— Это явный признак безумия, которое творилось у нее дома, раз она решила уйти в чем есть! — резко произнес я.
Я медленно поднял руку.
Не чтобы ударить.
Чтобы указать.
— Это признак того, что её дом стал тюрьмой. А муж — палачом. И если кто-то в этом доме действительно безумен, — я сделал паузу, глядя прямо в его глаза, — то это те, кто позволял этому происходить.
— И вы ей верите? — удивился дворецкий, глядя на меня.
— Я верю синякам на ее плечах, ссадинам на ее коже, верю ее страху при одной только мысли о возвращении домой, — произнес я. — Ты понял?
Он побледнел. Кивнул, но в этом движении было больше принуждения, чем согласия. Затем поспешно ушёл, будто чувствуя, что оставаться рядом со мной — значит подвергаться смертельной опасности.
Вилена не сумасшедшая. У меня есть подозрения, в чем дело. Я могу даже предположить, что она из другого мира. Как моя драгоценная матушка. Тогда это многое объясняет в ее “сумасшедшем” поведении.
Когда фигура дворецкого растворилась в тени коридора, я прислонился к холодной стене. Не от усталости, а чтобы сдержать бурю эмоций, которая рвалась наружу, грозя затопить меня с головой.
Сердце колотилось, но не в груди, как обычно. Оно билось внизу живота, в каждой клетке моего тела, в крови, которая, казалось, закипала и пульсировала в такт его ритму.
Я зажмурил глаза, пытаясь избавиться от наваждения. Но перед моим внутренним взором возникла она. Не в мрачном коридоре, а в уютной, почти интимной обстановке её спальни. Волосы распущены, словно она только что встала с постели. Мои руки обвивали её бёдра, даря ей наслаждение. Её губы шептали моё имя, сначала с лёгкой улыбкой, затем со стоном, переходящим в мольбу.
Я стиснул челюсти, чтобы не позволить ни единому звуку вырваться наружу. Потому что я не имел на это права. Она — сестра моей невесты. Я — герцог, генерал, чья честь и верность были не просто словами, а образом жизни, который я не мог предать.
Сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из груди и последовать за ней, за её образом, за её голосом, за её прикосновениями. Внутри меня словно проснулся дракон. Но это был не яростный рёв, а холодный, насмешливый смех.
"Ты уже проиграл, человек," — шептал он, — "Ты уже признал её своей. А теперь ты будешь смотреть, как она страдает рядом с сестрой. Как улыбается сквозь боль. Как к ней прикасается кто-то другой, а она в этот момент думает о тебе."
Я не мог пошевелиться. Я был честью, клятвой, клеткой. Я был тем, кто должен был держать свои чувства под контролем, даже если они разрывали меня на части.
Но под мундиром — ад.
Жар поднимался от паха к горлу. Кожа натянулась, будто под ней уже росла чешуя.
Я чувствовал её — всю — даже сейчас, когда её не было рядом.
Запах мокрых волос.
Дрожь в локтевом сгибе.
Тёплый, почти сладкий страх в её дыхании.
— Господин генерал, — послышался робкий голос за моей спиной, — У меня к вам будет просьба… Я знаю, что жениху принято дарить подарок невесте на помолвку, так вот, я бы хотела…