Жена самурая

Глава 7. Обязанности

Сделав глоток чая, Такеши с ухмылкой покосился на пустое место за столом от себя по левую руку. Наоми вновь не пожелала разделить с ним трапезу. Мисаки рассказывала, что та не расстается со свитками, будто они какое-то сокровище. Он и сам это видел, приходя в спальню поздней ночью: около девчонки непременно лежал один или два свитка. Видимо, та засыпала за чтением.

Такеши находил это забавным. Он не ожидал, что Наоми так увлечется. Не ожидал, что ей действительно будет интересно. Не верил в искренность ее желания.

Но она смогла его удивить.

И, по меньшей мере, последние два дня он не думал, что девчонка что-нибудь с собой сотворит. И она не задавала ему неудобных вопросов, ответов на которые он всё равно не мог ей дать. Это освободило его время и позволило сконцентрироваться на более важных вопросах: например, сегодняшнее донесение от границы с Тайра, которое он просмотрел за ужином уже несколько раз.

Они начали стягивать войска к приграничным землям. На такое следовало ответить, но Такеши не думал, что вправе единолично действовать от имени их альянса. Выходило, в поместье придется принимать гостей — редкое событие в последние годы.

Но все складывалось как нельзя удачно: он пригласит союзников на свадебную церемонию, и это не вызовет ни у кого подозрений. По меньшей мере, они будут необоснованными.

Император не почувствует заговора — он слаб и стар, и уже мало что чувствует, а Тайра поймут, что их действия замечены и не останутся без ответа. Это послужит хорошим предупреждением.

Сощурившись, Такеши помассировал переносицу. Проведенный за чтением день не прошел для него бесследно: глаза начало резать задолго до сна. Он знал, что его взгляд медленно теряет остроту. Не настолько быстро, чтобы мешать ему сражаться или причинять серьезные неудобства, но достаточно, чтобы Такеши испытывал смутную тревогу, думая о будущем.

Лекарь говорил, что ему следует бережнее относиться к глазам и позволять им отдыхать, а не всматриваться днями в схемы и иероглифы, разглядывать на картах мельчайшие детали. Но Такеши был беспощаден и сильнее всего — к себе. И потому продолжал вести себя так, словно не чувствовал боли.

— Такеши-сама!

Он вскочил на ноги, едва услышав громкий, истошный крик Мисаки, и опрокинул низкий стол. Девочка закричала еще раз, и в коридоре он едва не сбил ее, перепуганную, с ног.

— Там, там, — заикаясь и стуча зубами от страха, пролепетала она и махнула рукой в сторону их спальни.

Такеши вбежал туда, с громким стуком распахнув двери, и нашел Наоми лежащей на футоне с перекошенным лицом и растрепавшимися длинными черными волосами. Из ее горла со свистом вырывались хрипы, и она едва могла дышать, извиваясь всем телом, чтобы сделать хоть один вдох.

Он опустился рядом с ней на колени, и она посмотрела на него перепуганными, расширенными от ужаса глазами и вцепилась обеими руками в кимоно, отчаянно сжимая.

Такеши хватило беглого взгляда, чтобы понять причину.

— Живо! Зовите лекаря, — крикнул он через плечо собравшимся в дверях слугам и повернулся к хрипящей Наоми. — Смотри на меня, — велел он, слегка хлопнув ее по щеке. — Смотри и не бойся.

Яд рыбы Фугу. Он узнал его характерные признаки, потому что не раз видел, как умирают от него люди. Потому и был уверен: смертельной опасности для Наоми уже не было. Если она все еще жива, значит, количество яда в организме было ничтожным.

Обычно он убивал мгновенно.

— Тише, тише, — Такеши сжал ее плечи, заставляя опуститься на футон и прекратить царапать пальцами татами. А после прижался к ее рту, вдыхая воздух.

Наоми почти сразу же прекратила извиваться и колотить по полу рукой. Ее тело заметно обмякло, и Такеши продолжал свои действия до тех пор, пока в спальню не вбежал лекарь.

Он застыл в дверях на мгновение, но быстро справился с собой и опустился подле Наоми, у которой уже закатывались глаза, а лицо медленно синело.

— Яд Фугу, — лекарь глянул мельком на Такеши и, приподняв голову Наоми, принялся вливать ей в горло вязкую, сладко пахнущую настойку.

Та закашлялась, подавившись, и дернулась в руках Минамото, отворачивая лицо, но он жестко стиснул ее подборок, заставляя глотать. Настойка была омерзительно приторной на вкус, и Наоми замычала, протестуя, но лекарь насильно влил ей почти полную бутыль и только тогда отпустил.

Ее стошнило почти сразу же, и она еще долго кашляла, словно пыталась полностью избавиться от привкуса настойки. Но теперь она уже могла дышать.

Такеши отошел от нее, передав в руки служанок, и встретился взглядом с Яшамару.

— Ее отравили. Нужно допросить повара и всех, у кого был доступ к ее еде, — сказал он, смотря за спину управляющему, где тесной толпой стояли слуги, и сжал рукоять катаны.

Позади него все еще хрипло кашляла Наоми, и он помнил ее перекошенное лицо и напряженное тело, вот-вот готовое забиться в судороге.

***

Наоми повернула голову на шум раздвинувшихся дверей. Она чувствовала ужасную слабость — такой не было даже после поединка и ранения. До сих пор болело горло и ободранные пальцы, которыми она царапала татами. И ей было до жути страшно вновь начать задыхаться, не смочь сделать и глотка воздуха.

Она села на футон, подтянувшись на дрожащих руках, и уставилась на Такеши, едва различая его очертания в темноте.

Он бережно отстегнул катану, положив ее на специальную подставку, и прошел в смежную комнату, где был бочонок с водой. Наоми услышала шелест ткани и плеск, и через пару минут Минамото вернулся, будучи в одних широких штанах хакама. Против воли она задержала свой взор на обнаженной груди ее будущего мужа: на отвратительном клейме, что навсегда отпечаталось на его коже. Затем ее взгляд скользнул по подтянутому, плоскому животу, по дорожке темных волос, уходящей под пояс хакама. Ее ресницы затрепетали, она моргнула и посмотрела чуть выше, на в меру мускулистые руки, привычные к тяжелому оружию…

Наоми покраснела, кончики ее ушей заалели. Было неприлично и неуместно так разглядывать его.

— Не спишь, — сказал он, опустившись на футон.

Свет луны, что проникал в комнату сквозь распахнутое окно, подчеркивал острые скулы Наоми и подбородок, обтянутый кожей. Она выглядела хуже, чем пару дней назад, когда он только привез ее в поместье, хотя тогда она была ранена и потеряла много крови.

Его пристальный взгляд смутил Наоми даже в темноте. Она отвернулась, пряча лицо, и подумала, что ее зачесанные назад волосы давно следовало помыть.

Глупая мысль. Ведь Минамото на самом деле все равно.

Наоми помнила его взгляд в чайном домике. Никто и никогда не смотрел на нее с таким равнодушием. Даже когда она полностью сняла одежду, его взгляд не дрогнул, не изменился.

Ему не было дела до ее тела. Так что волноваться из-за грязных волос?

Она собиралась с духом несколько минут, прежде чем спросила:

— Кто… кто это сделал? — каждое слово причиняло боль, и Наоми потребовалось откашляться, чтобы голос звучал громче и увереннее.

Она уже знала, что ее пытались отравить. Об этом рассказала заплаканная Мисаки, тайком пробравшаяся в спальню незадолго до прихода Минамото. Она рассказала также, что господин лично допросил всех слуг и отправил солдат разыскать крестьян, привезших накануне в поместье рыбу.

— Пока не знаю, — напряженным голосом ответил Такеши.

Вечер он провел, выслушивая бормотания перепуганной прислуги. Словно он собирался казнить их прямо на месте — такой от каждого исходил страх. Людей было трудно винить: многие из них помнили устроенную несколько лет назад резню, и то, что потом сделал с виновным Такеши. Они знали, на что способны Минамото.

Ни повар, ни прислуга с кухни не сказали ничего полезного. Да он и сомневался, что найдутся такие дураки, решившие действовать в поместье открыто и напрямую.

Значит, среди близких к нему людей следовало искать предателя. Они с отцом давно подозревали, что кто-то был им неверен.

Теперь Такеши в этом убедился.

— Но ты ведь не думаешь, что это Мисаки? — вопрос Наоми отвлек его от размышлений и заставил усмехнуться.

— Нет. Яшамару один из немногих, кто выжил в тот год. Я не сомневаюсь в его верности.

Он откинулся на спину, скользя по потолку безразличным взглядом.

Девчонка от его движения ощутимо напряглась и, кажется, перестала дышать. В редкие минуты, когда Такеши размышлял над ее реакцией, он никогда не находил ей объяснений. Наоми боялась его, хотя единственный раз, когда он причинил ей боль, был во время устроенного ею же поединка.

Он не угрожал ей и не бил. И ни разу не показывал в ее отношении таких сильных эмоций, как гнев и злость. Он даже был мягок и почти нежен с ней тогда, в чайном домике! Не завалил сразу же на футон, не раздвинул коленом ноги, не взял одним рывком, словно продажную девку!

А Наоми все равно его боялась.

Ее отец порол ее, отравлял каждый прожитый день, и она надерзила ему даже в утро поединка, почти сломленная и упавшая духом.

Его она не боялась.

Этой странности Такеши объяснения не находил. Впрочем, не слишком часто он о ней и задумывался.

— Теперь твою еду будут пробовать.

В одно место не бьют дважды, и потому Такеши был уверен, что попыток отравления больше не будет. Но он пообещал, зная, что это успокоит Наоми.

— Ты прочитала то, что я дал тебе? — спросил он спустя несколько минут, когда ему надоело слушать ее взволнованное, частое дыхание.

— Да, — Наоми энергично закивала в темноте, словно Минамото мог ее видеть. Она оживилась на пару мгновений, вспомнив про свои драгоценные свитки. — Можно мне еще?

— Можно, — кивнул Такеши, удержавшись от ухмылки.

Ему польстило, что она спросила его дозволения. Это правильно и хорошо. Девочка быстро учится.

— Но я хочу, чтобы ты встретилась прежде с Масахиро. Он ведет дела поместья, которыми вскоре предстоит заняться тебе.

Забывшись, Наоми резко повернулась к нему.

— Ты хочешь, чтобы я управляла твоим поместьем?

— Этим обычно и занимаются жены, — спокойно ответил Такеши. — После отравления тебе понадобится еще время, чтобы окрепнуть. Но потом ты поговоришь с Масахиро и возьмешь большую часть его дел на себя.

Его уверенный, безоговорочный тон взбесил Наоми, но она прикусила язык, не чувствуя сил и желания спорить. Горло саднило, бок отзывался тупой болью, и ей все еще было страшно.

И потом. Он ведь разрешил ей продолжить чтение свитков и изучение истории. Это стоило того, чтобы прикусить сейчас язык. По правде, она боялась, что он отберет ее у них, как отбирают у детей игрушки, к которым они привязались. Как всегда поступал с ней ее собственный отец.

— Мисаки говорила, что ты объявил о свадебной церемонии.

— Да. Через две недели.

Наоми распахнула глаза, осененная внезапной мыслью.

— Я ведь уже пару дней в вашем поместье. Почему меня отравили только сейчас? Из-за того, что ты публично заговорил о свадьбе?

Такеши дернул уголком губ, подметив про себя прозорливость девчонки. Ей понадобилось не так много времени, чтобы соединить одно с другим. Некоторые его солдаты соображали медленнее.

— Да.

Она вздрогнула, услышав, и зябко поежилась, натягивая простынь до подбородка. Вдруг в спальне стало очень, очень холодно.

— Но почему? — вопрос сорвался с губ против ее воли, и Наоми досадливо поморщилась: он прозвучал так по-детски.

— Подумай сама, — и Такеши повернулся на бок, так, что она могла видеть лишь его спину.

Наоми подавила вздох. Минамото было легко кидаться такими фразами. Его не растили в практически полном заточении, от него не утаивали даже жалкие крупицы сведений, ему не препятствовали получать знания.

Она же была лишена всего этого.

И теперь Минамото бросает ей небрежное — «подумай сама».

На что она должна опираться в своих мыслях? Какая у нее есть почва для размышлений?

Никакой.

Наоми лишь вчера прочла хронику первого восстания в борьбе за сёгунат, начавшегося чуть больше пяти лет назад. Тогда оно закончилось устроенной старшим наследником Минамото резней. Больше она не знала ничего.

Что происходило в последние четыре года? Очевидно, кланы готовились к новому витку восстания, ведь их война еще не была окончена.

Но Наоми не могла говорить об этом с уверенностью. Ее отец не принимал участия в политике и, тем более, никогда не обсуждал ее со своей дочерью. Поэтому сейчас она могла лишь строить догадки.

— Я — наследница своего отца? — она озвучила единственную здравую мысль, которая пришла ей в голову.

— И? — Такеши чуть повернул к ней голову, показывая, чтобы она продолжала.

Наоми прикрыла глаза. Думай, приказал она сама себе, думай! Было неожиданно приятно и безумно непривычно, что кто-то заинтересовался ее мнением. Позволил ей его высказать. Не выругал. Не одернул. Не заткнул рот, рявкнув, что она женщина, и у нее не может быть мнения.

И этим кем-то оказался Такеши Минамото. Ее будущий муж, перед которым она все еще испытывала необъяснимый страх. Человек, рассказы о котором были один ужаснее другого. Предполагалось, что он заточит ее заживо в монастыре и заморит там голодом — если верить тому, что говорили люди.

— Отец никогда не считал меня своей наследницей, — вырвалось у нее прежде, чем Наоми успела подумать.

Она прикусила язык. Как же жалко прозвучали ее слова! Она зажмурилась, готовясь услышать смех, но ее будущий муж не засмеялся. Он повернулся к ней лицом и посмотрел своими черными, непроницаемыми глазами.

— Ты его первородное дитя. Это не изменить ничем. Его любовь не нужна, чтобы ты считалась наследницей клана в глазах других.

— Это из-за клана? — нахмурившись, спросила Наоми. — Пока все думали, что я стану наложницей… — она запнулась, поскольку ей все еще было трудно об этом говорить. — То это не представляло опасности? Наложница не принесет за собой клан.

— Верно, девочка, — Такеши кивнул ей в темноте.

Ей показалось, он доволен, и эта мысль согрела ей сердце.

— В поместье предатель… — шепотом выдохнула она, догадавшись. — Ты ведь объявил про свадьбу лишь внутри стен поместья.

Ее муж лишь хмыкнул, и Наоми зарделась. Ну что за дура! Конечно, в поместье предатель, иначе как бы ее попытались отравить и как бы они узнали про планы ее будущего мужа?

— Предатели есть везде, — спокойно отозвался Такеши. — Поэтому не стоит доверять каждому.

— Кому же мне тогда доверять? — с ощутимой горечью спросила Наоми.

— Мне. Я твой муж.

Могла ли она ему доверять?.. Что она знала о человеке, которому досталась ее невинность, и с которым она делит теперь по ночам ложе?.. Погрузившись в размышления, Наоми не заметила, как уснула.

Очнулась она в час перед рассветом от резкого толчка. Испуганная, она открыла глаза и увидела Минамото. Он сидел к ней спиной, и его плечи часто вздымались, а комнату заполняло резкое, шумное дыхание.

Такого страха Наоми не испытывала, даже когда вызывала его на поединок. Она поспешно зажмурилась и повернулась на раненый бок, надеясь, что сделала это достаточно естественно.

Плевать на боль!

Минамото не простит ей, если узнает, что она видела его дрожащим после ночного кошмара. Видела его слабым.

Дыхание Такеши постепенно выровнялось, и он поднялся с футона. Наоми слышала его шаги, негромкий скрип открываемого окна — вместе с ним комнату наполнил прохладный воздух — и глубокий вдох Минамото, по пояс высунувшегося наружу.

Успокоившись и остыв, он подошел к кувшину с водой и долго, жадно пил, позволяя ей стекать по подбородку на грудь и смывать выступившие капли пота.

Наоми лежала с плотно закрытыми глазами, напряженно вслушиваясь в происходящее за ее спиной. Она вздрогнула, услышав его хриплый насмешливый голос:

— Знаешь, ты не сопишь так громко, когда по-настоящему спишь.

Она почувствовала, как покрывается холодным потом, и покачала головой, будто отказываясь поворачиваться.

Мог бы и промолчать. Я старалась!

— Что тебе снится? — сдавленно спросила Наоми, все еще лежа к нему спиной.

Последовавшая за ее вопросом пауза была столь долгой, что она уже перестала надеяться на ответ.

— Мой старший брат, — наконец сказал Такеши, скрывая охватившие его эмоции за небрежным смешком. — Как я убиваю его раз за разом.

Наоми прикусила губу, не зная, что ответить, и не вполне уверенная, что ей вообще стоит сейчас говорить с ним.

Положить конец ее смятению помог Минамото, покинувший комнату без единого слова.