Жена самурая

Глава 42. Поместье Тайра

Такеши принял решение вести людей через перевал Курикара, на одной из вершин которого стоял маленький минка, где жил старик, когда-то его спасший. Такеши хорошо запомнил единожды пройдённый путь через земли Тайра и сейчас следовал по нему. До равнины перед перевалом они скакали верхом, а после, отпустив всех лошадей с одним из самураев в обратную дорогу, направились пешком.

Неприятные воспоминания преследовали Такеши на каждом участке пути. Воспоминания о собственной слабости, о собственном страхе. Он до сих пор его не изжил вопреки уверениями старика-ямабуси. Он не чувствовал себя спокойно на открытом пространстве, и потому отрезок пути по полям через размякшую землю дался ему вдвойне тяжело. Теперь же, когда над ними нависали снежные вершины Курикара, Такеши не ощущал былого беспокойства.

С Нарамаро они рассчитали, что его отряду потребуется девять дней на то, чтобы достичь поместья Тайра с северной стороны. Один день они добавили на случай непредвиденных сложностей, и условились, что Нарамаро начнет атаку на восходе солнца одиннадцатого дня, предупредив об этом Такеши зажженным костром, дым от которого будет виден издалека.

С каждым утром они продвигались вглубь перевала, и Такеши видел, что его люди беспокоились. Даже Мамору шел, насупившись, подняв до щек воротник куртки из грубой ткани. Дурная слава перевала Курикара была хорошо известна каждому жителю страны — от великих даймё до простых крестьян.

Говорили, что в давние времена перевал служил местом казни, и в пропасть сбрасывали неугодных людей, или же тех, кто совершил преступление. Говорили, что когда дует ветер, то он доносит из пропасти стоны погибших. Говорили, что на закате отвесные стены перевала кажутся алыми не из-за особого оттенка глины и камня, а из-за пролитой здесь крови.

Самураю не полагалось быть суеверным, и потому Такеши мало трогали досужие рассказы старух, которыми только и можно было, что стращать не в меру расшалившихся детей. Но похоже среди его отряда были войны, воспринявшие истории о перевале Курикара слишком близко к сердцу.

В тот раз, когда Такеши проделал этот путь в одиночку, ему некогда было вслушиваться в свист ветра и различать в нем людские голоса; некогда было любоваться багряной каменной породой. Теперь же времени у них было с излишком, и в долгом пути самураи принялись вспоминать рассказы старух.

Их путь был действительно долог. Как давно он начался? В тот день, когда он с Наоми отправился на торжественный прием к Императору? Или еще раньше, когда он решил взять себе жену из клана Токугава? Или, когда его брат, имя которого Такеши вымарал из своей памяти, заключил с Тайра тайный союз? Или гораздо, гораздо раньше, когда появились первые кланы и люди стали делить влияние и земли?

Сколько с тех дней было пройдено дорог? Сколько пролилось крови, сколько воинов пало? И вот ныне они, казалось, близки к завершению пути.

Лес в окрестностях поместья Тайра неприветливо встретил их голыми стволами и темными ветвями. Воздух был сырым и тяжелым; пахло мокрой, прелой листвой и талым снегом.

Такеши вдохнул полной грудью и медленно выдохнул, задержав дыхание на десяток секунд. Поднял руку, и самураи, повинуясь приказу, остановились за его спиной. Он прислушался к повисшей тишине: ни скрипа ветвей, ни шелеста листвы, ни пения птиц. Казалось, на многие тё вокруг них не было ни одного живого существа.

Такеши помнил тишину этого леса — мертвого леса, как он называл его, когда продирался сквозь заросли. Он тряхнул головой — неровно обрезанные волосы мазнули по лицу — и зашагал вперед, слыша, как последовали за ним самураи.

Они не жгли костров уже который день и не грели воду перед вечерней трапезой. Посреди голых деревьев дым даже от самого слабого огня будет заметен издалека, и Тайра узнают об их приближении. Потому они, как и многие дни до, ели холодный рис и лепешки, и стучали зубами от холодной воды.

Солнце почти не заходило за облака все время, пока они шли, и Такеши знал, что многие самураи — об этом ему сказал Мамору — сочли это хорошим знаком. Ведь по солнцу было проще всего определять стороны света и свое положение, и значит, Боги были на их стороне; Боги хотели, чтобы они не затерялись посреди неотличимых друг от друга деревьев.

Свои мысли о Богах и их милости Такеши держал при себе. Он не заблудился бы, пусть даже солнце не показалось бы ни на миг. Он никогда не забывал единожды пройденного пути.

— Вы по этому лесу тогда прошли, господин? — как-то спросил у него Мамору, и Такеши удивился, услышав.

Мальчишка ведь прекрасно знал ответ, и не было нужды лишний раз открывать рта. Мальчишка… хотя какой из сына Яшамару уже мальчишка?.. Война и лишения обточили его лицо, стерли с его щек и малейшие отголоски юношеской припухлости. Очень давно — казалось, прошли годы — Такеши выпорол Мамору за его непослушание и непослушание его отца. Теперь он смотрел в лицо юноши и не узнавал его.

— Господин?..

Кажется, он слишком глубоко задумался.

— Да, — Такеши кивнул. — По этому.

В их десятую ночь в маленьком лагере не спал почти никто. На рассвете Нарамаро должен оповестить их о нападении дымом от костра. Но что, если они не увидят дыма? Об этом не решались говорить вслух, но Такеши чувствовал, что вопрос висел в воздухе между ним и самураями.

И он не знал на него ответа. Что ему делать, если Нарамаро не разведет костер? Что это будет значить? Его друг и союзник задержался в пути? Большую часть его войска разбили? Их предал кто-то еще? Они проиграли?..

Такеши смотрел на свою единственную руку и не думал ни о чем. Завтра он отомстит Тайра за отца и клан. Завтра он уничтожит клан Тайра, а их имя предадут забвению, и через годы никто уже его не вспомнит. Вот только Хоши…

Он увидел дым, когда на небе вот-вот занялся рассвет. В ту же минуту подле него подскочил Мамору, а следом за ним — весь небольшой отряд.

— Переплетайте прически, — сказал он, поднявшись. Закрепленная на поясе катана, качнувшись, слегка ударила его по бедру.

Как и его люди, Такеши заплел бы волосы в косу и закрепил ее в пучок на голове, если бы не поклялся тогда. Он заплел бы волосы в косу, как делали все его предки, и предки всех самураев, когда им предстояло совершить нечто важное.

«Что ж, — он усмехнулся. — Быть может, к тому моменту, как сядет солнце, я исполню свою клятву. И через несколько месяцев заплету волосы, как полагается?..»

От места их последнего ночлега до поместья Тайра их отделяла дюжина тё, но, не проделав и половины пути, они услышали звуки битвы.

Кричали люди — до них долетали отголоски отдаваемых приказов; звенела оружейная сталь — легко было представить, как солдаты Тайра вздевают броню и устанавливают на стенах щиты, готовясь отбивать атаку.

Она не могла стать для них неожиданностью, и, верно, о приближении вражеского войска Тайра узнали еще много дней назад, и им хватило времени, чтобы заготовить сухой соломы и смолы, обмотать тряпками, пропитанными сакэ, колеса от повозок — сбрасывать на врагов со стен; собрать побольше стрел с наконечниками, разрывающими плоть изнутри, заточить катаны и копья.

Войско Нарамаро также было готово. И самураи, которых взял с собой Такеши.

«Мы подожжем ближайшие к лесу минка — в них они хранят запасы на зиму. Мы посеем среди них панику, и огонь, перекинувшись на все вокруг, заставит их жаться к своим же стенам. Мы будем убивать их изнутри и откроем ворота, чтобы впустить войско, возглавляемое Нарамаро-саном», — вот что сказал Такеши минувшим вечером, когда разделил со своими людьми лепешки и рис.

Короткими перебежками они преодолели последние тё, и с каждым шагом битва слышалась все громче, а восприятие и чувства делались все острее. Такеши жадно втянул носом воздух, уже пропитанный тревогой и страхом, потом, кровью и пеплом. Скоро встречный ветер донесет до них и запах смерти — когда два войска схлестнутся сталью о сталь.

Запели боевые рога, засвистели в воздухе десятки стрел, и Такеши сам не осознал, что побежал быстрее. А вскоре впереди показался просвет, и в отдалении он увидел стены минка.

По его приказу Мамору, остановившись, высек огонь и догнал их с уже горящим факелом. Такеши принял из его рук древко и первым из них поджег минка на землях Тайра.

Такеши был рожден для сражений. Он не представлял без них жизни. Сталь пела в его руке, и вокруг проливалась кровь.

Они подожгли каждый минка на своем пути. Напитавшееся за долгую зиму влагой дерево горело неохотно. Огонь занимался медленно и все больше дымил, нежели горел. Вскоре вокруг стало черно от едкого дыма, черно и прогоркло, а воздух разъедал легкие при каждом вдохе.

Ветер нес дым вперед — к главному дому поместья и стенам, на которых собрались его защитники. Сопровождаемый дымом, туда же бежал отряд Такеши. Они убивали каждого на своем пути, не делая различий — будь то слуга или солдат, мужчина или женщина. Такеши приказал лишь не трогать детей — потому что сейчас в поместье Тайра могли остаться лишь два ребенка: внук Нобу и Хоши.

Их присутствие недолго оставалось тайной для солдат Тайра. Ветер, разнесший дым и крики по поместью, выдал их. Впрочем, Такеши не намеревался прятаться: его отряд, не таясь, продвигался вперед, и вскоре на их пути появились первые самураи.

— Сомкнуть строй! — крикнул Минамото, оглядываясь по сторонам.

Нельзя было допустить, чтобы самураи Тайра прорвались сквозь их линию и атаковали со спины. Первые удары они встретили, сгруппировавшись в боевое построение — энгэцу* — и вознаградив нападавших градом стрел. Пахло гарью, и по земле вокруг их ног стелился дым, поднимаясь все выше и выше и постепенно окрашивая воздух в серый цвет.

Такеши нетерпеливо вращал катану запястьем, смотря вперед: от солдат Тайра их отделяли считанные шаги. Спустя несколько мгновений он со свистом рассек воздух и обрушил свой первый удар на одного из них.

Время переставало существовать всякий раз, как он брался за меч. Такеши не отвлекался на солнце, если оно светило, на дождь, если он шел, на кровь, если она сочилась, на крики, если они раздавались. Он помнил лишь о своих людях и о своих врагах; видел лишь свою катану и чужое оружие; знал лишь то, что должен победить. Он не ведал страха — ведь каждый самурай живет, чтобы умереть.

Сражаться одной рукой ему все еще было непривычно, но к своей главной битве Такеши был готов. Вдалеке пел боевой рог — бесчисленное множество раз они сражались под его звуки, но сегодняшняя битва врежется в память каждого из них.

В любом сражении запоминались обычно лишь первые несколько минут, даже если оно и растягивалось на долгие часы. Все, что происходило после, сливалось в одну нескончаемую череду событий, и было не разобрать лиц тех, кого Такеши убил, через кого перешагнул, и чья кровь забрызгала его лицо и одежду.

Они смогли отбросить подоспевший к ним отряд Тайра и, сохраняя прежнее построение, начали медленное продвижение вперед.

— Держать строй! — кричал Минамото, оглядываясь по сторонам.

Он слышал громкое дыхание Мамору у своего левого плеча — тот шагал с ним в ногу и вторил каждому движению, ни на секунду не оставляя его культю незащищённой. Беглым взглядом Такеши подмечал следы прежней, обычной жизни, которую вели люди в поместье до нападения: валялись неподалеку брошенные кем-то ведра с расплескавшейся водой, лежал на земле мешок риса, разорвавшийся от падения пополам, билась на ветру вывешенная сушиться одежда.

Он уловил свист летящей стрелы за мгновение до того, как она вошла бы в тело кого-то из его солдат, и крикнул:

— В стороны!

Их построение тотчас разбилось, и привыкшие безоговорочно подчиняться самураи рассыпались по всем направлениям света. Взвизгнув в последний раз, стрела вошла в землю — задрожало ее древко — и за ней последовал еще десяток.

— Там! — кто-то из его людей указал рукой на юг, и Такеши увидел вдалеке солдат Тайра, забравшихся на крышу минка. На открытой земле его отряд был перед ними словно на ладони — беззащитен и очень хорошо виден.

Он принял решение мгновенно и, толкнув плечом Мамору, побежал. Минамото петлял, будто раненое животное, резко меняя направление бега — только так можно было спастись от удара на открытой местности. Позади, наверху и по бокам от него оглушительно свистели стрелы; глаза резал горький дым разгоравшегося пожара. Кто-то кричал, и в суматохе Такеши не мог разобрать, кому принадлежал голос.

Мамору держался позади, закрывая его спину. Мальчишка не отставал и не сбивался с шага, несмотря на стремительность Минамото и неожиданность его перемещений.

— Господин! — его крик заставил Такеши насторожиться, а спустя еще секунду он сам почувствовал чужое присутствие справа. Развернулся, выставив перед собой обнаженную катану, и бежавший к нему солдат напоролся на нее, не сумев вовремя остановиться. Минамото двинул рукой вперед и вверх, еще плотнее насаживая мужчину на лезвие, и услышал его последний булькающий хрип.

Где-то позади закашлялся Мамору, а Такеши надавил на слезящиеся от дыма глаза. Он оттолкнул от себя мертвого солдата, и тот рухнул на землю прямо ему под ноги. Наклонившись, Минамото полами его куртки стер с катаны кровь. Вокруг ничего нельзя было разглядеть и на пару шагов вперед — воздух казался серым и горечью оседал на языке при каждом вдохе.

— Нужно найти стену, — Такеши оглянулся на Мамору и, насторожившись, прислушался. Приглушенные звуки битвы доносились до них будто сквозь слой плотной ткани. Они забрели слишком далеко вглубь поместья, пока убегали от стрел.

Все шло совсем не так, как они задумали изначально. И сейчас, пока они бежали по поместью Тайра, не видя ничего перед собой, и вдыхали прогорклый воздух, Такеши был готов признать, что их изначальный план был планом самонадеянных юнцов, уставших брести по колено в грязи.

Из густого дыма им навстречу метнулись три тени, и Минамото отпрыгнул назад.

— Это он! — выкрикнул один из солдат. — Это Такеши Минамото!

Мужчина растянул губы в неприятной усмешке и принялся вращать запястьем катану. Самураи окружили их и, переглядываясь друг с другом, выгадывали удачный момент для нападения. Умирать не хотелось никому, и каждый из них знал, что тот, кто первым станет под меч Такеши, — умрет.

Минамото ждать не стал. Воспользовавшись их замешательством, он бросился вперед и скрестил катану с одним из людей Тайра. Его удар высек из стали искры, а мужчина отступил на пару шагов под его натиском, ошеломленный нападением. Верный себе, Такеши рубился яростно и быстро, заставляя вскипать в жилах кровь. Оберегая культю, он закрутился на месте, когда слева на него налетел второй самурай. Сейчас ему остро не хватало еще одного меча в левой ладони — он привык атаковать с обеих рук.

Его катана мелькала в воздухе, оставляя после себя почти осязаемый след, и лезвие тускло блестело — такое же серое, как и дым вокруг.

— Обходи его!

Насторожившись, Такеши покосился вбок. Второй самурай пытался зайти в его слепое место — так, чтобы Минамото не мог видеть его передвижения. Но Такеши умел сражаться и с четырьмя противниками одновременно; неужели они надеялись загнать его в ловушку вдвоем, да еще и столь безыскусным способом? Тренированным движением он снес голову одному из них, а второму вогнал катану в живот почти по рукоять, набрав силу и скорость при стремительном повороте.

Когда Такеши поднял взгляд, Мамору в паре шагов от него добивал третьего самурая. До них вновь донеслась песня боевого рога, и Минамото вздрогнул. Им уже давно следовало открыть ворота.

— Идем, — Такеши побежал в сторону, где звучал их рог, перешагнув через солдата под своими ногами. Он чувствовал быстрый ток крови по жилам, и пыл короткой стычки подстегивал его желание сражаться. Он тосковал по чувству тяжести в правой руке и по ощущению рукояти катаны, сжатой в ладони.

Чем дольше они бежали, тем сильнее развеивался дым, и перед их взглядом мелькали доказательства поспешного ухода людей из поместья. Они оказались не готовы к армии Нарамаро у своих ворот, хотя наверняка узнали о ее приближении задолго до сегодняшнего утра.

Такеши перешел на шаг, когда по правую руку увидел на земле распластанное тело в одеждах с символом клана Минамото. Он склонился над ним и узнал одного из своих самураев. Тот был убит ударом в живот.

Мамору позади подавил судорожный вздох и стиснул зубы, борясь с желанием поднести ладонь ко рту, будто девчонка. Такеши вытер с лица пот рукавом куртки из грубой ткани и зашагал вперед. Они оказались в той части поместья, где жили солдаты и слуги — небольшие минка стояли близко друг к другу, образовывая ровные линии.

— Сколько нас осталось, как думаете?

Такеши пожал плечами и промолчал. Ответа на вопрос Мамору у него не было. Он услышал негромкое ржание и остановился, резко вскинув руку, чтобы предупредить мальчишку. Минамото повернулся к нему и кивнул в сторону, откуда доносились звуки. Они могут натолкнуться на отряд Тайра, если не будут осторожны.

Двигаясь вдоль стен минка и скрываясь в сероватом тумане, в котором смешался дым и уходящие утренние сумерки, они подкрались к лошадям. Такеши выглянул из-за стены и выдохнул про себя: три жеребца были привязаны к крыльцу, позабытые своими хозяевами.

— Господин? — шепотом позвал Мамору.

— Кажется, пусто, — также тихо отозвался Минамото, внимательно оглядываясь по сторонам.

Убедившись, что никто не поджидает их на крышах соседних минка, он ступил вперед из тени стены. Уловившие присутствие чужаков лошади зашевелили ушами и испуганно заржали.

— Тише, тише, — Такеши пошел к ним, протянув руку.

Конь, которому он положил ладонь на нос и принялся поглаживать, настороженно перебирал копытами, но больше не ржал. Он был не оседлан, как и два других, лишь на морду была надета уздечка.

Такеши забрался на него и, кивнув Мамору, принялся стаскивать с себя куртку, на которой были вышиты гербы Минамото. Если юноша и удивился, то никак этого не показал, и, вторя своему господину, кинул на землю свою куртку.

Минамото не верил в богов, но если они существовали, то сегодня одарили его своей милостью сполна — в тот момент, когда на его с Мамору пути появились лошади.

Ветер свистел в ушах от быстрой скачки, из-под копыт лошадей вылетали куски земли, а проносящиеся вокруг здания и деревья сливались в одно грязно-зеленое пятно. Такеши распластался на коне, вжавшись в него голой грудью так сильно, как только мог. Его не должны были узнать раньше времени, и потому он не хотел показывать лица.

Вдоль стены царил хаос. В воздухе висел удушающий запах паленой плоти, и вверх поднимался дым от тлеющей древесины. Земля под ногами, истоптанная сотней шагов, превратилась в хлюпающее болото: солдаты увязали в нем, когда спешили затащить на стену бочонки со смолой, когда бежали в ближние минка, чтобы пополнить запасы стрел. Такеши слышал людские крики и ржание перепуганных лошадей, слышал, как за стеной пел их боевой рог, а со стены с шипением падали вниз пропитанные горящей смолой колеса от повозок. Где-то наверху звенела сталь — первым самураям из войска Нарамаро удалось по лестницам и веревкам взобраться на стену.

Он промчался мимо солдат, продрался сквозь шум и хлюпающее болото под ногами, потеряв где-то по пути Мамору, и достиг ворот. Прежде, чем люди опомнились, прежде, чем кто-то заметил его издалека и вогнал стрелу в левое плечо, Такеши убил двух стражников, перерубил толстые веревки и всем телом буквально рухнул на рычаг, которым запирались ворота.

Бесшумно, без единого скрипа неповоротливые, тяжелые створки подались внутрь, приоткрывшись, а остальное довершили самураи из их войска, когда навалились на ворота и буквально продавили их, бесконечной лавиной хлынув внутрь поместья Тайра.

На какое-то время Такеши лишился сознания — сказался удар стрелы, и к тому же его порядочно потрепали собственные солдаты, пока проходили через ворота. В толкотне и сумятице ему сломали пару ребер и едва не раздробили плечевую кость левой руки. Он очнулся, уже когда почти все их небольшое войско оказалось внутри поместья и рассредоточилось по всем его уголкам.

Минамото сплюнул кровь и огляделся, держась правой рукой за отбитые бока. Поместье Тайра горело — не так, как пару часов назад, когда им удалось поджечь лишь десяток минка, влажных и напитавшихся снегом за долгую зиму. Сейчас пожар разгорался в каждом доме, и никакая мокрая древесина не могла остановить самураев из его войска, поджигавших все новые и новые факелы. Тайра ненавидел не только он.

Наверху на стене все еще скрежетала сталь, и Такеши пошел туда. Холодный воздух кусал обнаженную кожу, но Минамото не чувствовал. Как не чувствовал он и боли в сломанных ребрах, и обломка стрелы, что торчал из левого плеча. Так бывало с ним почти всегда: угар битвы полностью вытеснял все иные ощущения. Ему хотелось лишь вскидывать и вскидывать катану и убивать врагов. Боли не было, усталости не было, страха не было — лишь желание сражаться, заполнившее все тело.

Ему навстречу попался безусый, перепуганный мальчишка, который умер от его удара прежде, чем успел струсить вновь. Такеши оттолкнул его от себя, и юноша рухнул со стены вниз. А потом Минамото улыбнулся, потому что в нескольких шагах от себя он увидел Асигаку. Лучшего полководца Тайра, с которым Такеши впервые встретился в сражении еще восемь лет назад. Полководца, в битве с которым был ранен его отец. После битвы с которым его отец умер.

Асигака был ранен в бок: его руки и светло серое кимоно были залиты кровью.

«Тем лучше, — подумал Такеши. — Тем лучше».

Лицо самурая переменилось, когда он заметил приближение Минамото. Асигака поднялся с колен, держась за стену, и стиснул в руке катану.

— Не ожидал увидеть тебя живым, — процедил тот сквозь зубы, наблюдая за мягкими, обманчиво спокойными шагами Такеши. В отличие от него, самурай видел и стрелу в левом плече, и вмятины на ребрах. Видел и понимал, что они означают.

— Больше не увидишь, — Минамото понял, что ему больно говорить: что-то мешалось, царапалось внутри при каждом вдохе. Но раздумывать было некогда, потому что Асигака пошел вперед. Даже будучи раненым, он оставался опаснейшим противником.

Такеши едва успел вскинуть катану — его противник двигался стремительнее ветра. И теперь уже он сам оказался застигнут врасплох и был вынужден обороняться: он медленно шагал назад, выставив перед собой меч, словно щит. Лицо Асигаки мелькало на расстоянии вытянутой руки, и Минамото видел, насколько шальной был у того взгляд. Людям Тайра уже нечего было терять в этой битве.

В какой-то момент он оступился и завалился на спину, нелепо выставив назад левую руку, словно она все еще могла смягчить его падение. Упав с высоты своего роста, Такеши отбил себе лопатки и затылок, и на мгновение задохнулся от боли, раскаленной петлей стегнувшей его по ребрам.

Асигака навис над ним и уже занес катану, когда Такеши резко вытолкнул вверх ноги — их удар пришелся прямо в раненный бок самурая. Тот взвыл и прокусил до крови губы, попятился, зашарил в воздухе руками, будто слепец, ища для себя опору. Такеши тяжело откатился в сторону и медленно поднялся, пошатываясь.

Не так, ох, не так он представлял себе когда-то сражение с Асигакой. Они больше походили нынче на двух стариков, которым взбрела в голову дурная идея скрестить катаны, чем на великих самураев своей эпохи, мастеров боевых искусств, славных своим умением обращаться с мечом.

Скривившись, Такеши вновь сплюнул кровь и побежал — насколько был в состоянии — вперед, к Асигаке, который еще не оправился от сокрушительного удара в бок. Они оба были слабы и измотаны, но их катаны, соприкасаясь, высекали искры всякий раз. В их жилах вместо крови текла густая, застарелая ненависть; она толкала их вперед, даже когда ноги отказывались идти, а руки — держать катану. Холодный ветер хлестал их в спину, так и норовил сбить с ног, но оба были равнодушны к его ледяным порывам.

Такеши вкладывал в каждый удар всю свою ненависть и злобу, наваливался на катану изо всех оставшихся сил, пытаясь продавить Асикагу и сломить его сопротивление. И каждый раз самурай отбрасывал его, распрямлялся и нападал в ответ.

Едкий пот застилал глаза, мокрые, растрепанные волосы хлестали их по лицам, но для каждого в тот момент существовали лишь катана, являвшаяся неотъемлемым продолжением руки.

Все закончилось в одно мгновение. Асигака бросился вперед и, готовясь к удару, раскрылся, забыв о защите. Он рубанул Такеши катаной по левому плечу, а Минамото всадил ему меч в живот. Самурай закашлялся кровью, выплескивая ее на себя при каждом новом хрипе, и Такеши смотрел ему в глаза все время, пока тот умирал, и лишь крепче стискивал рукоять меча да дергал им вперед.

Когда Асигака повис на катане безвольным мешком, Такеши позволил ему упасть и сам рухнул на колени подле. Израненное левое плечо кровило, не переставая, а в легких, казалось, что-то булькало, когда Минамото вдыхал. Он скривился и запрокинул голову, упер затылок в стену и посмотрел на серое небо с низкими облаками, распростершееся над ним.

«Хороший день», — подумалось ему, когда он закрыл глаза.

Ему бы встать да спуститься вниз, быть там, в гуще битвы, когда ликующие крики возвестят о победе их объединенного войска. Ему бы радоваться вместе с Нарамаро да верхом на Молниеносном объезжать выгоревшие дотла минка и усеянную мертвыми телами землю.

Но он, пожалуй, слишком устал, даже чтобы протянуть руку за своей катаной. Слишком устал и не чувствовал ни радости, ни облегчения. Такеши знал, что они придут позже — вместе с горечью из-за погибших, вместе с удовлетворением от свершенной, наконец, мести, вместе с тоской по отцу, который этого не застал.

Но пока что Такеши чувствовал лишь опустошение.

Спустя какое-то время он заставил себя отрезать от кимоно Асикаги наименее запятнанный кусок и приложил его к левому плечу. Только сейчас он почувствовал, что обломок стрелы торчит из его тела чуть повыше лопатки. Такеши было не с руки вытаскивать его самому, и он, поднявшись, медленно пошел прочь.

Первые встретившиеся ему на пути солдаты не узнали его и едва не обнажили катаны. Они опомнились вовремя, когда заметили отсутствующую левую руку. Они могли не знать его в лицо, но о том, что Такеши Минамото нынче был одноруким, знали все.

— Дайте мне плащ, — сказал он самураям из клана Татибана, разглядев фамильный герб на их одежде.

Сразу трое потянулись к завязкам плащей, а четвертый — зорче других — достал из мешочка на поясе чистых тряпок. Он шагнул вперед, держа их в вытянутой руке, не совсем уверенный в том, что намеревался сделать.

— Рану сперва нужно прижечь, — сказал Такеши, но тряпки взял, заменив ими грязный обрывок плаща Асикаги.

Он пошел — похромал — дальше, оставив озадаченных солдат позади. Наверное, они представляли его совсем другим. Он и сам представлял.

Земля под ногами была усеяна мертвыми и умирающими. Самураи с заплечными мешками наперевес бродили между ранеными и искали тех, кому еще можно было помочь.

В те минка, что уцелели в огне — а такие еще оставались — приносили раненых; а кто-то, кто мог ходить, шагал к ним сам. Туда же таскали воду, там же разводили костры и нагревали мечи, чтобы прижигать раны.

Такеши бродил по поместью, чувствуя себя тенью: впервые после битвы он был так далеко от ее средоточия, впервые не разделял радость победы с равными себе — с главами и наследниками великих кланов.

Он наблюдал за всем будто бы со стороны, пока подле одного из таких костров не заметил Мамору. Мальчишка выглядел вполне сносно: немного потрепало в битве, но и только. Он же, видно, и вовсе считал свое ранение пустяковым, поскольку совершенно о нем не пекся и все больше подсоблял другим.

— Мамору, — позвал Такеши, приблизившись на расстояние пары шагов.

Сын Яшамару подскочил на месте и, как и все самураи, что не ухаживали за ранеными, склонился.

— Довольно, — Минамото махнул рукой. — Хватит.

Он опустился на нижние ступеньки крыльца и скинул на землю плащ. Глаза Мамору, заметившего его раны, слегка расширились, и мальчишка решительно к нему подошел. В несколько рук солдаты обработали его увечья: вытащили из тела стрелу, прижгли плоть, разрубленную ударом Асигаки, туго стянули сломанные ребра.

— Мы их одолели, Такеши-сама. Одолели, — бестолково шептал Мамору, пока возился с его ранами.

Мальчишке не требовалось ответа, но Минамото ему кивал. Их солдаты были вправе радоваться, потому что минувшая война выдалась поистине изнуряющей. Но сегодня эта радость была как никогда тихой: сказывался и долгий поход, когда они пересекли половину страны, и последние недели, подточившие силы самураев, и все еще чувствовавшаяся неопределенность. Ведь пока никто не нашел Нобу Тайра — ни живого, ни мертвого.

Когда Мамору закончил обрабатывать его раны, Такеши откинулся на деревянные поручни и прикрыл глаза. На том же самом месте спустя час его нашел Нарамаро. Минамото пил обжигающий травяной настой, когда услышал знакомые шаги. Он едва успел встать, как оказался в крепких объятиях Татибана.

— Нарамаро, — прошипел Такеши, зажмурившись от боли. — Асигака не справился, но ты меня погубишь.

— Я так и думал, что это ты. Самураи нашли его тело и рассказали, — Татибана освободил его от своей удушающей хватки, но продолжал крепко стискивать правое плечо. И Минамото не спешил отстраняться.

Нарамаро улыбался — так, как умел улыбаться только он, невзирая на происходящее вокруг, несмотря ни на что. Такеши окинул его беглым взглядом и не увидел серьезных ранений.

— Ты точно сражался? — хмыкнул он.

— Просто я не пропускал те занятия, где нас учили обороняться, — весело отозвался Татибана.

Сколько Такеши себя помнил, его всегда удивляла в Нарамаро легкость, способность отстраняться от происходящего и радоваться наступившему моменту.

— Это ты открыл ворота? — когда Татибана заговорил, то уже не казался веселым.

Минамото коротко кивнул. Какое имеет значение, кто повернул тот рычаг? Сражения не выигрываются в одиночку.

— Мы победили благодаря тебе, — сказал Нарамаро, и Такеши фыркнул.

Самураи из клана Татибана, стоявшие за спиной своего господина, согласно зашумели. Их волнение передалось и окружавшим их солдатам, и когда Минамото обернулся, то увидел, что все взгляды направлены на него.

— Мы победили благодаря всем, — спокойно отозвался он. — Сражения не выигрываются в одиночку, — он озвучил вслух то, что давно крутилось в голове. — И хватит об этом.