Жена поневоле

3

«Ягуар» замер у красивых, кованых ворот, сквозь которые был виден большой, трехэтажный дом из красного кирпича с эркером, балконами и огромной террасой под легким разборным навесом.

За воротами на заасфальтированной площадке у гаража стояли машины — старенькие иномарки, некоторые с синими полосами и мигалками на крышах — только одна выпадала из этого «рабочего» класса: новенькая темно-синяя «БМВ».

«— Адвокатская, — догадалась Кира и, взглянув дальше, передернула плечами».

Около белой с красными полосой и крестами «Скорой помощи» стояла темная машина, точная копия «Скорой» только без окон, в которую, как раз, несколько человек запихивали носилки с накрытым черной пленкой телом. Из-под пленки свешивалась худенькая детская ручка с синяками на запястье.

Какой ужас!

Все сказанное Вячеславом Львовичем оказалось правдой!

До последней секунды Кира еще сомневалась в услышанном признании и только теперь осознавала весь ужас случившегося.

Закрыв глаза, она подышала открытым ртом — главное, не зацикливаться на увиденном и подумать о чем-нибудь постороннем. Если придерживаться этой простой «хитрости», то становится легче, меньше переживаешь…

«— Во сколько обойдется ремонт квартиры? Ремонт конюшни подошел к самому ответственному этапу: замене водопроводных труб — одни расходы!»

Из ворот выезжала машина, и новенькому «Ягуару» пришлось испуганно отпрыгнуть в сторону, пропуская выезжавшую с участка труповозку.

После отъезда «темной» машины, стало немного спокойнее — ведь если не видишь чего-то, то, возможно, этого и не существует!

Кира въехала на участок. К «Ягуару» подбежал невысокий, худощавый блондин с голубыми глазами и искренне обрадовался встречи.

— Хорошо, что вы приехали, Кира Дмитриевна! У нас тут убийство!

Выйдя из машины, Кира выпустила «на свободу» сонного пса.

— Убийство произошло в одной из спален на хозяйской половине — это на втором этаже, слева от лестницы — две спальни: одна личная, другая для девиц… ну, сами понимаете — холостяцкая. Так вот, в этой спальне Вячеслав Львович и обнаружил убитого ребенка. Встал среди ночи, ему почудился какой-то шум — он подумал, что одна из его бывших пассий снова пробралась в дом, зашел туда — а там труп!

— И что?

— Он позвонил адвокату, а когда тот приехал… Честно признаюсь вам, Кира Дмитриевна, мы хотели завернуть тело и вывезти из дома, но тут, как назло, полиция налетела. И откуда она взялась, зараза?! Будто кто-то ее нарочно вызвал в самый неподходящий момент.

— И что? — от волнения Кира снова задала тот же нелепый вопрос.

— И ничего! Вячеслава Львовича обыскали, допросили, закрыли на втором этаже в его кабинете под охраной полицейского, и менты по всему дому расползлись, как тараканы — отпечатки снимают, фотографируют и все такое.

— И… — Кира тряхнула головой. — Вячеслав Львович просил меня срочно приехать, обсудить что-то важное.

— Сейчас к нему никого не пускают, хотя Борис Яковлевич и уговаривает следователя относительно вашего присутствия в доме. Вам обязательно надо увидеться с Вячеславом Львовичем — он так и сказал своему адвокату: «Если не получится увидеться с Кирой — хана мне брат Бориска!».

— Но, как же я попаду в его кабинет?

Ларион подбежал к хозяйке и сел рядом, Кира погладила длинную с белой проточиной морду собаки.

Николай задумался.

По мнению Киры, он был надежный молодой человек: в сложной ситуации он не «спрятался в обоз», а встал рядом с ней — плечо к плечу и «сел в седло, и взял меч», и сражался, и защищал, и помогал…

Солнце уже показалось из-за леса. Оно взбиралось на небо по верхушкам елей, окрашивая все вокруг в розово-голубые тона. Вместе с солнцем проснулся и ветер. Налетел, растрепал волосы людей, пузырем надул их одежду и, запутавшись в железном кружеве кованых ворот и ветвях деревьев, присмирел, став обычным летним, ласковым ветерком.

— Кажется, придумал… Если войти в дом через заднюю дверь, подняться из служебных помещений по винтовой лестнице на третий этаж, там выйти на маленький балкончик в библиотеке, который находится, как раз, над длинным балконом личной спальни Вячеслава Львовича, перелезть через балконную решетку, спрыгнуть на балкон второго этажа, войти в спальню, а уже оттуда запросто попадете в смежный со спальней кабинет. Мент стоит в коридоре у дверей кабинета. И вам удастся поговорить с Вячеславом Львовичем.

— Да что вы такое говорите, Коля?! — возмутилась Кира, представив себе, как висит на балконной решетке и прыгает вниз на балкон нужной спальни, и от страха передернула плечами. — Я не воздушный гимнаст и выделывать немыслимые кульбиты на уровне третьего этажа не могу!

— Но попробовать то можно, Кира Дмитриевна, — с надеждой взглянул на гостью Николай, вспоминая при каких трагикомических обстоятельствах с ней познакомились Бурмистров и он.

— Не, не, не, — помахала рукой Кира, — забудь. Мы пойдем другим путем…

Она потянула из машины за ремешок свою сумочку и по дорожке быстро пошла к дому. Пес бежал за хозяйкой, глядя по сторонам, бывать в незнакомых местах он не любил — мало ли кого встретишь на чужой собственности.

Не смотря на август зеленый газон радовал травкой, на клумбах и рабатках цвели разноцветные цветы, толстые плети плюща увивали углы дома из красного кирпича, огромные кусты рододендронов цвели последними бело-розовыми шапками соцветий, но… в этом саду поселилась осенняя печаль увядания: заботливые руки садовника давно не приходили на помощь природе, удаляя отцветшие цветы и сорняки.

Отгоняя тревожные мысли, Кира подошла к дому.

— Сюда нельзя, гражданочка! — остановил ее молоденький полицейский на первых ступеньках полукруглого мраморного крыльца перед дверью. — Остановитесь!

Ларион зарычал, но Кира погрозила ему пальцем — «нельзя» и взяла за ошейник.

— Я здесь живу! — решительно заявила она, поднимаясь на следующую ступеньку. — Мне нужно войти в дом.

Но из приоткрывшейся входной двери на крыльцо вышел плотненький, среднего роста мужчина, одетый в темный костюм и клетчатую рубашку, и закрыл собой открывшийся дверной проем.

— Что здесь происходит? — поинтересовался он у полицейского, всем своим видом игнорируя женщину, и шагнул вперед, прикрывая дверь.

— Да вот… — полицейский кивнул в сторону Киры и сообщил: — Рвется в дом, говорит, что живет здесь.

— Это вы, здесь живете? — недовольно спросил мужчина и, через плечо посмотрев на нарушительницу порядка нагловатыми, маленькими глазками, повернулся и представился: — Капитан Знаменский Олег Рудольфович. Зачем же вы нарушаете порядок, гражданочка? Вам же сказано — сюда нельзя!

Они были примерно одного роста, одного возраста, даже волосы у обоих были русого цвета — на этом их сходство заканчивалось, и начинались различия. Волосы у него были блеклые и жиденькие, у нее же — пышные, волнистые с золотым отливом. Глаза у нее были светло-карие с золотыми искорками, у него зеленовато-карие с желтыми разводами, да и пахло от них по-разному: от нее — свежестью и дорогими французскими духами, от него — резкой смесью дезодоранта, пота и дешевых сигарет.

Почувствовав неприятный запах, Кира поморщилась, Ларион чихнул и зарычал — запах ему тоже не понравился.

Это брезгливое выражение лица женщины и собаки очень не понравилось полицейскому капитану — ишь, нос воротят… интеллигенция вшивая…

— Пока идет осмотр места преступления, в дом никто не войдет. Так что, гражданочка, давайте свои документы и подождите на крылечке.

Он протянул руку и шагнул с крыльца на ступени.

Ларион оскалился, прыгнул вперед, защищая хозяйку, и попытался укусить протянутую руку мужчины, но Кира за ошейник удержала собаку, однако сама поскользнулась: высокий каблук черной босоножки «поехал» по скользкому мрамору, нога подвернулась и, ухватившись за руку полицейского чина, она «упала» на колени на ступеньки.

— Ларион нельзя! — закричала Кира, едва сдерживая лающего и рвущегося пса. — Зачем вы ко мне руки тянете? Не видите, что собака рядом? Из-за вас я упала! — теперь Кира кричала на полицейского капитана. — О-ой-е-ей! — стонала она, больно ударившись коленями о мраморные ступени.

— Что здесь происходит? Не трогайте ее! — крикнул подбегающий к дому Николай полицейскому капитану. — Пустите ее! — Николай помог гостье подняться, глаза его метали молнии. — Ничего себе представители закона! С женщиной подрались! — громко возмутился он, поднимая отлетевшую на дорожку дамскую сумочку и пытаясь за ошейник тоже придержать лающего пса. — Надо на него, Кира Дмитриевна, жалобу начальству накатать. Я вашим свидетелем буду!

— Да нет, Коля… — опираясь на руку молодого человека и отряхивая от пыли черные, шелковые брючки, начала было Кира защищать ни в чем не повинного капитана, но, вдруг, услышав растерянный голос мужчины, минуту назад такого самоуверенного и сердитого, неожиданно замолчала.

— Вы, все неправильно поняли, — заволновался представитель закона, пытаясь прояснить ситуацию и отходя подальше от шумливой троицы. — Никто ее не толкал! Женщина сама упала из-за собаки…

— Сама! — наигранно возмутилась Кира, успокаивая Лариона и крепче берясь за ошейник. — Как вам не стыдно, капитан! Вы хотели меня оттолкнуть, а собака на вас набросилась! Я еле его удержала, чтобы он вас не покусал. Все видели!

— Да нет же, женщина, — покрываясь красными, нервными пятнами, оправдывался следователь, пятясь от прыгающего на него пса — он и не думал, что простой колли может так рьяно защищать свою хозяйку. — Я только руку протянул за вашими документами…

— О-ой! Больно! — застонала Кира, сгибаясь пополам и хватаясь за лодыжку. — Наверно, я ногу сломала.

Растерянно хлопая голубыми глазами, Николай с жалостью смотрел на стонущую от боли женщину — вряд ли можно сломать ногу, поскользнувшись на ступенях крыльца, хотя кто знает… Он вызвал по рации из служебного помещения над гаражом телохранителей и, пока они бежали к дому, помог Кире присесть на ступени.

С болезненным видом потирая ногу, хотя боль гнездилась совсем в других месте: в коленях, боку и в пальцах, Кира анализировала ситуацию — полицейский капитан поверил в то, что, возможно, она, и правда, сломала ногу и, похоже, очень испугался за свою репутацию.

Но чего-то явно не хватало… Чего?

Подумав немного, Кира догадалась — не хватало слез! Ведь слезы — это, женское оружие. Она убедилась в этом, когда, добиваясь своего, рыдала на плече Павла…

И Кира заплакала… Слезы покатились из ее глаз, капая на серую с черными разводами длинную тунику и тут же растворялись в стальном цвете шелка.

На мужчин женские слезы произвели впечатление — они застыли, беспомощно глядя на плачущую женщину.

А Кира, вспоминая самые печальные события своей жизни, отдалась на волю жалости и напропалую жалела себя.

«— Бедная я несчастная! Никто меня не любит! Никто не жалеет! Никто корочки черствой не подаст…»

Она вспомнила, как совсем маленькой, трехлетней девочкой в гостях у родственников на Украине заблудилась на колхозной бахче среди огромных полосатых арбузов; как шла наугад по бесконечному полю и падала на сухую комкастую землю, цепляясь маленькими ножками за длинные толстые арбузные плети; как плакала от страха и голода, забившись от обжигающих солнечных лучей под колючие лопухастые арбузные листья; как долго-долго ковыряла палочкой твердую полосатую арбузную корку, чтобы хоть как-то утолить мучительные жажду и голод; как тряслась от страха в ночной, холодной темноте и плакала от счастья, когда поздно ночью ее все-таки нашла спущенная с цепи хозяйская собака, которую она украдкой от бабушки кормила привезенными из Москвы гостинцами: печеньем и половинками шоколадных конфет (девочкой Кира так любила шоколад, что не в силах была отказаться от любимого лакомства и собаке доставалась только половинка его). Вспомнила о том, что недавно, наконец-то, развелась с мужем; вспомнила свой бурный страстный роман, прервавшийся в одно мгновенье; вспомнила, что три недели назад уехал с отцом в Германию на лечение ее «любимый Шубин» — ее бывший жених, тринадцать лет не решившийся на ней жениться, с которым у них начались новые отношения, а он уехал… и на сегодняшний день она осталась совсем одна — дочки и родители отдыхают на море, а она прозябает в душной и пыльной Москве и занимается, черт знает чем…

«Хватит рыдать! — остановил Киру ее внутренний голос. — Актрисулька из погорелого театра! Через десять минут нос опухнет, глаза покраснеют и заплывут, как у пьяницы… Ты этого добиваешься?»

Напуганная такой не радужной перспективой, Кира тут же, перестала плакать и, вытирая мокрые щеки ладонями, удивленно посмотрела на опухающую прямо на глазах лодыжку.

Мистика!