Жена самурая

Глава 12. Ошибка

Дни шли за днями, складываясь в недели.

Первое время в поместье стало для Наоми самым ярким воспоминанием, но после свадьбы и того ночного разговора с Такеши ее эмоции будто бы притупились, и прожитое уже не столь сильно отпечатывалось в памяти.

Ее муж сдержал слово: каждое утро они тренировались вместе. Правда, он не позволял Наоми участвовать в учебных поединках с другими самураями, но она была рада просто ощутить тяжесть нагинаты в руке. Услышать мелодичный звон железа. Почувствовать запутавшийся в волосах ветер.

Такеши оказался терпеливым учителем. По крайней мере — с ней. Порой Наоми наблюдала за его тренировками с самураями, и те нередко заканчивали их с синяками, порезами различной степени глубины да и просто порядком измотанными.

А по окончании тренировки вниманием Наоми целиком завладевал водоворот дел. Вопросов, что требовали ее участия, было по-прежнему много, но постепенно она училась с ними справляться. И все реже Такеши выговаривал ей, что вынужден брать на себя ее обязанности, все меньше фыркал и проявлял недовольство Масахиро, все тише роптали слуги.

Наоми продолжала осваиваться в поместье и на его огромной территории, которую скрывал от внешнего мира высокий забор. Она побывала едва ли не в каждом уголке сада, а путь до дальних казарм и хранилищ могла преодолеть с закрытыми глазами. Она знала, как тихо скрипит гравий после дождя, как стучат о тростниковую крышу капли. Как шелестит каждая дверь в главном доме, как с тонких сливовых веток срываются брызги.

Бывали моменты, когда Наоми благодарила всех Богов, что Кенджи-сама отправился в Эдо и потому не может видеть ее позора. Моменты, когда она ошибалась и встречалась с глухим раздражением Такеши. Моменты, когда она задыхалась от восторга, рассматривая свое новое кимоно.

Больше Такеши никак не вмешивался в ее дела: не помогал, но и ничего не запрещал, обычно оставляя жалобы Масахиро и других слуг без внимания. Он поддержал ее однажды и больше никак не собирался касаться того, как Наоми ведет хозяйство поместья. Вместе с его доверием пришла и огромная ответственность, и она старалась изо всех сил, чтобы его оправдать.

Самой большой сложностью для нее оставались слуги. Удивительно, но даже после официальной свадебной церемонии не все из них приняли ее окончательно. Они подчинялись, но нехотя. Выполняли приказы, но поджав губы. Отвечали на прямые вопросы, но постоянно юлили.

Крестьяне Минамото, напротив, нравились ей намного больше слуг, которые, в основном, не принадлежали клану, не впитали с кровью отголоски его истории, не были свидетелями резни, устроенной старшим братом Такеши несколько лет назад.

А крестьяне были, и Наоми понравился каждый, с кем она говорила, когда в поместье привозили еду: свежую рыбу, коренья — дайкон, батат, бамбук, водоросли; бобы фасоли для сладкой пасты, соевые бобы для мисо.

В них она замечала то, что удивляло ее несказанно: безграничное почтение к клану. Не просто почтение. Любовь.

Она видела это и раньше. Во взгляде Мисаки. У отчаянно тосковавшего из-за своей оплошности Мамору. В поведении Яшамару-сана, Кацуо-сана и других солдат.

Глубочайшее почтение. И любовь. Любовь слуги к своему господину.

Внутри Наоми трепетало что-то всякий раз, как она размышляла об этом. Ей было сложно представить, как так можно — глава клана Токугава подобной привязанности среди своих слуг не сыскал.

Но как ее сыскал Такеши? Или его отец? Жесткие, суровые мужчины.

Такая преданность не вбивалась в людей палками, не насаждалась извне. Это шло изнутри, из хара*.

Наоми пока лишь только начинала постигать это. Постигать философию самураев, философию того, как принято служить своему даймё*.

Такеши никогда не обсуждал с ней политику или государственные дела, но по обрывкам фраз, по кусочкам его разговоров с Яшамару-саном, по наброскам посланий Кенджи-саме она понимала: в войне за сёгунат им движет не только ненависть и жажда свершить месть — но и стыд. Стыд за поведение своего даймё, коим являлся Император для всех самурайских родов, стыд за его слабовольные решения, за робкий характер, за ошибки, что пятнали каждого из них.

Спроси ее — и Наоми не смогла бы ответить, не смогла бы облечь в словесную форму свои догадки.

— О чем ты задумалась?

Она вздрогнула, едва не расплескав на колени остывший чай, и повернулась к мужу. Такеши смотрел на нее, слегка приподняв бровь, и ждал ответа.

Он нечасто задавал подобные вопросы, но сегодня, видимо, отстраненность Наоми была слишком заметна.

— О самураях, — ответила она и склонила голову набок, возвратив Такеши пристальный взгляд. — Я думала о почтении твоих крестьян перед тобой. Я не нахожу ему ответа.

Такеши рассмеялся бы, если б мог себе позволить.

Наоми не дано было понять связь слуги и господина, а ему — ход ее мыслей.

Он собрался ответить ей, когда услышал отдаленный звук, набиравший силу с каждой секундой. Кто-то бил в гонг.

Такеши поднялся на ноги раньше, чем успел подумать, и потянулся к пустоте у левого бедра — катану перед ужином он оставил в спальне.

— Что случилось? — взгляд Наоми испуганно метался от него к двери и к перевернутому его резким подъемом столу.

Он не успел ответить: с улицы донеслось ржание загнанной лошади, и Такеши вылетел на крыльцо. От гравийной дорожки, где зашелся в судорогах конь, к нему уже бежал наездник, а следом за ним к главному дому со всего поместья спешили солдаты.

— Такеши-сама, — мужчина рухнул перед ним на колени, — было нападение. Сожгли несколько приграничных деревень…

Второй раз за несколько минут его рука сжала в кулак пустоту вместо катаны, и Минамото резко втянул носом воздух. Он коротко взглянул на распластавшегося у его ног солдата, отметив разорванную одежду и наспех перевязанные раны, и велел:

— Поднимись. Кто напал? Ты видел герб?

— Да, господин. У них были знаки Тайра.

Такеши заскрипел зубами.

— Кацуо! Собирай солдат. Поедешь со мной. И найди мне Яшамару! — он резко повернулся и вошел в дом, прошел в спальню, сопровождаемый донельзя испуганной Наоми.

— Тайра напали на приграничные деревни, — сказал он ей и распахнул дверцы встроенного шкафа. — Я должен быть там.

Наоми прикусила губу, чтобы не задать ни одного вопроса, и заглянула ему через плечо. Никогда прежде он не открывал этот шкаф, и сейчас она поняла, почему. В нем хранился его боевой доспех.

Такеши снял кимоно с гербом клана и надел короткую куртку из грубой ткани, а поверх нее — нагрудник из множества пластин, тесно скрепленных меж собой кожаными шнурками.

У Наоми задрожали губы, и она отвернулась. Реальность происходящего обрушилась на нее тяжелым ударом: еще несколько минут назад все было спокойно и хорошо, а теперь Минамото облачается в доспехи и велит своим людям выступать!

— Затяни.

Она подпрыгнула от неожиданности и взглянула на Такеши. Тот стоял к ней боком и указывал на тонкие шнурки, что соединяли четыре части его доспеха: нагрудник, наспинник и боковые пластины.

Наоми молча повиновалась, пытаясь справиться с дрожью в пальцах. Она затянула узлы так крепко, как только могла, ободрав местами кожу о грубую ткань.

Такеши доставал из шкафа огромные наплечники, когда в комнату вбежал Яшамару.

— Господин!

— Это была твоя обязанность, — Минамото не дал ему перевести дух. — Я приказал тебе усилить патрули. И вместо этого получил от Тайра сожженные деревни.

— Такеши-сама… — начал было Яшамару, но замолчал под взглядом мужчины.

— Ты ответишь, когда я вернусь. Надеюсь, сможешь сберечь мою жену до того дня, — выплюнул тот и с силой дернул завязки наплечников.

Он приладил к широкому поясу катану, надел наручи, спрятав в левом кинжал, и взял в руки рогатый шлем. Не взглянув на Яшамару, Такеши вышел прочь, коснувшись, однако, локтя Наоми, чтобы та следовала за ним.

Снаружи их уже ждал конный Кацуо, а двое слуг придерживали за узды вороного, свирепого жеребца, беспокойно перебиравшего копытами.

— Солдаты ждут у ворот, Такеши-сама.

Минамото кивнул и повернулся к Наоми, стоявшей на крыльце. Неосознанно она потянулась к его броне, принялась пальчиками гладить латные пластины, трогать грубую шнуровку меж ними.

Такеши коротко, целомудренно поцеловал ее в лоб сказал:

— О твоей безопасности позаботятся Яшамару и Масато. Исполняй все, что бы они ни приказали, — немного помолчав и стиснув зубы, он все же добавил, — я доверяю им, как себе.

Наоми, с огромным трудом проглотив застрявший в горле комок, шепнула чужим голосом:

— Помни, что должен умереть*.

Во взгляде Такеши что-то вспыхнуло на мгновение, а после его губы сложились в улыбку. Он подошел к Молниеносному и потрепал того по холке, негромко произнес несколько слов, и жеребец, послушный, успокоился, перестав фыркать.

Удалявшийся стук лошадиных копыт стоял у Наоми в ушах до поздней ночи, пока она не забылась коротким, тревожным сном.

Но сейчас она растерянно обернулась к Яшамару-сану, руки которого были скрещены на груди, а губы — строго поджаты.

— Мне грозит опасность? От чего вы должны меня охранять?

— Нет никакой опасности, госпожа. Вам не о чем волноваться, — управляющий медленно покачал головой.

За минувший час у него на лице, казалось, прибавилось морщин, и взгляд стал жестче. Но у Наоми накопился десяток незаданных вопросов, и ни к кому другому обратиться она не могла. Потому вздохнув про себя, она спросила еще:

— Насколько плохо то, что Тайра сожгли деревню клана?

Яшамару-сан взглянул на нее, словно на малого ребенка, и она зарделась, поспешно принялась поправлять себя:

— Я имела в виду последствия… чем может это все закончиться?

— Ничего не начнется до весеннего приема во дворце, — твердо ответил управляющий. — Такеши-сама мудр. Он не развяжет войну до срока.

В груди Наоми птицей забилось давно позабытое чувство тревоги. До приема оставались считанные недели. Время летело столь быстро, что она потеряла ему счет.

Чтобы отвлечься от тягостных размышлений, она попросила Мисаки и Мамору разделить с ней вечернюю трапезу.

Мальчик, нет, юноша пришелся Наоми по душе. Она была старше его на несколько лет, но он готовился стать воином с самого рождения, и был высок и вынослив. Иногда он казался Наоми старшим братом, иногда она видела в нем слишком рано возмужавшего мальчика, лишенного детства.

— Наоми-сан? Что у вас с рукой? — невинно спросила Мисаки, заметив, что ее госпожа то и дело поглаживает левое предплечье.

Мамору, знавший ответ, с неодобрением покосился на сестру, решив, что после трапезы непременно укажет ей на чрезмерное любопытство.

Но Наоми лишь улыбнулась, разом отмахнувшись от всех надуманных тревог.

— Неловко упала во время утренней тренировки.

На самом деле огромный синяк, что наливался цветом на ее руке, оставил Такеши. Он не рассчитал силу удара, вернее, слабость ее защиты и неловкость передвижений. Наоми не смогла уклониться, и катана плашмя легла ей на предплечье.

Не в первый раз.

И точно не в последний. По Такеши остановил тогда тренировку и сам позаботился о ее руке. Заставил вернуться в их спальню, велел служанкам принести целебную мазь и втер ее в покрасневшую, припухшую кожу на плече Наоми, и крепко перетянул бинтами. И велел отдыхать несколько дней от тренировок, чтобы синяк успел зажить.

Это все случилось в том утро. Быть может, теперь Наоми придется провести без тренировок гораздо больше времени…

— Вы скоро станете настоящей букэ-но-онна! * — воодушевленно сказала Мисаки. — И тогда Такеши-сама подарит вам копье яри, и вы повесите его над дверью спальни, чтобы всегда успеть достать и защитить себя!

— Мисаки, — одними губами прошипел Мамору, пытаясь одернуть разболтавшуюся сестру. В отсутствии отца и Такеши-самы она начисто забывала, как следует себя вести.

— Ничего, — со смехом остановила его Наоми. — Я буду рада, если все случится так, как говорит Мисаки.

Мамору лишь нахмурился и провел ладонью по черным распущенным волосам. Они были короче отцовских, но он уже мог заплетать их в традиционную прическу, чем не переставал гордиться.

После ужина Наоми ушла в спальню, обложившись там свитками едва ли не с головой. До отъезда в Эдо оставались считанные дни, и ей нужно было уладить все текущие дела до того момента и — самое главное — определиться с послаблениями крестьянам к празднику.

Наоми пыталась отвлечься, но мутное чувство тревоги не желало ее отпускать. Она подошла к окну и шире раскрыла ставни, но в комнату не проникали даже слабые дуновения ветерка. Воздух под вечер застыл в духоте.

Она прислонилась к стене и вздохнула. Одной в комнате ей было неуютно. Присутствие Такеши странным образом ее успокаивало, даже вселяло уверенность. Несмотря на все обстоятельства их первой встречи, Минамото навсегда останется человеком, избавившим ее от Такао.

Задумавшись, Наоми не заметила несколько мелькнувших в саду теней, не услышала шелеста их шагов. Она очнулась, когда резко и пронзительно зазвонил вдалеке гонг, когда с улицы раздались крики, и мрак вокруг осветили несколько зажженных факелов.

— Защищайте Наоми-сан! — из глубины дома до нее донесся голос Яшамару, и она не успела даже дернуться, когда в комнату из сада проникли двое.

Выброшенная в ударе рука была последним, что она запомнила.

***

Такеши крепко сжимал поводья Молниеносного, заставляя упрямившегося жеребца ступать по пепелищу, еще совсем недавно бывшему деревней. Его деревней.

То и дело он бросал мрачные взгляды в сторону леса. Там, за кромкой деревьев начинались земли Тайра. Ему не составит труда спалить несколько деревень в ответ.

Его пальцы сомкнулись на рукояти катаны, и Такеши прикрыл глаза, выдохнув. Он развяжет войну, если поступит так, как хочет. И превратится в труса, если смолчит.

Тайра перебили его крестьян. Сравняли с землей их дома. Подожгли поля.

— Господин? — негромко окликнул его Кацуо. — Что делать с выжившими?

Такеши проследил за его взглядом: в отдалении, сгрудившись подле лошадей, стояли уцелевшие в бойне люди.

— Выдели людей. Пусть их проводят в ближайшую деревню. Скажи, что из поместья им отправят припасы, как только мы вернемся, — он нахмурился и провел ладонью по глазам. — Постой, — Такеши окликнул Кацуо, когда тот, поклонившись, развернулся, чтобы уйти. — То, что сделали Тайра не должно остаться без ответа.

Кацуо сжал зубы и хмуро кивнул. Самураю не пристало признаваться в подобном, но у него внутри все обрывалось от ужаса всякий раз, как он ступал на пепелище. И слышал хруст под своей обувью — дерево ли, человеческая кость…

— Я не могу напасть открыто, — Такеши заиграл желваками, — поэтому мне нужно, чтобы ты выбрал человека, которому полностью доверяешь.

— Могу я узнать, для чего?

— Я хочу, чтобы он повесил старост во всех деревнях Тайра за границей этого леса. Кажется, их там пять.

Такеши сощурился, всматриваясь вдаль. По его губам бродила почти довольная усмешка.

— Господин, для меня будет честью сделать это самому.

— Нет. Я сказал тебе выбрать воина. Ты нужен мне здесь.

— Такеши-сама, но…

Минамото, которому надоело это препирательство, резко взмахнул рукой.

— Довольно. Я отправился бы сам, если бы имел право, — он повернулся к склонившему голову Кацуо. — Найди того, кто способен сделать это. И будем возвращаться. Я не хочу надолго оставлять поместье.

«… пока не казнил предателя».

Такеши прошел к небольшому лагерю, что разбили его солдаты, и разделил с ними плошку холодного риса и родниковую воду. Он сидел с ними вместе в кругу на равных, словно и не был их господином. Так, как привык с самого детства: отец, если брал его с собой, заставлял делать все так, как делали воины. Такеши таскал хворост для костра и воду в котелке, спал, завернувшись в один свой плащ, ел тот же рис, и Кенджи почти никак не выделял его.

От привычного образа жизни в походах Такеши не отказался и тогда, когда сам начал возглавлять их.

«Что бы сделал на моем месте отец? — думал он, цепляя палочками рис. — Что бы сказал о том, что я замыслил?»

Искоса он наблюдал за Кацуо, который стоял неподалеку с двумя воинами и тихо им что-то объяснял. Такеши отложил в сторону плошку и встал, когда те двое скрылись за кромкой леса.

— Выступаем, — негромко сказал он, когда поймал вопросительные взгляды поднявшихся следом за ним воинов.

В иное время он не стал бы торопиться. Но сейчас не хотел оставлять поместье надолго. Из преданных людей в нем остались лишь Яшамару и несколько солдат. Остальным же Такеши не мог полностью и безоговорочно доверять, и потому спешил вернуться.

Пока воины сворачивали небольшой лагерь, он набросал три коротких послания и отправил в поместья Фудзивара, Татибана и в Эдо к отцу.

Они выехали незадолго до заката, и к рассвету Такеши думал быть уже в поместье.

Но все изменил встретившийся им на половине пути гонец.

* хара — живот (яп.) вообще японцы считают именно живот сосредоточением всех жизненных сил человека и заменяют этим словом привычные нам сердцу и душу

* в данном контексте — господин (а в целом — крупный феодал среди самураев)

* если верить Бусидо, то смысл жизни самурая заключался в его смерти. В том, что он всегда должен помнить о смерти и, если так можно выразиться, идти к ней. Постоянное напоминание о то, что он должен умереть, помогало самураю прожить жизнь правильно. Так что Наоми здесь демонстрирует свои знания от чтения многочисленных свитков по самурайской этике, если так можно сказать, и в целом желает Такеши удачи.

* букэ-но-онна — «женщина из класса букэ (буси): в отличие от «онна-бугэйся» не означает, что женщина реально участвовала в битвах Фухитовне с мужчинами, а лишь говорит о её происхождении и, возможно, о том, что она получила традиционный для женщины самурайского класса минимум знаний в рукопашной борьбе и фехтовании»

И насчет копья, о котором также говорила Мисаки: «Обычным для копья местом хранения было место над дверью в жилище, так как таким образом женщина получала возможность использовать его против атакующих врагов или любого незваного гостя, проникшего в дом.»