Сердце стучало так, будто пыталось вырваться из груди — не от страха, не от боли… От чего-то большего. От надежды. От того, что впервые за долгие месяцы я была не одна.
Меня защищали. И это было… бесценно! До слёз!
Служанки раздевали меня медленно, будто снимали не платье, а кожу — ту самую, под которой я прятала ужас, стыд и бессилие.
Ткань сползала, и каждая складка, каждый шов словно оставляли на теле новый шрам.
Я прижимала к груди тонкую рубашку, будто это могло что-то скрыть… Хотя уже всё было на виду. Не лицо, не плечи, не руки — нет. Спина. Моя спина, покрытая синяками, царапинами, отпечатками чужих пальцев. Отпечатками насилия.
И в этот миг, когда мир вокруг стал тише, чем могила, я почувствовала взгляд генерала.
Он не смотрел на меня как на жертву. Не с жалостью, не с презрением. Он смотрел… Как животное, готовое растерзать всех вокруг. Его глаза изменились. Я увидела, как его зрачки вытянулись и превратились в тонкие полосы. Эти холодные змеиные глаза смотрели на меня так, что внутри всё перевернулось. В этом взгляде не было снисхождения — были ярость и желание. Глубокая, первобытная, неукротимая ярость плескалась в его глазах. Я почувствовала, как по спине пробежал жар, а внизу живота вспыхнуло то, чего не должно было быть.
Желание.
Да, даже сейчас. Даже здесь, обнажённая перед всеми, я ощутила его — этот магнетизм, эту химию, эту тьму, которая звала меня к нему.
Я отвела взгляд, чтобы не видеть, как его глаза прожигали меня насквозь. Как будто он не просто видел мои синяки — он чувствовал их, как будто каждый ушиб отдавался в его собственном теле.
Но потом реальность ударила, как ледяной душ.
Муж встал и бросился к бабушке.
Говорил громко, напористо, уверенно — как будто он не палач, а благородный супруг, терпеливо терпящий мои «приступы безумия».
Я скривилась и сжала кулаки от возмущения. «Хитрая жадная тварь!» — про себя прошипела я.
Но, похоже, в этом мире «тварь» — это тот, кто умеет выигрывать. А мой муж, судя по всему, был мастером этого искусства. Он даже не пытался скрывать свои намерения. Он просто... Играл. Как будто жизнь — это одна большая карточная партия, где ставкой является моя свобода и жизнь. И, кажется, я проиграла. Опять. Зная любовь бабушки к почитанию, шансов остаться в доме у меня немного.
Он лебезил, потом угрожал. Угрожал скандалом. И я знала — он способен на это. Он устроит цирк. Заявит, что его жена сбежала, что она бросила мужа, что она не хочет детей, что она сумасшедшая и непредсказуемая. И все поверят. Потому что это пикантно, интересно, а мой муж умеет лгать так же ловко, как и делать довольное лицо, когда ему за игральным столом выпадают плохие карты.
Теперь всё зависело от бабушки. От ее решения.
А бабушка… Бабушка молчала. Смотрела в чай, будто гадала на чаинках, как правильно поступить. И я дрожала. Уже не от холода. А от ужаса, что тщеславная бабуля поверит в этот спектакль с коленями и поцелуем руки, словно она — королева, раздающая милости.
«Она отдаст меня ему. Она выберет репутацию. Она выберет тишину перед помолвкой и свадьбой!» — пронеслось у меня в мыслях.
Но вдруг послышался голос генерала.
Глубокий, бархатный, как тьма перед рассветом. Он прозвучал, и всё в комнате замерло.
— Леди Хейверинг, — произнёс Гессен, — Скажите, вы из принципа игнорируете здравый смысл? Или у вас с ним личная неприязнь?
— Господин генерал! — воскликнул муж. — Мне кажется, вы перегибаете палку!
— Вашу палку я бы сломал! — усмехнулся генерал. — Учтите, леди Хейверинг, если вы поставите репутацию превыше жизни внучки и поведетесь на этот дешевый театр, я сделаю свои выводы. И вам они, увы, не понравятся. Что вам важнее? Скандал перед свадьбой с каким-то родственником? Или с женихом?
Тишина.
Не просто тишина — гробовая.
Я замерла, не дыша.
— Леди Хейверинг, я готов любить свою жену до гроба! — прошептал барон, пытаясь склонить чашу весов на свою сторону.
— О, это я могу организовать, господин барон. Господин барон, вы не умеете играть ни в карты, ни в хорошего мужа! — Усмехнулся Гессен, и в его улыбке не было ни капли тепла. — С удовольствием помогу вам устроить похороны. Леди Хейверинг, прекратите инсценировать раздумья. Иначе вы сильно упадете в моих глазах.
Бабушка медленно подняла глаза. Её лицо напоминало невозмутимую маску, но за ней я видела борьбу. Она не хотела терять генерала. Не ради меня. Ради Витты. Ради помолвки. Ради того, чтобы все высшее общество не судачило о том, что семья Хейверинг поссорилась с герцогом Моравиа на пороге свадьбы.
Но и скандал от барона — тоже был как нож у горла. Оттого ее сухая рука маниакально крутила позолоченную ложку в кружке, хотя сахар в ней давным-давно растворился.