Дыхание новой жизни (СИ)

Пролог

Анна

Жарко… жарко… Как же жарко!

Раскалённый воздух пустыни обжигает лицо и руки. Нежная белая кожа, привыкшая к зимнему климату, моментально обгорает, покрываясь волдырями, но от фиолетовых лучей огромной чёрной звезды, повисшей в зените, некуда спрятаться.

Кругом сплошной раскалённый песок. Огромные горы песка! А на подсвеченном фиолетовым сиянием небе ни облачка. Над раскалённым бурым песком дрожит воздух настоящего пекла.

Очень хочется пить. Горло пересохло и болит так, словно я проглотила горсть битого стекла. Невозможно пошевелить ни языком, ни потрескавшимися губами.

Хочется плакать, но слёз давно не осталось. Глаза полны соли от так и невыплаканных слёз.

Всюду пыль, бурая пыль. Она везде. В одежде, в волосах, на коже. Пыль въелась во все поры и трещинки открытых участков тела, забилась под ногти, застилает собою глаза. Из-за неё невозможно нормально дышать. Дышу через раз сквозь упрямо сжатые зубы, на которых похрустывает песок. Жар пекла опаляет измученное тело. Яркий свет слепит глаза.

Что это за место? Как я попала сюда? Здесь невозможно выжить!

"Сама прошла сквозь врата"

Пытаюсь возмутиться, сказать хоть пару слов, что не этого хотела, хочу выразить свои мучения, но не получается произнести даже пару звуков, а из горла вырывается только глухой невнятный хрип.

Чувствую, что жизнь уходит из меня по капле…

Уходит жизненная энергия…

Хочу открыть слипшиеся глаза, но это так тяжело. Слишком тяжело для измученной меня. Веки придавило пудовой тяжестью, словно они налились свинцом.

Какой-то монотонный звук режет слух. Пи-пи-пи, через равные промежутки времени.

Осознаю, что сухих губ что-то касается. Какой-то чужеродный предмет во рту мешает произнести хотя бы звук. Начинаю задыхаться — инородное тело проникло в горло и трахею, и не даёт вдохнуть. Пытаюсь избавиться от этого, но давлюсь ещё сильнее. Рвотный рефлекс сжимает горло спазмом.

Не хочу умирать!

Хочу жить! Дышать! Пить!

Неимоверным усилием открываю глаза…

Перед глазами кружится огромное пустое белое пространство. Парю в невесомости. Сквозь слипшиеся ресницы невозможно ничего разглядеть. Снова пытаюсь вдохнуть, но ничего не получается. Инородное тело в горле не пропало. И звук. Мерный шипящий звук нагнетаемого воздуха. Тонкий раздражающий комариный писк где-то возле уха. Монотонное пи-пи-пи через одинаковые промежутки времени.

Хочу поднять руку, чтобы убрать то, что мешает дышать, но ничего не выходит. Нет сил. Стараюсь пошевелить хотя бы пальцами рук, чтобы почувствовать тело, имею ли над ним власть. Это мне удаётся, хоть и с трудом.

Где я?

Начинаю понемногу двигать конечностями. Надо подняться. Освободиться от этой гадости, которая не даёт нормально дышать.

Чуть повернув голову замечаю обычную больничную койку с лежащей на ней немолодой женщиной. На ней маска, от которой отходит трубка с кислородом. Рядом приборы. Кардиомонитор. Писк идёт от него. На мониторе бегут циферки и пишется кардиограмма.

Наконец, осознаю, что я в больнице и лежу на такой же койке, что и эта женщина, и подключена ко всем приборам и к аппарату ивл.

Почему никто не приходит? Я же задохнусь!

Начинаю шевелиться активнее. С пальца спадает датчик, и приборы начинают непрерывно пищать.

Мгновенно в палату влетает медсестра в белом халате. Взглянув на меня расширенными глазами, моментально бросается вон. Что такого удивительного она увидела? Видимо, я выгляжу не очень! Похожа на ходячий труп.

А, нет. Медсестричка побежала за доктором, который появляется через минуту. Энергичная женщина средних лет в синей больничной форме подходит к монитору, потом снова подключает ко мне датчик. Она в шапочке, в перчатках и маске. Лица совсем не разглядеть. Глаз не видно за бликами стёкол очков. Неужели она не понимает, что я задыхаюсь?

Опять пытаюсь дотянуться, чтобы убрать наконец трубку ивл из горла.

— Не шевелись! — командует врач. — Ты себе только навредишь!

В ответ я пытаюсь что-то членораздельное промычать, в надежде, что она поймёт, что я не могу дышать.

Наконец, трубка аппарата ивл осторожно извлекается из горла. Я мужественно терплю, но давлюсь и закашливаюсь, Потом снова пытаюсь вдохнуть. Наконец-то получается! Дышу часто и тяжело.

— Спасибо, — шепчу, напрягая голосовые связки.

— Не за что! Молодец, что дышишь сама. Продолжай в том же духе, девочка. При поступлении ты практически не дышала, но отчаянно боролась за жизнь. Ты сильная и обязательно выкарабкаешься. Так, сейчас подтвердишь своё имя. Если я назову его правильно, кивни.

— Где я? Что со мной? — через боль, пронзающую горло при каждом слове, спрашиваю я.

— Ничего не говори. Побереги горло. Ты в больнице, девочка. Теперь с тобой будет всё хорошо.

— На Земле? — шепчу сухими губами.

— А ты думала, что очнулась на Луне, девочка? — смеётся врач и медсестра улыбается вместе с ней. — Итак, Колесникова Анна, двадцать лет, правильно?

Я киваю. В это время врач вливает что-то шприцем в пакет капельницы, и мои глаза снова начинают закрываться сами собой.

— Отлично. Отдыхай, девочка. Спи. Теперь всё будет хорошо.

В следующий раз я пришла в себя уже вечером. Приглушённый свет больничной палаты не сразу позволил разглядеть спящую, сидя на стуле рядом с моей койкой, женщину. Она уснула, наклонившись над кроватью и опираясь на неё у моих ног. Мерно дыша, женщина вдруг повернула ко мне своё усталое лицо, и, не веря своим глазам, я узнала маму. Это правда она? Меня охватила радость — мамочка здесь, со мной! Сколько же она так просидела? Устала бедняжка! Или это всего лишь видение той, по которой я долгое время скучала?

— Мама, мамочка моя! — тихонько прошептала я, стараясь не спугнуть видение, если это оно. Горячие слёзы потекли по щекам. Думая, что она не услышит, сквозь слёзы старалась наглядеться на родное лицо, но мама поднялась, растирая помятое ото сна лицо и поправляя волосы, упавшие на глаза. Взглянула на меня, и родное лицо засияло от радости.

— Доченька моя! Ты проснулась? Моя родная! Как ты себя чувствуешь? — мама с любовью смотрела на меня. Встала, наклонилась надо мной и осторожно обняла, легко касаясь плеч.

— Мамочка, пожалуйста, не уходи! — прохрипела я. А слёзы всё текли и текли, застилая глаза, отчего маму всё хуже было видно. Я даже испугалась, что она исчезнет, словно её и не было, и это видение всё же окажется сном. — Не оставляй меня одну…

— Я никуда не собираюсь, Анечка! Буду с тобой, сколько надо. Не плачь, доченька моя родная! — мамин голос дрожал, но она старалась держаться, чтобы не расплакаться вместе со мной.

— Горло болит, — прошептала сквозь слёзы.

— Ты не разговаривай, милая! Врач предупредила, чтобы ты поберегла своё горло. Через пару дней сможешь уже нормально говорить. После ивл всегда так, моя хорошая.

— Мамочка, что со мной? Почему я в реанимации? — превозмогая боль, спросила я.

— Да что же ты непослушная-то такая? Молчи, родная моя. Молчи. А я, что знаю, всё тебе расскажу. Если согласна, кивни, хорошо?

Я кивнула. Хотелось о многом её расспросить. В каком городе я находилась? Как здесь оказалась? Как вернулась? Вернулся ли Алекс со мной? Как она меня нашла? Но я решила повременить с этим. Неизвестно было, что мама знает, а что нет. Я решила сначала выслушать её версию.

— Вот, умница. Доченька моя дорогая, мы с папой и Ванечкой очень волновались о тебе. Кстати, мы все вместе приехали в Омск. Папа с Ваней сейчас в гостинице. Мы по очереди дежурим. Врачи запрещают всем вместе здесь находиться, — без устали, преувеличенно бодро, трещала мама, и я почувствовала, наконец, что происходящее всё же не сон. — Ты только не волнуйся, дорогая! У нас дома всё хорошо. За хозяйством смотрят соседи. Работы там немного, зима же. Сена дать корове и телку, да воды, кур покормить. Дом пару раз протопить. Вот и вся работа. Не переживай, они справятся. А если нет, для нас дочь всё равно важнее! Так твой отец сказал. Не веришь? Правда, так и сказал: "Нечего тут сидеть, сложа руки, и ждать с моря погоды! Надо ехать самим Анютку искать!" Вот, мы и приехали.

Я улыбнулась сквозь слёзы, представив папу, как он отдаёт приказание ехать на поиски потеряшки Анютки.

— Ну, вот, умница! Улыбайся почаще, так быстрее выздоровеешь! — обрадовалась мама. — Ну что, продолжать? — я кивнула. — Так, с чего начать-то?.. В общем, доченька, когда ты перестала выходить на связь, а это случилось как раз под новый год, вот тогда-то мы и начали волноваться…

Я помнила, что последний раз звонила родителям как раз в тот вечер, когда в общежитие ворвались упыри. Тогда Алекс меня спас, и кровососам не удалось меня захватить. Больше ничего не помнила. Куда подевался мой телефон? Хоть убей, не могла вспомнить, взяла ли я с его с собой. Наверное, нет, потому что связи в той глухой деревушке под Омском не было. Пока находилась в покинутом людьми селении со Святославом и Кирой, то даже не пыталась кому-то позвонить, не пыталась проверить, есть ли связь. Почему это вылетело у меня из головы? Возможно, Алекс избавился от моего мобильного, когда я уснула в машине, или, может быть, Кира тайком выбросила его, пока я спала? Она, ведь, считала, что по телефону кровососы нас могли отследить. Мама Алекса всегда меняла номера, покупая на подставные документы новые сим-карты. Хотя, нас и так выследили… А потом было не до телефона…

— Анечка, мы пытались тебе звонить, но телефон всё время был выключен или вне зоны. Неделю с небольшим отец меня успокаивал тем, что ты, возможно, у Александра в деревне, где нет связи. Как в тот раз, летом, когда мы тебя на свой страх и риск отпустили с ним. Ты так его любила, что мы просто не смогли отказать тебе в этом. Только дело в том, что тогда мы точно были уверены, что ты с ним, а вот после нового года оставалось только догадываться. Но где бы ты могла ещё быть?

Да уж, где бы я могла ещё быть? Разве могла я невзирая на доводы трезвого рассудка, сама подвергать себя нешуточной опасности? Ведь мой здравый смысл никуда не исчезал! Не по своей же воле я побывала в самом главном логове вампиров, среди истинных ценителей крови? Не по моей воле в общежитие ворвались упыри? Единственный момент, когда сглупила — могла замёрзнуть в лесу рядом с глухой деревней, если бы хватило дурости сбежать от Киры. А потом вышла к вампирам сама, чтобы Киру больше не били. Не могла поступить иначе, хоть она меня и просила об обратном. Но не по своей же собственной воле сутки находилась в плену без воды и еды рядом с психопатом Алёшенькой? Снова замерзала от холода. Что я сделала вполне осознанно, хоть у меня и был всего лиши миг на принятие решения — смогла сбежать от вампира-психопата в другой мир, чтобы там подвергнуться ещё более страшной опасности. Но тогда я этого не знала.

— Вот, во время каникул отец меня успокаивал, что ты с Александром, а потом нам позвонила Света. Светочка вовремя забила тревогу. Хорошая у тебя подруга здесь, в Омске. Настоящая. Она-то нам и сообщила, что во время каникул ваше общежитие подверглось нападению вандалов. Это было обнаружено, когда студенты вернулись на учёбу. Ваша со Светой комната пострадала сильнее остальных. Там практически остались одни щепки от вашей мебели, от вещей лоскуты. Все учебники и конспекты превратились в мусор, милая. Света сразу сообразила — это не спроста. Да и на занятиях ты не появлялась. Все, кто хорошо тебя знает, уверены, что без веской причины ты не пропускаешь лекции. В общем, Света рассказала нам всё без утайки, и на следующий день мы уже выехали в Омск, чтобы тебя найти. Что мы только не передумали во время пути! Это ничего. Слава богу, ты жива.

— Мамуль, а какой сейчас месяц? — спросила с трудом. — Долго я была в отключке?

— Конец января, доченька. Двадцать восьмое. Тебя нашли семнадцатого, так что без сознания ты пробыла не слишком долго, пару недель, наверное…

— Так мало я там пробыла? — прошептала удивлённо.

— Что, милая? — не расслышала мама.

— Мам, кто-нибудь знает, где я была? — прошептала я.

— Нет, Солнышко. А ты ничего не вспомнила? — с надеждой проговорила мама.

— Нет. Ничего. А где меня нашли?

— Милая моя, я всё по порядку расскажу, хорошо? А ты побереги горлышко, я тебя очень прошу! — с улыбкой попросила мама, и, когда я согласно кивнула, продолжила: — По приезду мы сразу обратились в полицию, подав заявление о похищении. Три дня тебя искали, долгих три дня! Слава богу, что ты цела! Тебя нашли в пригороде. Исхудавшую, грязную, в какой-то красной пыли, покрытую волдырями от ожогов, словно ты долго находилась на ярком солнце. Ой! — вдруг спохватилась она, понимая, что выболтала что-то не предназначенное для моих ушей и испуганно посмотрела на меня. Маме не понять, наверное, но не об этом я переживала. — Ты только не волнуйся — волдыри уже совсем сошли. Практически ничего не осталось. Ты, как была красавицей, так и останешься! Когда тебя нашли, ты была совсем легко одета, словно вокруг лето. А мороз стоял сильный! Хорошо, добрые люди чем-то укрыли и сразу вызвали скорую, а то бы ты замёрзла. Оказывается, в Омске намного холоднее, чем у нас в крае, а ты нам почему-то не рассказывала.

Не хотела расстраивать.

— Мам, Алекс был со мной? Его нашли? — спросила с надеждой, но моим мечтам не суждено было сбыться, потому что мама огорчённо ответила:

— Нет, милая. Его там не было…

Неужели он бы бросил меня умирать на морозе? Конечно, нет! Это на него не похоже. Что за глупости? Решила, что каким-то образом я сумела переместиться на Землю. Или он меня переместил, а сам остался там. В аду…

Как мне теперь жить без него?

Слава богу, у меня осталась его частичка. Его ребёнок! Теперь я буду жить ради него… Если я смогла вернуться, то и Александр обязательно вернётся, а мы — я и ребёнок — подождём его на Земле…

Но мама же ничего не знает о моём малыше! О единственной моей отдушине, без которой я ничто. Как мне ей сказать? Как сообщить, что скрывала эту новость шесть месяцев? Как смотреть в глаза? Возможно, она уже о чём-то догадывалась? Возможно заметила выпирающий животик, но с такой худобой, живот почти не был заметен. Уверена, мама сможет меня простить.

Решила рассказать сразу, пока рядом нет отца, а там будь, что будет… Пусть мама сама с ним поговорит. А я буду надеяться, что он не будет со мной слишком суров.

— Мамочка, прости меня… — прошептала еле шевеля пересохшими губами.

— За что, доченька? Ты ни в чём не виновата!

— За то, что сразу не сказала. Я боялась, что вы с папой не поймёте и будете меня осуждать. Но что уж теперь скрывать? У меня будет ребёночек…

— Что, милая? — как-то странно мама посмотрела на меня.

— Ребёнок! Наш с Алексом ребёнок! — повысила голос, превозмогая боль в горле, думая что мама меня не расслышала. — Я беременна!

С трудом подняла тяжёлые руки, чтобы обнять, наконец, моего малыша, растущего внутри меня, но внезапно руки легли на совсем плоский живот.

Откуда только взялись силы, в миг откинула одеяло, взглянула вниз. Живота не было. Не веря своим глазам, снова прикоснулась к тому месту, где совсем недавно рос мой малыш. Мой сильный, отважный, терпеливый малыш! Но нащупала только повязку внизу живота.

— Это что? — не веря собственным ощущениям прошептала я. Как же я не заметила, что малыш совсем не шевелится? Думала, что он устал сильнее меня, и спит себе тихонечко внутри в уверенности, что ему теперь ничего не угрожает. Снова взглянула на маму, которая опустила глаза, украдкой роняя слезинки. — Мамочка! Его нет? Что с ним?

— Доченька моя. Доченька… — шептала мама, успокаивающе гладя меня по руке.

Моего ребёнка не было! Его достали из меня, пока я спала! Он же ещё совсем маленький и не выживет без мамы!

Осознание того, что у меня ничего не осталось, горечь и боль от потери целиком затопили сознание, и я обожгла горло отчаянным криком:

— А-а-а-а-а!!! Где мой ребёнок? Верните мне его!..