Я медленно повернул голову. Так, подарок на помолвку. Слушаю внимательно.
Передо мной стояла Витта. Моя невеста.
Кроткая. Нежная. С глазами, чистыми, как утренняя роса.
И в этот миг я ненавидел себя.
«Вот почему не она? — кричал разум. — Она добра. Она верна. Она заботится о сестре! Она достойна счастья! Почему же моё тело не отзывается на неё? Почему мои руки не хотят её обнять? Почему мои губы не жаждут её поцелуя?»
— Говори, — мягко произнес я, видя, как Витта опускает глаза.
— Так вот, вместо подарка на помолвку мне, который принято дарить, лучше купите красивое платье для моей сестрички, — прошептала она. — А то у нее совсем нечего надеть на свадьбу… А я не хочу, чтобы кто-то снова шушукался за ее спиной, и на этот раз из-за ее наряда. Поэтому я хочу, чтобы платье было роскошным. Вы… вы сможете выполнить мою просьбу? Мне ничего не дарите. Не надо. Я просто… меняю свой подарок на ее платье.
Я смотрел на неё — и чувствовал, как пустота расширяется в груди, будто выедая всё, что осталось от человечности.
— Я знаю, что это неправильно, — сказала она, и в её голосе звучала такая искренняя тревога, что мне захотелось упасть на колени перед ней и просить прощения за мои грязные мысли о ее сестре. — И что бабушка, если узнает об этом, меня накажет, но я готова к наказанию.
Я шумно втянул воздух. Но в лёгкие не попало ни капли кислорода. Только огонь.
Теперь клетка сжималась не вокруг тела — а вокруг души.
И я понял: это не клетка. Это удавка. Она — воплощение доброты. Она — свет.
А я… Негодяй, который мечтает о другой. Я недостоин даже ее взгляда.
— Да, — произнёс я, и мой голос прозвучал так глухо, будто из могилы. — Если вы так хотите. Я сделаю всё, что вы просите.
Я взял её тонкие пальцы и прижал к губам. Вежливо. Благородно. Как подобает жениху.
Но внутри — ничего. Ни тепла. Ни трепета. Ни даже лёгкого возбуждения.
Только пустота, которая кричала: «Это не она. Это не твоя. Твоя та, другая!»
Я зажмурился.
Я ведь действительно её выбрал. Она мне понравилась. Я не думал, что встречу… мою.
Столько столетий — и ни разу. Столько женщин, балов, знакомств. Ни одна. Я подумал о том, что пора бы бросить все эти поиски. И выбрать себе невесту. И выбор пал на Витту. Лучше ее я никого не встречал. Она не подлой, коварной, а когда увидел, что посреди бала она принесла в ладошке птичку с перебитым крылом, я понял, что лучше женщины я никогда не встречу.
Птичку починили. Моим приказом. И я видел столько радости в ее глазах, когда пичужка вспорхнула с кружевных перчаток, что решил подойти к ее бабушке и серьезно поговорить.
«Я бы на вашем месте этого не делал! Ее сестра — сумасшедшая! Вы же не хотите, чтобы это осталось в вашем роду?» — слышал я добрые советы.
Теперь я понимал, почему вокруг нее не вьются женихи. Ее сестра — сумасшедшая.
«Вы же сами видите, господин генерал! Она ведет себя неподобающим образом!» — шептали мне.
«С каких пор доброта, милосердие и сострадание стали признаками сумасшествия?» — произнес я. Старая салфетка леди Хейверинг была ужасно недовольна нарушением этикета внучкой. И выглядела, как коршун, готовый наброситься на Витту с нравоучениями, стоит только всем отвернуться.
Но когда я подошел и завел разговор о женитьбе, старая перечница тут же изменилась в лице.
Я слышал своими ушами, как она, ласково уводя внучку в карету, ибо приличные девушки на балу не задерживаются, сказала ей, что впервые ее дурость помогла найти очень достойного жениха.
А потом — всё изменилось. Одно прикосновение. Один взгляд. Один вдох — и я сгорел.
Желание, преступное, тайное, всепоглощающее — оно не просило разрешения.
Оно взяло мою душу и бросило в омут страсти.
— Спасибо! — расцвела Витта и ушла, оставляя за собой шлейф жасмина и невинности.
Я остался в коридоре один.
Сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Кровь. Боль. Наказание.
На кону — её судьба. Все газеты уже раструбили о помолвке.
Приглашения разосланы. Отступать уже нельзя.
Я должен жениться на Витте.
Должен быть хладнокровным. Должен смотреть на её сестру, как на родственницу.
Должен улыбаться, когда Витта говорит: «Мой Гессен».
Но…
Смогу ли я коснуться её снова и не дрогнуть?
Смогу ли я вдохнуть её запах, когда она пройдёт мимо, и сохранить спокойствие?
Смогу ли я представить, как её губы шепчут моё имя в темноте, в постели, в агонии удовольствия, и не выдать своих чувств?