансируя на грани, рискуя впасть в Ярость, он не отошел больше чем на двадцать-тридцать метров от их убежища, но небо было темнее, чем когда он уходил, а воздух и дождь заметно похолодали. Прошел ли час? Два? Четыре? Он не привык к солнечным циклам этой планеты, а из-за Ярости время часто казалось неустойчивым, превращая секунды в жизни, а часы — в минуты.

Он снова переключил внимание на поваленное дерево перед собой. Сок, который полз по миллиметру за секунду, продолжал свой медленный путь к земле. Кора все еще была сломана, древесина все еще была растрескана и раздроблена там, где приняла на себя основной удар его Ярости. Тарген не мог точно вспомнить, как ударил именно это дерево, но он не сомневался, что сделал это.

Хрук был адской штукой.

Отвернувшись от дерева, он оглядел окрестности. Дождь не прекращался, в сочетании со сгущающимися вечерними сумерками ухудшая видимость еще больше, чем раньше. Один из контрабандистов — или скекс — мог пройти всего в пятнадцати-двадцати метрах от него, и Тарген, возможно, никогда бы этого не узнал. С таким успехом после наступления темноты было бы слишком темно даже для скексов, не говоря уже о Таргене.

И все это время он оставлял Юри одну.

Он оставил ее, чтобы кидаться камнями, бить деревья и дрочить в разгар грозы, когда контрабандисты и скексы всего в дне или двух ходьбы отсюда, а сам Тарген с голой задницей и без оружия.

Глупости, настаивал голос в голове.

— Пошел нахуй, — сказал он, поднимая руку, чтобы вытереть воду с лица и откинуть назад пряди волос, выбившиеся из кос.

Это было глупо, он не мог с этим поспорить, но когда альтернативой был риск серьезно ранить женщину, о которой он так заботился, он каждый раз выбирал глупость. Никогда не было никаких колебаний — Тарген всегда выбирал защиту Юри, какой бы опасности это его ни подвергало. Кроме того, он ставил себя в гораздо худшие ситуации по гораздо более глупым причинам — обычно просто для того, чтобы дать гневу достичь пика и выплеснуться наружу.

Он прижал кулаки к бокам и направился к убежищу.

Оставил ее там в полном одиночестве и холоде. Хорошая работа, идиот.

Это лучше, чем насадить ее на член, как на кол, во время яростного траха.

Тарген фыркнул, улыбнувшись впервые с тех пор, как покинул убежище.

— Было бы здорово, если бы я мог перестать спорить сам с собой.

Но конфликт не был чем-то новым. Почти каждое воспоминание, которым он обладал, было связано тем или иным образом с бластерами и взрывами.

Тем не менее, даже если он разрывался между тем, что было лучше для Юри, даже если он разрывался между своими желаниями и суровой реальностью, с которой столкнулся бы, если бы уступил им, у него не было сомнений в своих чувствах к ней.

Тарген обожал свою зоани, и со временем это чувство только росло.

В облаках вспыхнуло еще больше молний, осветив земляную насыпь впереди и заставив отверстие казаться невероятно темным по сравнению с грязью и корнями вокруг. На мгновение убежище напомнило ему курганы, которые некоторые племена воргалов, включая его собственное, строили в своем древнем прошлом. Воображение придало этому холму таинственность, торжественность и зловещесть.

Он ускорил шаг, почти пробежав оставшееся расстояние. Ярость уже угрожала вспыхнуть с новой силой, вызванная мыслью о том, что это место смерти — и Юри осталась внутри одна.

Тарген не замедлил шага, когда добрался до входа. Он ухватился за корень, наклонился вперед и протиснулся внутрь.

Подавляющая темнота внутри заставила его сердце учащенно биться — он не мог видеть ее, не мог видеть их рюкзаки, ничего не мог разглядеть. Когда зрение наконец привыкло, облегчение было настолько велико, что он чуть не упал в обморок. Юри лежала на замшелой земле примерно в том же месте, где он ее оставил, одетая в сухую одежду, со второй рубашкой, обернутой вокруг плеч.

Он заставил себя сделать несколько успокаивающих вдохов. Эмоции, всколыхнувшиеся в нем при виде нее, были мощными и сложными — гораздо более сложными, чем все, с чем он привык иметь дело. Обожание по-прежнему было самой сильной из них, но теперь к нему примешивались вина, сожаление, желание, озабоченность и сотня других вещей. Он думал, что она дает ему то простое ощущение жизни, которое он испытывал в бою, но это было гораздо больше, чем он мог выразить словами. Еще до того, как их похитили, Тарген чувствовал связь с Юри, такую же глубокую и мощную, как узы, которые обычно рождаются на поле битвы, когда он по пояс в грязи и крови посреди потока бластерного огня, криков и взрывов.

Тарген участвовал во многих боях, сталкивался со многими испытаниями — большинство из которых подвергали его жизнь реальной опасности, — но ничто не было так тяжело, как уйти от Юри. Ничто не было так трудно, как сопротивляться этой маленькой, хрупкой на вид землянке.

Я в порядке. Я выпустил часть ярости. Достаточно.

Он наполнил легкие еще одним глубоким вдохом и заставил себя задержать его на несколько секунд, пока усилием воли снимал напряжение в мышцах, сжимая и разжимая руки, разминая и расслабляя челюсть и поводя плечами. Он, должно быть, выглядел как последний дурак — голый в яме, согнувшийся, чтобы не удариться головой, разбрызгивающий воду по земле, пока пытался обрести хоть каплю внутреннего покоя.

Юмор этого образа не ускользнул от него и еще больше успокоил, и он выдохнул через нос, тихо хихикая.

Он нашел мокрую, сброшенную одежду на полу неподалеку и поднял рубашку, чтобы вытереть со своей кожи как можно больше влаги. Это было не особенно эффективно, но хоть что-то, и в ситуациях, подобных этой, что-то часто было лучшим, что можно сделать. Закончив, он повесил мокрую одежду — и полоски ткани, которыми обматывал ноги Юри, — на несколько обнаженных корешков у потолка. Либо они высохнут к утру, либо нет, но он точно сейчас не мог вывесить их на солнце.

Только тогда он позволил своему вниманию вернуться к Юри. Она все еще крепко спала, хотя и свернулась немного сильнее, чем раньше. Было ли это из-за холода или подсознательного страха и одиночества?

Его пронзил еще один укол вины — не то чтобы это адекватно описывало то, что обрушилось на него, подобно промышленному грузовому тягачу. Все стало только хуже от того факта, что при одном взгляде на нее его член снова запульсировал, несмотря на все, что произошло. Он опустил взгляд на свою эрекцию, на которую падало ровно столько света, чтобы пирсинг слабо поблескивал.

— Ты не помогаешь, — прорычал он шепотом.

Двигаясь так тихо, как только мог, он подошел к рюкзакам, присел на корточки и запустил руку в открытый. Он не сводил глаз с Юри, пока на ощупь пробирался через содержимое, вздрагивая при каждом малейшем звуке, который издавал. Хотя он и не мог этого объяснить, его инстинктивным побуждением было дать ей выспаться; по крайней мере, в этом он был ей обязан.

Наконец, после того, что казалось затаившей дыхание вечностью, кончики его пальцев коснулись толстой грубой ткани, которую он искал, — того же материала, что и брюки, которые он носил ранее. Он схватил ее и медленно вытащил, стиснув зубы, когда та зацепилась за другие предметы и оказала сопротивление.

И снова его мысли обратились к тому, как нелепо он, должно быть, выглядит — скорчившийся в темноте, с выражением сосредоточенности и настороженности на лице, пока пытается бесшумно достать брюки из сумки.

Было бы разумнее, если бы я пытался стащить ее нижнее белье или что-то в этом роде, не так ли?

Жар вспыхнул в его груди — и в паху.

Блядь! Выкинь эту мысль, черт возьми!

Он сильнее сжал челюсти. Это был не гребаный ночной рейд на вражеский лагерь, он просто пытался надеть штаны, прежде чем лечь с Юри. Почему он делал это таким ужасным, таким сложным? Ответ пришел к момент, когда штаны, наконец, освободились.

Тарген замер, и его сердцебиение внезапно стало достаточно громким, чтобы перекрыть барабанную дробь дождя. Он посмотрел слишком много тех вольтурианских драм, которые нравились Рази, для его же блага, они начали менять его образ мышления.

Потому что ответ, который пришел ему в голову, причина, по которой он придавал этому такое большое значение, причина, по которой он так усердно боролся со своими желаниями, чтобы обезопасить ее, был взят прямо из одного из тех сентиментальных шоу — он влюблялся в Юри.

Может быть, я уже влюбился.

На этот раз в его голове не было ни голоса несогласия, ни аргумента. Он поднял свободную руку и прижал пальцы к правому виску, проводя ими по шрамам сбоку головы. Его разум молчал, и он чувствовал странное оцепенение. Он никогда раньше не думал о любви. Даже видя, как Аркантус и Драккал нашли ее со своими парами-землянками, Тарген ни разу не подумал о таком для себя. Это казалось совершенно невероятным.

— Блядь, — прошептал он.

Он неуклюже расправил штаны, и в конце концов ему пришлось опустить задницу на землю, чтобы просунуть ноги в отверстия и натянуть штаны на ноги. Они казались еще уже, чем предыдущие, но он едва заметил. Когда они наконец были надеты — и его пульсирующий член был надежно спрятан — он придвинулся к Юри.

Нарастающее тепло исходило из центра его груди, прогоняя оцепенение. Хотя оно было связано с огнем похоти, это было не то же самое — это было еще глубже и таинственнее.

Он опустился позади Юри, которая лежала на боку, и придвинулся к ней вплотную. Продолжая двигаться медленно и нежно, он просунул одну руку ей под голову, а другую положил на живот.

Она пошевелилась, поворачиваясь к нему лицом, и прижалась к его телу.

— Тарген? — ее голос был прерывистым и хриплым со сна, и таким чертовски сексуальным. Она положила руку ему на грудь и медленно, глубоко вздохнула. Секунду спустя эта рука упала, и она снова заснула.

То, как она прижималась к нему, как будто во вселенной не было места безопаснее, чем в его объятиях, только усилило ощущение в груди Таргена.

Маленькая землянка действительно станет моей погибелью, и я даже не злюсь из-за этого.

Он ухмыльнулся. Все те большие, выносливые воины, которых он убивал на протяжении многих лет, вероятно, разозлились бы, узнав, что их одолел воргал, которого самого легко победила Юри — крошечная землянка, которая, вероятно, никогда даже не держала в руках настоящего оружия до катастрофы. Конечно, эти воины, вероятно, больше были бы больше расстроены тем, что они мертвы…

Тарген наблюдал за ней, пока меркнул свет, не отрывая глаз даже после того, как тьма поглотила все и скрыла ее из виду. Теперь, помимо галлюцинаторных рек, ему нужно было найти способ противостоять темноте — возможно, даже буквально нанося по ней удары. Было так темно, что у него чесались глазные яблоки, но дискомфорт был более чем справедливой платой за те краткие проблески ее, которые ему дарили редкие вспышки молний.

Блядь, я хочу эту землянку. Я хочу ее всю.

Он хотел овладевать ею снова и снова, пока они оба могли бы лишь лежать, измученные, издавая стоны и тяжело дыша. И даже тогда, исчерпав силы, он все равно нашел бы в себе желание и возможность сделать это еще раз. Но этому не суждено случиться.

Присоединился бы Тарген к Авангарду, если бы знал, что его Ярость превратится в ненасытного зверя, вечно рвущего проржавевшие цепи своей привязи? Избрал бы этот путь, поняв, что однажды лишится единственного, чего жаждал — нет, в чем нуждался — больше всего на свете?

Но этот путь привел тебя к ней, Тарген. И это единственная причина, по которой вы двое сейчас живы. Единственная причина, по которой она жива.

Он глубоко вдохнул, впитывая ее аромат, который оставался сильным, несмотря на множество конкурирующих запахов — в первую очередь грязи, корней и дождя. Его член напрягся в тесных штанах, но приступ острой боли в черепе пересилил страстное желание. Размышления о том, что могло бы быть, обычно откладывались на долгое время после того, как в дело вступал гурош, и они редко бывали плодотворными, представляя собой запутанную паутину потенциальных причин и следствий, ориентироваться в которых ему было особенно сложно — особенно поверх его и без того сложных чувств к Юри.

Тарген наклонил голову, чтобы прижаться губами к ее волосам. Опыт подсказывал ему, что головная боль пройдет не скоро, особенно теперь, когда она подкралась к глазам, которые и так горели от напряжения. Но ему не нужно было тратить время на размышления о сложностях их отношений. На самом деле все было довольно просто.

Она принадлежала ему. Со временем они разберутся со всем остальным. Ему просто нужно было подавить свою Ярость настолько, чтобы доставлять ей удовольствие, не боясь потерять контроль.

Прямо сейчас все, что имело значение, это держать глаза открытыми, чтобы наслаждаться этими мимолетными проблесками Юри в фиолетовом сиянии инопланетных молний. Он потерял так много воспоминаний из своей жизни до ранения в голову. Он, черт возьми, был уверен, что не позволит себе потерять ни минуты из проведенного с ней времени — даже если это означало, что ему придется ударить собственной памяти прямо в лицо, чтобы проиллюстрировать важность сохранения каждой секунды, проведенной с ней.

Список неодушевленных предметов и абстрактных концепций, которые нужно было побить, становился чертовски длинным и очень быстро.

Снаружи продолжалась гроза, отмечающая время звуками проливного дождя и раскатами грома, но Тарген не следил за ней. Он был доволен тем, что продолжал существовать вне времени и пространства с Юри. Не было угроз, которым нужно противостоять, не было Ярости, которой нужно сопротивляться, не было будущего, о котором нужно беспокоиться, и не было прошлого, которое преследовало бы его. Он знал, что это спокойствие продлится недолго. Для Таргена оно никогда не длилось долго.

Когда темнота на долю секунды запульсировала слабым красным оттенком, Тарген нахмурился и смущенно фыркнул.

Что-то было не так.

Красный цвет означал кровь, или огонь, или Ярость.

Громкое биение его сердца отдавалось в ушах.

Земля завибрировала от раската грома, который длился несколько секунд, как будто скреб огромными когтями по склону горы метр за метром. В голове предстали разрушенные камни и огромные комья грязи.

Молния. Красный оттенок был молнией, видимой сквозь веки.

Когда он успел закрыть глаза? Когда его истощение стало таким полным, когда его тело стало таким тяжелым, а разум таким… таким затуманенным?

Ему казалось, что он проваливается под землю, погружается в себя, но он не боролся с этим. Юри была здесь, и звуки бури были успокаивающими и знакомыми. Такими знакомыми…

Монотонный звук дождя, барабанящего по деревьям, земле и камню, был безопасным, естественным, безмятежным. Это была вода — просто вода.

Тихий непрошеный стон вырвался из горла Таргена. Он чувствовал себя тяжелым, таким тяжелым, но в его нутре было еще что-то более тяжелое. Что-то холодное. Этот безжалостный барабанный бой не был падением воды. Это было потрескивание ненасытного пламени, хлопки далеких выстрелов, шрапнель, падающая дождем в лужи и на грязную, пропитанную кровью землю.

Темнота снова приобрела багровый оттенок, но теперь не исчезла. Последовавший за этим грохот не был громом — это был взрыв, сотрясающий землю удар артиллерийского снаряда. Он знал это нутром.

Стрельба усилилась. Отдаленные крики и вой эхом разносились в воздухе. Кожа Таргена покалывала и зудела, он купался в жаре бушующих пожаров.

Они были здесь. Он знал, что они были здесь, и было слишком поздно.

Он открыл глаза на мир огня, дыма и крови, стоял на покрытом шрамами поле битвы, обезличенном повсеместными разрушениями. Темные фигуры выступили из тумана и пламени, безликие, если не считать их зазубренных пастей. Их вой усилился, внезапно став оглушительным.

Бронированные авангарды по обе стороны от Таргена открыли огонь. Ни на ком из них не было шлемов. Он знал покрытые бисеринками пота лица этих воргалов, он служил с большинством из них годами. Но как их звали? Почему он не мог вспомнить их имена?

Юри.

Широко раскрыв глаза, он посмотрел вниз. Он был обнажен и безоружен на усыпанном щебнем поле, его кожа была покрыта грязью и кровью, которые блестели в свете огня. Стук его сердца заглушал шум битвы.

Ее здесь не было.

Она же была рядом с ним, не так ли? Она была прижата к нему, надежно спрятанная в объятиях, и ее манящий аромат наполнял его нос. Теперь существовали только запахи грязи, крови и паленой плоти, едкий привкус дыма и горячего металла.

В нем всколыхнулась Ярость, но она казалась непривычно отстраненной — бессильной. Его конечности налились свинцом, ступни увязли в грязи, а эти воющие ебаные тени-скексы атаковали. Тарген зарычал и рванулся вперед. Каждый мускул в его теле напрягся, чтобы вытащить ногу из грязи. Казалось, что вся планета стремилась утянуть его вниз.

Бластерный огонь авангарда воргалов пронзал скексов, но на место каждого упавшего приходило еще по два ухмыляющихся монстра, появившихся из дыма.

При виде бледной плоти впереди сердце Таргена на мгновение замерло. Это была Юри — это должна была быть она. Но она была среди врагов. Он должен был добраться до нее, должен был вытащить ее оттуда. Он должен был спасти ее.

Рыча, он вытащил ногу из грязи и двинулся вперед. Следующий шаг был ничуть не легче, но он просто сжал челюсти и заставил себя двигаться вперед, сражаясь с голодной грязью за каждый сантиметр. Земля впереди была черной от скексов, их было так много, что он не мог отличить живых от мертвых.

Солдаты-воргалы вокруг Таргена умирали. Он видел, хотя и не смотрел на них, видел их лица с ошеломляющей четкостью. Он видел, как пули скексов пробивают и без того потрепанную броню авангарда. Видел, как лезвия и топоры раскалывают черепа. Видел, как товарищи, которых он знал много лет, жертвовали собой, чтобы убить еще больше врагов и построить собственные курганы из трупов.

И он почувствовал, как тысяча ножей вонзились в его сердце, потому что он знал их лица, знал, что они храбро погибли, но он все еще не знал их имен.

Юри.

Он не забудет ее имени. Не позволит ей стать еще одним безымянным призраком в его памяти.

Тарген взревел и продолжил движение. Она была прямо перед ним, он доберется до нее. Он должен.

Снаряды скексов поражали его тело глухими, тяжелыми ударами. Боль была отдаленной, чуть больше, чем точки тепла, расцветающие по всему телу, но каждая из них немного замедляла его. Скексы набросились на него, нанося удары клинками и скрежеща зубами. Тарген яростно набрасывался на них с кулаками, царапал ногтями, впивался в их грязную плоть клыками.

Из кучи мертвых скексов впереди поднялась маленькая рука с выкрашенными в зеленый цвет ногтями.

Зарычав, Тарген надавил сильнее. Ярость отказывалась давать ему необходимую силу, скручиваясь бесполезным маленьким комочком в груди. Он копнул глубже, разрывая свою суть в поисках хоть чего-то — ведь он должен был спасти ее. Он должен был доставить свою Юри домой.

Он сбросил с себя воющих скексов, дробил кости ударами и чувствовал, как свежая, горячая кровь течет по его коже. Грязь засасывала его ноги и затягивала их все глубже, он жаждал еще крови, их крови.

Юри выползла из-под трупа. Ее глаза были широко раскрыты от страха, а кожа была так же покрыта грязью и кровью, как у Таргена.

Мощные руки обвились вокруг торса, ног и плеча Таргена, а другая обвилась вокруг его шеи. Он выбросил руку вперед, наклоняясь к Юри и толкаясь изо всех сил, какие только были в его ногах.

— Нам нужно идти, — сказал кто-то спокойным, глубоким голосом позади него. Голос Урганда.

— Нет, — прорычал Тарген. Его суставы напряглись, и казалось, что рука вот-вот вывихнется в трех разных суставах одновременно. Он не мог отвести взгляд от лица Юри, от ее ужаса и отчаяния, от умоляющего света в ее глазах.

— Ты серьезно ранен, — твердо сказал Урганд. — Нам нужно эвакуироваться.

Тарген не мог уйти без нее. Он бы этого не сделал. Она была всем, что у него было, она была всем, что ему было нужно — и прямо сейчас она нуждалась в нем.

Юри потянулась к нему. Его кончики пальцев коснулись ее пальцев. Надежда вспыхнула в груди Таргена, вытесняя бесполезную Ярость. Ему просто нужно было еще несколько сантиметров…

Он поймал ее руку в свою. На мгновение облегчение осветило ее глаза.

Руки, сомкнувшиеся вокруг Таргена, дернули его назад с внезапной, огромной силой. Он изо всех сил вцепился в руку Юри, но его сила ничего не изменила. Кровь, покрывавшая их кожу, привела к тому, что ее рука выскользнула из его.

Нет!

Ужас в ее взгляде пронзил его грудь, как копье. Он снова потянулся к ней, но его оторвало от земли и унесло с невероятной скоростью, и ему оставалось наблюдать, как с расстоянием она становится все меньше и меньше. Хотя он и не мог этого слышать, он почувствовал, как из горла вырывается рев.

Единственным, что он мог слышать, была Юри.

— Тарген!

Руки, державшие его, были подобны тристиловым оковам, безжалостные и невозмутимые в его отчаянной борьбе. Юри была крошечной, бледной фигурой среди пылающих оранжевых костров и черных, затененных трупов, оставленных позади, как и его товарищи. Его рев усилился, сотрясая грудь.

— Тарген! — позвала она снова, ее голос почему-то стал громче, хотя она была так далеко.

Темные руки, удерживающие Таргена, заставили его обернуться и оторвать взгляд от Юри. Он рычал и боролся, пытаясь разорвать их хватку, видение вспыхнуло, когда его Ярость, наконец, породила искру, наконец-то накалилась. Оскалив зубы, он занес кулак.

Когда Юри снова позвала его по имени, ее голос прозвучал поразительно близко.

— Тарген!

Тарген резко проснулся, открыв глаза в полной темноте. Его тело было напряжено, конечности дрожали от тревожной смеси Ярости и страха, а кожа покрылась холодным потом. Он стоял на коленях, занеся кулак, чтобы ударить врага, придавленного им. Ему нужно было добраться до Юри. Он не мог оставить ее там, не мог…

Нежные руки обхватили его лицо, заставляя опустить взгляд.

— Тарген, проснись.

Тарген знал этот голос, знал это прикосновение. Он резко вдохнул через нос: воздух пах дождем, грязью и Юри. Огонь, кровь, скексы — все это исчезло.

Тарген разжал поднятый кулак, когда лед пронзил его тело, гася накопившийся внутри жар. Он не был на безымянном поле боя, захваченном скексами. Юри не забрали. Она была здесь, с ним, она была под ним, и он…

— Блядь, — прохрипел он. — Неужели я…

Юри погладила его по щекам большими пальцами.

— Нет.

Его легкие опустели с тяжелым выдохом, а тело обмякло. Он опустил руки на землю, чтобы опереться, но его конечности все еще дрожали — не только из-за холода внутри, но и при мысли о том, что он мог бы сделать с ней, если бы она не разбудила его.

Юри скользнула руками вниз по его шее, пока они не достигли плеч. Она уговорила его лечь на себя, положив его голову себе на грудь и обхватив торс бедрами. Она приняла его вес без каких-либо признаков дискомфорта и положила одну ладонь ему на спину, снимая напряжение с мышц твердыми, но нежными движениями, а другую положила на его щеку.

— Это был просто сон, — тихо сказала она.

Он знал, что она права, но это не было похоже на сон — ему никогда ничего не снилось. Даже сейчас он все еще мог мысленно видеть лица своих павших товарищей, все еще мог видеть леденящий душу реальный ужас, который был на лице Юри. Он сделал еще один вдох, на этот раз прерывистый и слабый, и попытался сосредоточиться на ее тепле, ее мягкости. Ее близости.

Тарген обхватил ее руками за плечи, чтобы прижать к себе.

— Останься со мной, — прошептала она.

Сочетание ее рук, голоса и присутствия подействовало на Таргена как бальзам, наполнив его теплом и уняв ярость и страх, охватившие сердце.

Останься со мной.

Она уже говорила эти слова раньше.

Тарген крепче прижал ее к себе и уткнулся лицом в ее грудь, глубоко вдыхая сладкий, успокаивающий аромат.

— Никогда не покину тебя, зоани.