Дыхание новой жизни (СИ)

Глава 23. Я вернулась

Анна

— Что с моим ребёнком? Где он? — надрывно кричала, совершенно не понимая, что мне говорили в ответ. Окружающие несли какую-то ахинею: «Успокойтесь! Всё хорошо!» — Что хорошо? Всё очень плохо! Я потеряла ребёнка!

Порывалась подняться, чтобы куда-то бежать. Искать? Где искать? Требовать вернуть? У кого требовать? У меня словно помутился разум. Я не понимала, что могло случиться с моим малышом. Самым последним воспоминанием о другом мире оказалось то, в котором мы с Алексом убегали от чудовищ, нашли башню с разрушенной лестницей, поднялись по крутой лестнице и спрятались наверху. Потом воспоминания раздробились на куски: завывающий пронизывающий ветер, моя спина опирается на твёрдый холодный камень, голова Алекса у меня на коленях, сухие твёрдые губы, рубиновые капли, горящие пламенем глаза, а дальше лишь темнота и полный отчаяния крик: «Не оставляй меня, А-а-а-ня-а-а!»

Я выжила! Я на Земле! Я каким-то образом вернулась! Алекс меня вернул! Где он сам? Где ребёнок? Что произошло после? У меня возникло множество вопросов, и ни одного ответа…

Слабость в теле не позволила встать. Сложно было даже поднять руку. К тому же в палату сбежалось несколько человек в больничной форме, оттеснили маму, которая, казалось, сама находилась в шоке, и только шептала: «Господи, доченька моя! Что же это, доченька?». Санитарки и медсёстры, наверняка в палату собрался весь персонал этажа, удерживали меня до прихода доктора.

— Умоляю, скажите, что с моим сыном!!! — я уже не могла кричать, из горла вырывался только хрип и тихий скулёж. Но меня никто не слушал и не слышал. Все вразнобой что-то твердили, кажется, что в основном успокаивали, но ничего конкретного так никто и не произнёс, лишь общие фразы, а позже мне сделали успокоительный укол, из-за чего мои глаза сами собой закрылись, и я моментально уснула.

Сколько я проспала, неизвестно, наверное действие укола длилось несколько часов, но мне казалось, что сон тянулся уже много-много дней. Дней моего вынужденного бездействия…

Открываю глаза. Вокруг сплошная темнота. Очень тихо. Лежу на чём-то твёрдом и совершенно не могу пошевелиться. Горло пересохло. Хочется пить. Где я? Начинаю осматриваться, чтобы глаза привыкли к мраку, и вдруг понимаю, что в нём что-то есть… Шорох. Какое-то движение. Прислушиваюсь. Снова тишина… Напрягаю взгляд, нечто в темноте затаилось…

Внезапно где-то рядом зажигается неяркий какой-то призрачный свет. С трудом поворачиваю голову. Слева от меня пластиковая дверь с мутным стеклом, дополнительно занавешенная белой простынёй. Сквозь неё снаружи дорожкой пробивается тусклый свет, немного освещая небольшой участок пола, покрытого облезлым линолеумом. Дорожка света останавливается не дойдя до меня несколько шагов.

Понимаю, что наступила ночь. Вокруг тишина. Слышен только навязчивый писк и звук нагнетаемого воздуха. Осторожно поворачиваю голову на звук и замечаю мелкие зелёные огоньки. Светятся приборы. Теперь вспоминаю, что я в палате реанимации. Мамы рядом нет, видимо доктор не разрешил ей остаться со мной на ночь.

В памяти всплывает, что каким-то невероятным образом я вернулась на Землю… одна…

Пытаюсь пошевелиться, хотя бы подвигать руками, но не могу их даже поднять, так тяжело. Хочу убедиться в том, что мне не приснилось, что я потеряла ребёнка. Кое-как дотягиваюсь до совершенно плоского живота… Его нет… Потеряла… Как это могло произойти?

Вдруг снова слышу лёгкий шорох с другой стороны от кровати, на которой лежу совершенно без сил. Медленно с трудом поворачиваю голову вправо и замечаю, что на соседней кровати у окна лежит ещё один пациент. Кто-то крупный. Присматриваюсь к очертаниям тёмного силуэта. Между кроватями метра два. Невозможно разглядеть, кто это. Та женщина, что была утром? Кажется, она не выглядела такой огромной — сейчас на соседней койке находится кто-то по два метра ростом. Возможно, там мужчина. Мужчина?

Это женская палата, но тело человека, лежащего на кровати, уж слишком большое. И вдруг в мозгу вспыхивает — Алекс? Неужели нашли Алекса? Он здесь! Со мной! Он вернулся! Выжил! От сердца начинает разливаться горячее чувство радости, и я даже не задумываюсь… Почему он в этой палате? А позже приходит осознание… Боже, что я ему скажу? На меня накатывает ощущение холодного ужаса… Как я ему скажу, что потеряла нашего ребёнка?…

Взгляд улавливает, что обе кровати напротив с другой стороны от прохода не заняты. Экраны не светятся, значит, приборы отключены. Работает только монитор, который стоит чуть позади от меня, зелёный свет приборов почти не освещает ничего, и я могу видеть лишь очертания.

Но мне нестерпимо хочется снова рассмотреть лицо мужа. Почему-то я уверена, что на соседней койке именно он. Заглянуть в родные глаза. Увидеть тёплую улыбку. Теперь в голову приходит, что по какой-то причине в темноте я почти слепа, но совсем недавно в другом мире я могла видеть магию… Магию? В другом мире? Позже задумываюсь, а не было ли всё это бредом… Сияние магии. Разве возможно его увидеть? Да и что такое магия? Она присутствует только в фэнтези, а у нас реальный мир… Пора просыпаться… Пора признать, что всё просто привиделось…

Пора взять себя в руки и осознать, что всё, что я помню, это плод больной фантазии. Пора спокойно принять реальность и выяснить, что на самом деле со мной произошло. Спокойно узнать информацию о нас с Алексом и о ребёнке.

Внезапно тело на кровати справа от меня приходит в движение. Я застываю, едва дыша. Вот сейчас я его увижу! Пациент резко откидывает светлую простынь и садится в кровати, и я убеждаюсь, что фигура-то точно мужская! Широкие плечи. Гибкое тело. Мужчина несколько раз крутит головой, разминая затёкшую шею, и мой глаз сразу отмечает различия — его движения какие-то резкие, дёрганные. Алекс двигается с кошачьей грацией, но головой так никогда не дёргает. Автоматически продолжаю наблюдать и запоздало отмечаю, что мужчина полностью одет. На его голове капюшон. Что за больница такая? Почему пациентов не раздевают? Ещё не успев испугаться, тихо лежу, затаив дыхание, и слежу за гибким стройным мужчиной сквозь ресницы. Крупная мужская фигура поворачивается в мою сторону, спуская ноги вниз. Я замечаю, на ногах тёмные ботинки. Кому придёт в голову положить человека в реанимацию в одежде и ботинках? Ничего не понимаю…

Проезжающий по улице автомобиль освещает фарами палату слева направо от меня, и мой взгляд мечется за лучом света, выхватывая из темноты второй половины палаты ужасную картину. Медсестра, которая утром забегала в палату, в неестественной позе приткнулась у одной из кроватей. Умаялась за день и решила прикорнуть прямо здесь? Всё бы ничего, но… на полу чёрная маслянистая лужа, и подозрительный тёмный след тянется по полу от тела медсестры к соседней кровати.

Мелкая дрожь начинает бить моё тело. Плотно сжимаю стучащие зубы, чтобы не выдать себя. Не выдать того, что я уже не сплю. Я привыкла не показывать своих чувств, чтобы лишний раз не привлекать внимания. Привыкла, но как же страшно! Дрожь усиливается.

Что здесь произошло? В реанимацию забрёл маньяк? Убил медсестру и прилёг отдохнуть в постель? Абсурд! Почему никого нет, кто бы мог помочь? Спугнуть маньяка…

Ах, да, вокруг ночь, все спят… Сквозь ресницы слежу за маньяком, который никуда не спешит.

Медленно поднимает голову, и я узнаю эти кроваво-красные глаза. Глаза монстра…

Это Балин! Мой ненавистный кошмар…

Губы вампира растягиваются в ехидной ухмылке, и я замечаю кровь на его зубах и испачканный в ней же подбородок.

— Привет, игрушка! Долго же я тебя ждал! — злорадно шепчет вампир, и я понимаю — он знает, что я не сплю.

Вампир обжигает плотоядным взглядом и медленно встаёт. Набираю полную грудь воздуха, чтобы закричать, позвать на помощь, привлечь внимание людей, но могу только, как рыбка, открывать беззвучно рот. Напрягаю связки ещё сильнее, но изо рта вырывается лишь хрип. На глаза наворачиваются горячие слёзы, когда я понимаю, что в этом мире меня некому больше защитить…

Вампир неспешно приближается с издевательской улыбкой, его глаза гипнотизируют, подчиняют воле хозяина, затягивают, лишая воли. Злорадное удовлетворение в его глазах, с каким предвкушением он облизывает свои окровавленные губы… Я всё так же не могу пошевелиться и беззвучно кричу, прижимаясь к кровати. Он тянет ко мне свои длинные руки, на которых отрастают когти размером с медвежьи. Я чувствую, как волосы шевелятся на моей голове. Клыки вампира вытягиваются, а горящие злобой глаза пылают адским пламенем. Монстр наклоняется надо мной, его ледяные губы находят мою шею, ледяное дыхание обжигает меня… Шепчет, ледяным тоном лишая воли:

— Попалась! Аня…

— Аня! Аня! Проснись! — кто-то кричит над самым ухом. Я мотаю головой, прикрывая лицо, выставляю локти. Крупная дрожь бьёт тело. Я не соображаю, где нахожусь, кто рядом со мной.

— Доченька моя! Да что же с тобой такое! — причитает кто-то рядом. Мама?

Открываю глаза…

Палата залита солнечным светом. Лихорадочно кручу головой. Никакого кровожадного монстра нет. Рядом мама, на соседней койке пожилая женщина под аппаратом ивл. Напротив ещё две кровати, но они пусты. Чисто. Следов крови нет. Всё ещё не доверяя своим глазам я спросила:

— Мамочка, это правда ты?

— Да, доченька, это я, — мама ласково погладила меня по голове.

— А монстр? — недоверчиво всмотрелась в родные глаза.

— Какой монстр, милая? — у мамы на глазах выступили слезинки. Она, наверное, решила, что дочь сходит с ума, и старалась не показывать своего волнения, пытаясь улыбнуться сквозь слёзы.

— Здесь только что был убийца, — прошептала доверительно.

— Господи, доченька! — мама в удивлении прижала ладони к щекам. — Здесь никого не было! Милая моя, тебе всё приснилось!

— Его правда здесь нет? — всё ещё не могла поверить, что то я видела всего лишь кошмар. Такой реалистичный сон. Моё лицо до сих пор мокрое от слёз. Глаза застилала мутная пелена.

— Конечно, нет! Монстров не существует! — мама ласково улыбнулась и снова погладила меня по волосам. — Милая моя, ну и напугала же ты меня! Хочешь пить? — я кивнула.

Мама поднесла к моим губам стакан с водой. Медленными глотками я выпила всю предложенную воду, успокаивая саднящее горло. Одновременно с этим ещё раз придирчиво осмотрела палату.

— А где папа?

— Доченька, он скоро придёт. Увидитесь ещё.

— Хорошо. Мам, я так соскучилась, — прошептала, снова почувствовав, как защипало глаза. — Хочу домой.

— Мы тебя обязательно заберём! Только сначала тебе нужно поправиться! — с оптимизмом заявила мама.

— А нельзя ли это сделать как-то поскорее? Я не хочу здесь оставаться! — закапризничала я. Казалось, что кошмар приснился мне потому, что всё окружение напомнило мне о вампирах. Скорее домой! Подальше от монстров. Там мне станет лучше. Дома стены лечат.

— Когда тебя переведут в общую палату, мы переговорим с лечащим врачом, милая. Если твоё здоровье будет вне опасности, думаю, тебя не будут держать в больнице. А пока ты должна поправляться и хорошо кушать, доченька. И витаминов побольше! — мама перевела свой взгляд на прикроватную тумбочку, где лежало несколько мандаринов.

— Я поняла, мамуль. Не переживай, я обязательно поправлюсь. Только, скажи пожалуйста, почему мне сделали кесарево? И что случилось с моим малышом. Он жив?

— Доченька… — мама замялась, снова заметно напрягаясь. — Я не знаю… Ты всех так напугала!

— Мамочка, скажи всё как есть! — чётко проговорила, уставившись в глаза. — Кому, как не тебе, сказать мне всю правду.

— Хорошо, милая. Правда в том, — мама замялась не зная, как лучше преподнести информацию, — что при поступлении в больницу ты… не была беременна.

— Как не была? — насторожилась я. — Мам, я точно знаю, когда забеременела. Это было в июле на мой день рождения. Прости, что вам с папой не говорила, я боялась вас огорчить. Но Света может подтвердить. Она заботилась обо мне всё это время. Если сейчас январь, то уже шесть месяцев, как я беременна, мам.

— Да никто и не спорит, что была, — махнула рукой мама, — ты не дослушала…

— А… в каком смысле? Ничего не понимаю.

— Лечащий врач установил, что беременность была, но тебя прооперировали…

— Кто прооперировал? — мама молчала. — Мам?

— Тебе надо самой поговорить с врачом, милая. Я не знаю все эти термины, не могу объяснить…

— А ребёнок? Он жив? — старалась выпытать главное.

— Милая моя, я не знаю.

— Как такое может быть? — я снова занервничала, уже ничего не понимая.

— Анечка! Только не кричи, пожалуйста! Выслушай. — мялась мама. — Ты должна знать, что мы бы с папой приняли бы тебя с ребёнком, мы очень тебя любим, и внука, о существовании которого узнали только недавно, тоже полюбили бы, но, понимаешь…

— Он умер? — испуганно прошептала я.

— Никто не знает, что произошло. Кто-то сделал тебе операцию и забрал ребёнка, понимаешь? Никто не знает, кто это был. Ребёнок пропал… Когда тебя нашли, ты была совсем одна.

Осознание обрушилось на меня с мощью пятидесятитонной бетонной плиты.

В глазах резко защипало. В сердце разлилась адская боль. Всё, ради чего я жила, исчезло в один миг. Я всё потеряла… И мужа, и ребёнка… Ничего уже не исправить.

Я не кричала… Молча зажмурила глаза, судорожно пытаясь хоть как-то примириться с тем, что произошло. Когда-то мне Алекс сказал, что я сильная. Я должна быть сильной. Должна выздороветь и со всем разобраться. Обязательно!

Услышала, как осторожно приоткрылась дверь, затем тихие осторожные шаги.

— Она ещё спит? — тихий голос отца.

— Я не сплю, пап! — прошептала, открывая глаза и встречаясь взглядом с голубым взглядом, полным боли. В глазах щипало всё сильнее, заволакивая их пеленой слёз. Сморгнув слёзы, я с любовью разглядывала родное лицо.

— Как ты, дочь? — голос отца был хриплым, а сам он как-то ссутулился и похудел, в волосах появилась проседь, лицо осунулось.

— Уже лучше, пап.

— Хорошо, — сказал он усаживаясь на стул рядом с кроватью. — Ты жива, и это главное.

— Да. Я жива, — предательские слёзы не верили, что я могу быть сильной и ручьём хлынули из глаз, — папа.

Папа вдруг вскочил и вышел из палаты. Я проследила за ним, а потом сквозь слёзы спросила:

— Ма, куда он?

— Папе тяжело всё это переживать, милая. Ты не представляешь себе, что нам пришлось перетерпеть, пока тебя не нашли. А дальше, когда твоя жизнь была в подвешенном состоянии, папа был сам не свой. Я даже боялась, что он что-нибудь натворит…

— Простите меня пожалуйста!

— Это не твоя вина, доченька. Мы практически дневали и ночевали сначала в полиции, потом под дверью больницы. Единственно, хоть Ваня отвлекал от тоски. Папа подал заявление о похищении, а полиция… ты же знаешь, как они работают… Никто ничего не знал. Ни одной зацепки, кто бы мог выкрасть тебя из общежития, никаких звонков и требований. Ничего, понимаешь?

— Понимаю. Но, видишь, полицейские меня всё-таки нашли.

— Нет. Это какие-то жители глухой деревеньки. Я даже не знаю, где это. Никто их не видел. Доставили тебя в больницу. Из больницы сообщили в полицию, что поступила девушка из ориентировки. Знаешь, папа снова сегодня ходил в участок. Он требует расследования.

— Мам, зачем это нужно? Не хотят работать, так не надо…

— Анечка, надо установить, кто причастен. Ты ничего не вспомнила?

— Ничего… — выслушав версию мамы, я решила придерживаться той же версии, будто был совершён налёт на общежитие, и скорее всего меня опоили и выкрали, потому что сама я ничего не помню. Мне казалось, что прикинуться потерявшей память будет лучше всего. Ничего не помню, и точка. Ничего не надо объяснять и доказывать. Тем более, я пострадавшая сторона. Какой с меня спрос? Такое поведение гарантировало мне нормальную выписку из больницы с диагнозом «Посттравматический синдром. Потеря памяти.» Я могла спокойно уехать. Если бы я начала рассказывать, что побывала в параллельном мире и что там пережила, то у меня совершенно точно была бы прямая дорога не домой, а в психоневрологический диспансер под наблюдение специалистов. Если принять версию того, что со мной произошло за правдивую. Но я уже и сама не верила, что произошло со мной на самом деле.