Если я нарушу помолвку — если хоть на шаг отклонюсь от пути — Виталия будет уничтожена. Её репутация, её будущее, её жизнь. Леди Хейверинг не просто выбросит её — она сотрёт её с лица земли, как свою ошибку, как свой позор.
Столько лет я строил себе клетку из чести, долга, клятв и титулов. И теперь она держала меня крепче, чем цепи. Я не мог позволить себе даже взглянуть на неё — не так, не с таким жаром. Не с такой жаждой.
Я — человек долга. Я — герцог. Я — жених.
А это… Это было не человеком. Это был зверь. Мой зверь. Дракон, которого я годами держал на цепи. И вот он рванул — не из-за золота, не из-за власти…
А из-за неё.
И тогда я почувствовал.
Не только жар от прикосновения.
А тягу.
Как будто сердце давно билось в такт её пульсу, и сейчас, наконец, их ритмы совпали — с такой силой, что в груди заныло.
А потом — ниже.
Жгучая, неумолимая волна прокатилась по телу. Кровь хлынула вниз, и штаны вдруг стали тесными, почти мучительными.
Я хотел её. Не просто обладать.
Я хотел разорвать этот мир, который посмел поставить между нами стену.
Но я — не зверь.
Я — человек, и мой долг — выше желания.
Сестра моей невесты.
Эти слова — как цепь на шее. Я вспомнил Виталию — нежную, покорную, с глазами, полными надежды. Она ничего не заслужила, кроме чести. А я?
Если я сейчас сделаю шаг… Если позволю себе даже взглянуть на Вилену с тем, что горит во мне…
Я прижался лбом к холодному стеклу окна. Ледяной холод — как напоминание: ты в клетке.
Не из золота. Не из этикета.
А из клятвы.
Я вдохнул. Глубоко. Словно пытался выдавить из лёгких не только воздух, но и желание. Дракон внутри взревел в бессилии, но я сжал его железной волей.
Даже если я умру от этого желания — я не подам виду.
Даже если дракон внутри будет рвать меня на части — я не позволю ему вырваться.
Пусть лучше сожрёт меня изнутри, чем погубит её.
Но… Я не мог просто уйти.
Не мог оставить её в этом доме, где её предали, где её боль — повод для театрального лицемерия.
Поэтому я вошёл.
Сказал, что хочу видеть её — Вилену — подружкой невесты.
Знал, что леди Хейверинг будет против. Женским чутьём она чувствовала — старшая внучка опасна. А я?
Я дал Вилене крышу над головой.
И одновременно — новую клетку.
Но сейчас я понимал. Я не мог ее отпустить. Вернуть домой, где ее ждет ее супруг, про которого уже давно ходит слава как о человеке, готовом спустить все на карточные игры и красивых девиц. Я должен был вступиться, даже если бы это была не она…
Я сжал кулаки.
Что же я наделал? По-хорошему бы не видеть ее никогда. Что стоило нам разминуться на пару минут? И никогда не встречаться? Буквально несколько минут решили бы судьбу, но нет…
Я не могу ее отправить из дома, чтобы не видеть ее. Не могу вернуть к мужу. Не могу попросить уехать. Ведь этот дом — ее убежище.
Зато теперь она будет рядом.
Каждый день.
Каждый вздох.
Каждый взгляд.
Я буду стоять, как статуя, в железной рубашке долга, чувствуя, как под ней сгораю заживо.
Да.
Я хочу её.
Больше чести. Больше жизни.
Но она никогда об этом не узнает.