Жена самурая

Глава 27. Встреча в поместье Токугава

— Терпи, — произнес Фухито в ответ на рассерженное шипение Нарамаро и затянул очередной узел на ране под лопаткой, которую он сшивал.

Татибана крепче сжал во рту уже порядком измочаленную палку и зажмурился. По его лицу стекал обильный пот, а из глаз, против воли, лились слезы, которые он не в силах был контролировать.

— Не стоило подставляться, — назидательно заметил Фухито, удобнее перехватывая иголку, все норовившую выскользнуть из испачканных кровью рук.

— Простите, сенсей, — огрызнувшись, с трудом прокряхтел Нарамаро.

Фудзивара усмехнулся и перекусил нитку. Он внимательно осмотрел проделанную работу, убедился, что его узлы достаточно крепки, и края раны не разойдутся от резких движений, и потянулся за бутылочкой саке, стоявшей в стороне.

— Готов? — спросил он у Нарамаро, искоса наблюдавшего за его движениями.

Тот судорожно кивнул, и Фухито вылил все содержимое бутылочки на рану. Татибана дернулся, отскочив в сторону, и взвыл, но прикушенная зубами палка заглушила его крик.

Фудзивара деловито вымыл руки в миске с холодной водой, собрал иголки и нитки, пока его друг отходил от болезненного процесса очищения раны.

— Мне бы отлежаться завтра, — хрипло пробормотал Нарамаро, беря протянутую Фухито мазь.

Они оба знали, что это невозможно. Сегодня вечером Кенджи-сама тайно должен будет уехать из лагеря, чтобы встретиться с Наоми-сан и совершить в поместье Токугава то, что они задумали.

Взяв миску и грязные тряпки, Фухито вышел из палатки сквозь откинутый полог. Нарамаро, прищурившись, проводил его внимательным взглядом и выбрался следом. Свежий воздух приятно охладил кожу на спине, которую будто бы жгло огнем, но Нарамаро морщился после каждого движения: рана была в крайне неудачном месте, и теперь даже простое поднятие руки давалось ему с огромным трудом.

Нарамаро двинулся сквозь лагерь, мимо разбитых палаток и разведенных костров, над которыми кипел в котлах не лезший больше в горло рис. Он шел вниз по небольшому склону, зная, что найдет Фухито возле ручья. Фудзивара действительно был там, но Нарамаро замедлил шаг, увидев, что рядом с ним стоял также Кенджи-сама.

Он смотрел на Фухито со спины и уже не в первый раз чувствовал внутри себя клокотание бессильной злобы — от вида его неровно, коротко обрезанных волос. Символ позора. Знак бесчестия. Его уже пять лет носил Такеши, теперь та же участь постигла Фухито. Свои волосы перед отъездом из поместья он обрубил сам.

Казалось, Кенджи-сама убеждает его в чем-то, крепко сжимая плечо. Он говорил — горячо и убежденно; и Нарамаро нечасто видел от него столь яркое проявление эмоций. Фухито монотонно кивал в такт его словам, но убежденным не выглядел.

Устыдившись подглядыванию, Нарамаро поспешно вышел из тени деревьев и направился к ним.

— От Хиаши-сана пришло письмо, — Кенджи-сама показал свиток, который держал в руках. — Ему удалось окончательно подавить сопротивление Ода. Землям Фудзивара больше ничто не угрожает.

Нарамаро заметил, как болезненно скривился Фухито, до хруста сжав кулаки. Ему, как никому другому, была известна цена, которую пришлось заплатить, чтобы победить Ода.

— Еще Хиаши-сан пишет о слухах насчет помолвки Тайра и Ханами Токугава. Возможно, в поместье в честь этого события пригласили представителей клана Асакура. Я не знаю, правда ли это, а если да, то не знаю, кто может там быть.

— Это… это осложняет нам жизнь, — помедлив, сказал Фухито, скользя взглядом по пасмурному, сизому небу.

— До крайности. Никто не может сказать, как они поведут себя, — хмуро отозвался Кенджи.

— Вы можете отказаться от задуманного. Возмездие подождет, — Нарамаро скрестил руки на обнаженной груди. — Такао ответит за все, что сделал, когда мы одержим верх в этой войне.

— Слишком поздно и опасно все отменять. Откладывать уже нельзя: или сейчас — или никогда.

Он суховато хмыкнул, поймав недоверчивый, вопросительный взгляд Фухито. Мальчик был прав, сомневаясь в его словах.

— Кенджи-сама, — напряженным голосом заговорил Нарамаро. — Может быть, действительно стоит повременить? Ведь любое ваше действие отразится на Такеши…

Минамото заскрипел зубами. Не в первый раз они касались этой темы, не в первый раз, принимая ключевые решения, Кенджи действовал с оглядкой на сына.

— Мы уже говорили об этом, — ровно произнес он и, нахмурившись, потер переносицу. — Не следовало вообще развязывать эту войну, если боязнь навредить Такеши сильнее желания победить. Мой сын знал на что шел. И он не стал бы щадить врага, пытаясь сберечь вас от смерти.

Он развернулся и тяжело зашагал прочь, едва договорив. Все, что чувствовал сейчас Кенджи — давящий на плечи груз усталости, от которого хотелось сгорбить спину и склонить голову.

Он устал.

Он не переставал думать о сыне, ни на секунду не переставал. Случалось, он просыпался посреди ночи будто бы от резкого толчка, садился на футоне и слушал, как часто стучит его собственное сердце. Вспоминал сына.

А теперь к тревоге о Такеши, ставшей столь привычной за долгое время, добавилась новая, куда более острая — тревога о Наоми и ее дитя.

Тревога о его внуке. О будущем клана Минамото.

Кенджи осознавал, через что заставляет пройти Наоми. Меньше всего он хотел вмешивать ее в войну и политику, да еще столь жестоким и суровым способом. Сколько он помнил, мужчины старались не втягивать женщин из его клана в междоусобные распри. А теперь он в нарушение всех заветов предков делает Наоми центральной фигурой на доске. Пусть на короткое время, но все же.

Она должна казнить отца и переманить на их сторону младшую ветвь Токугава — тогда у них появится шанс одержать победу в противостоянии с Тайра. Кенджи понимал, что возлагает на Наоми чрезмерно тяжелое бремя ответственности. Он понимал, что поступает так, как никогда не должен был поступить.

На закате он выехал из лагеря с небольшим отрядом солдат, оставив позади себя так и не смирившихся с его решением Нарамаро и Фухито. Минамото не мог их винить. Мальчишки — что они понимали?

Под покровом темноты они достигли места встречи, о котором было условлено с Масато-саном, к моменту, как на небе зажглась третья звезда. Кенджи спешился в дорожную пыль, ласково потрепал за холку коня.

Вдалеке, в низине холма горели огни поместья Токугава, разрезая сгущавшийся вокруг него мрак. Ночь выдалась на редкость лунная и звездная; Кенджи без факела мог различить лицо каждого из своих солдат, стоящих в отдалении от него, на почтительном расстоянии.

Он прикрыл глаза, представив суматоху, царившую сейчас в поместье. Предсвадебные хлопоты, последние сборы перед дорогой…

Скоро все это будет кончено.

— Кенджи-сама.

Услышав голос Яшамару-сана, он очнулся от задумчивого оцепенения и обернулся, проследив за его жестом, указывающим на небо.

— Они задерживаются.

Кенджи досадливо нахмурился. Верно, он становится старым, раз позволяет мыслям увлекать себя так, что он забывает о происходящем вокруг.

— Верно, — помедлив, кивнул он.

Звезд на небе заметно прибавилось с момента, как он вглядывался в него последний раз. Масато-сан и Наоми должны были встретиться с ними еще час назад. Нехорошее предчувствие шевельнулось в груди у Кенджи, но он тотчас приказал тому исчезнуть.

— Может быть, я отправлюсь им навстречу? — рискнул предложить Яшамару-сан, когда молчание Кенджи-самы затянулось.

— Не нужно, — сдержанно ответил тот. — Подождем еще.

«Что могло задержать их?» — думал он, неосознанно поглаживая рукоять катаны. Он велел Масато-сану держать все в тайне, чтобы никто в поместье ничего не узнал. Они должны скакать тайными тропами, которые может найти не всякий Минамото — что уж говорить про остальных.

Масато был одним из тех, кого приблизил к себе Такеши. И у Кенджи не было причины сомневаться в выборе сына; Масато не мог оказаться предателем.

Когда горизонт начал светлеть, и небо над ним уже не казалось чернильно-темным, где-то вдалеке раздалось поскрипывание колес — негромкий звук, отчетливо слышимый в окружавшей их тишине.

Взгляды всех воинов устремились к Кенджи почти одновременно: если сейчас они дадут обнаружить себя чужаку, то все задуманное пойдет прахом.

— Проверь, — Кенджи посмотрел на Яшамару-сана и жестом велел своим людям отступать дальше, в тень высокой травы.

Некоторое время они молчали в напряжении, пока не раздался тихий свист Яшамару — условный знак, что опасности нет. Кенджи удивился, когда понял, что последнюю минуту задерживал дыхание, и потому сейчас из его груди рвался выдох облегчения.

Вскоре на пыльной дороге показался силуэт Яшамару, за которым, поскрипывая, ехала рикша. Когда они приблизились, то в рассветных сумерках Кенджи смог разглядеть, что за поручни рикшу тащил Масато. Больше не прячась, он стремительно пошел им навстречу.

На Масато было страшно смотреть даже в тусклом, предутреннем свете: ввалившийся щеки, запавшие глаза, серое, изнеможенное лицо с пыльными дорожками пота. Он двигался будто деревянный и, одни Боги знали, как он все еще был способен переставлять ноги. Его руки повисли как плети, когда он отпустил рикшу. Запнувшись, он попытался склониться, не в силах говорить, но Кенджи остановил его коротким жестом и велел Яшамару:

— Позаботься о нем.

Из рикши вышла женщина, в которой он с трудом узнал Наоми: обильно напудренное лицо, густо подведенные глаза, алые губы и щеки, роскошное кимоно. Она улыбнулась ему сконфуженной улыбкой, подойдя ближе, и поклонилась, чувствуя себя донельзя неловко под взглядами солдат.

— Что все это значит? — хмуро спросил Кенджи.

— Я не могла ехать верхом, — ответила Наоми и неосознанно накрыла ладонями живот. — И Масато-сан предложил это… — ее голос дрогнул. — Он бежал всю дорогу почти без остановок…

— Так, — только и сказал Кенджи и замолчал.

Давно он не чувствовал себя таким. Давно он не чувствовал себя таким глупцом! И еще обзывал мальчишками Нарамаро и Фухито. Сам ведь повел себя ничуть не лучше них.

Как он мог не посчитать недели и не понять, что Наоми к сегодняшнему дню уже нельзя будет ездить верхом? Хорошо, что у нее оказалось побольше разума!

Кенджи заскрипел зубами, злясь на самого себя. Соверши такую оплошность кто другой, он бы открутил ему голову! А теперь настал день, когда непростительно ошибается он!

— Нам пора выдвигаться, — хмуро произнес он, оборачиваясь в сторону Наоми.

Та уже сидела на коленях в пыли возле Масато и бережно, понемногу поила его водой, забрав у Яшамару-сана ковш.

— Вот так… вот так, — приговаривала она, — осторожнее. Не торопитесь, Масато-сан, вам больше никуда не нужно спешить.

Воины перенесли Масато подальше от дороги, устроив в траве, надежно скрывшей его от постороннего, чужого взгляда, и Наоми успела тем временем смыть толстый слой косметики.

— Я покажу, куда нужно идти, — сказала она, спокойно глядя на Кенджи.

Но это спокойствие было обманчивым. Теперь, когда на ее лице не было пудры, можно было увидеть его мертвенно-синюю бледность. Слой яркой краски больше не скрывал бескровные, сухие губы, а широкое кимоно, не скрепленное оби, — выступающего живота.

— Они узнают о ребенке, — словно прочитав его мысли, сказала Наоми, когда он поравнялся с ней. — Я не смогла подобрать кимоно, в котором было бы не видно.

— Они узнали бы и без того, — ответил Кенджи. — Тебе придется сказать о нем, если мы хотим переманить на нашу сторону младшую ветвь клана Токугава.

Они следовали за Наоми чуть ли не по шею в высокой траве, и она по большой дуге уводила их от главного входа в поместье. Над ними медленно вставало солнце, окрашивая небо в нежно-розовые цвета. Когда Наоми неожиданно остановилась и принялась мерить землю шагами, Кенджи сухо усмехнулся. Подземный ход. Ему следовало раньше догадаться об этой тайной тропе.

— Здесь, — Наоми указала рукой на землю, — должно быть кольцо.

Они нашли его спустя недолгое время и, потянув, открыли дверь, которая скрывала спуск в потайной ход.

— Мне его показала мать, — с грустью шепнула Наоми Кенджи-саме, который крепко держал ее, пока она спускалась по невысокой лестнице. — А где-то здесь должны были остаться старые факелы.

Им удалось зажечь один из них, предварительно обернув старое дерево в хорошо промасленную ткань.

— Он ведет к одному из складов с оружием. Его уже давно никто не использует, — говорила Наоми, пока медленно шла, с тщательностью смотря себе под ноги.

— Что находится рядом с ним? — спросил Кенджи, искоса следя за ней, чтобы успеть подхватить, если она вдруг споткнется.

— Хранилище для риса и минка для слуг. Обычно к рассвету в них уже никого нет.

— Как далеко до главного дома?

— Несколько минут, — нахмурившись, ответила Наоми.

Когда, миновав несколько извилистых поворотов, они уперлись в еще одну лестницу, Кенджи негромко велел:

— Яшамару, поднимись один.

Наоми проследила за тем, как он бесшумно выбрался на поверхность, и поежилась. Она гнала от себя прочь мрачные мысли, но успокоиться никак не получилось. В конце концов, она привела врагов отца в его поместье. В место, которое когда-то было домом и для нее.

— Ты останешься здесь, — негромко обронил Кенджи, искоса посматривая на взволнованную Наоми. — Так будет безопаснее.

Горькая усмешка коснулась губ Наоми, но она промолчала.

Она уже давно не чувствовала себя в безопасности. Нигде. Даже в поместье Минамото.

Очень давно — сейчас ей казалось, что прошел не один десяток лет — рядом с Такеши ей было спокойно. Но с тех пор утекло много воды.

Задумавшись, она не заметила, как вернулся Яшамару-сан, и очнулась, лишь когда кто-то тронул ее за локоть.

— Наоми, — Кенджи смотрел на нее как никогда серьезно. — Ты должна будешь уйти, если мы встретим сопротивление. Яшамару увезет тебя в поместье, — он поцеловал ее в лоб, и она, ошеломленная, не успела даже возразить: только и услышала, как глухо закрылась за ними потайная дверь.

— Все будет хорошо, госпожа, — уверенно произнес Яшамару-сан, заметив, очевидно ее растерянность.

Наоми механически кивнула ему, но не поверила. Такие обещания ее уже давно не утешали. Она должна будет убить своего отца. Что может быть здесь хорошо?

— Вы видели наверху кого-нибудь из Асакура? — спросила она, чтобы занять себя хоть чем-то.

— Нет, — Яшамару покачал головой. — И никого из Токугава, кто охранял бы поместье.

В его голосе слышался упрек, и Наоми почувствовала необъяснимую вину и стыд за отца.

Кенджи-сама и его воины не возвращались, верно, целую вечность. Наоми напряженно прислушивалась, пытаясь уловить происходящее на поверхности, но слой земли над ними был слишком толст, а старый деревянный люк — слишком плотен, и до них не долетал ни единый звук.

Яшамару искоса поглядывал на нее и хмурился. Он не осмеливался даже думать об этом, но в глубине души осуждал Кенджи-саму и считал, что не следовало сегодня молодой госпоже быть здесь. Убить Такао они смогли бы и без нее: он был клятвопреступником по любым законам, и не было особой нужды в том, чтобы именно дочь отдала приказ.

Наоми резко вскинула голову и напряглась, когда услышала шорох деревянного люка, а Яшамару загородил ее, отодвинув вглубь потайного хода, и на два пальца вытащил из ножен катану.

Она судорожно втянула носом воздух, когда увидела на поверхности знакомое лицо, почти не испытав облегчения. За ними вернулся один из воинов клана, и значит, у Кенджи-самы получилось задуманное. Значит, совсем скоро она встретится со своим отцом.

Мужчины помогли ей подняться, и в первую минуту свет едва не ослепил ее. Она послушно шагала следом за Яшамару-саном, и ноги ее не слушались. Наоми не смотрела по сторонам, сосредоточив свой взгляд на спине идущего перед ней воина, и старалась, очень старалась ни о чем не думать.

Но не думать не получалось.

Ее поразила стоящая вокруг тишина. Оглушительная. Пугающая. Неправильная.

Не слышалось даже щебетания птиц.

Наоми задрожала, когда увидела главный дом поместья. И солдат Минамото, стоявших перед крыльцом.

— Я не могу, — она остановилась, будучи не в силах идти дальше. — Я не могу, Яшамару-сан, — прошептала она с отчаянной мольбой, когда мужчина повернулся к ней.

Едва осознавая, что она делает, Наоми принялась пятиться, смотря по сторонам расширенными от ужаса глазами. Ей хотелось оказаться сейчас в любом месте. Где угодно. Лишь бы подальше отсюда.

— Вы должны, госпожа, — сказал Яшамару, подойдя к ней. — Должны, — повторил он, и его голос не дрогнул.

Он позволил себе великую дерзость — взял несопротивляющуюся, разом обмякшую Наоми за запястье и повел за собой. Она пошла — покорно и слепо.

«Это мой отец. Мой отец», — билась в голове единственная мысль.

У дверей ее ждал Кенджи-сама. Яшамару-сан подвел ее к нему и передал едва ли не с рук на руки. Вдвоем они вошли в дом, прошли по знакомому коридору и оказались в комнате, где обычно принимали гостей. Сейчас же их там встретили воины клана, ее отец, мачеха и сводная сестра.

Наоми пошатнулась от ненависти, которой горели глаза Хеби и Ханами, и с трудом сглотнула.

Она должна это сделать. Должна.

— Признаться, я не удивлена, — выплюнула мачеха, не сумев смолчать. — Ты всегда была мерзавкой.

Наоми же не отводила взгляда от отца. Такао не выглядел человеком, который хотя бы попытался оказать сопротивление. И от этого ей становилось горько вдвойне.

— Здравствуй, отец.