Жена самурая

Глава 35. Муж и жена

Утерев с лица чужую кровь, Такеши оглянулся. Его люди бродили вокруг, добивая раненых солдат Тайра. На свежевыпавшем снеге, который им не удалось затоптать во время битвы, алели кровяные потеки. Свет яркого, но по-зимнему холодного солнца нещадно резал глаза и искрился, отражаясь от белой глади земли.

Опустившись на колени и придерживая рукоять катаны культей, Такеши принялся очищать снегом лезвие от крови, пока та не засохла. Если медлить с этим, металл со временем начнет портиться.

— Господин?!

Он посмотрел на взволнованного Яшамару, который стремительно шагал к нему, вот-вот готовясь сорваться на бег. Встретившись с ним взглядом, мужчина осекся, замедлился и склонил голову.

— Прошу прощения, Такеши-сама.

Минамото хмыкнул и вернулся к прерванному занятию. Яшамару, очевидно, решил, что он ранен, вот и мчался к нему едва ли не через все поле, на котором развернулась короткая, ожесточенная битва.

В эту вылазку Такеши впервые взял Мамору, и Яшамару буквально разрывался между своим господином и сыном. Но первым кинулся к Такеши, потому что долг перед ним был намного выше долга отца.

А мальчишка оказался хорош. Минамото велел ему держаться себя, и во время битвы тот постоянно был у него на глазах. И, подобно отцу, все норовил стать на пути солдат, что стремились к Такеши.

— Мы закончили, Такеши-сама, — со спины к нему подошел один из воинов. — Живых не осталось.

— Хорошо. Отрубите головы и выкиньте вблизи какой-нибудь деревни Тайра, — он насухо протер лезвие краем своих хакама и выпрямился.

Война затягивалась. То, о чем говорил отец год назад, и то, чего они так не хотели допустить, случилось. Они сражались уже почти одиннадцать месяцев, и наступление зимы не предполагало быстрой развязки. Их противостояние превратилось в позиционную войну, когда они пассивно оборонялись, время от времени совершая быстрые вылазки, и ни у одной из сторон не было достаточно ресурсов, чтобы прорвать оборону другой.

Такеши ненавидел такой расклад сил, и потому гораздо чаще, чем требовалось, собирал своих людей, чтобы уколоть Тайра, разбить какой-нибудь малочисленный, оторвавшийся от основных сил отряд.

Нарамаро говорил, что так он мстит за свой плен. Но Такеши не был с ним согласен. Он ненавидел ждать и никогда не умел. И неделями стоять на одном месте ненавидел также.

Они увязли, самое меньшее, до весны. А, может, и дольше, если сохранится текущий расклад сил. Им отчаянно были нужны союзники, но во всей стране не осталось значимых кланов, которые еще не были бы втянуты в эту войну. Кроме клана Асакура, но их нейтралитет никому не удавалось сломить уже сотню лет.

Такеши шагал по снежному полю их битвы, и зимний ветер трепал полы его куртки. Он не чувствовал холода, пока бился — кровь кипела в нем с прежней ожесточенной яростью, которую он не потерял во время плена. И хотя открытый, бескрайний простор все еще вызвал у него беспокойство, он научился подавлять его прежде, чем кто-то заметит. И уже несколько недель не позволял себе вздрагивать, если кто-то внезапно его касался. Но уродливые шрамы на груди и обрубок отзывались на изменения погоды тупой, ноющей болью, и в такие минуты Такеши напоминал себе дряхлого старика.

В нескольких сяку от него Яшамару ощупывал сына на предмет ранений. Со своего места Такеши разглядел и бледность мальчишки, и дрожащие руки. Ничего. После первого сражения так бывало почти у всех. Сколько бы тебя ни тренировали, сколько бы ни учили убивать — в настоящей битве многое оказывалось совсем не так. Но Мамору не испугался, не застыл в неподвижности, не наделал глупостей, чем заслужил короткий одобрительный кивок Такеши.

Минамото засвистел, подзывая Молниеносного, но не стал его седлать, взял под уздцы и повел за собой по снегу. Солдаты потянулись ему вслед: десяток прекрасно обученных и натренированных воинов, которых отбирал он сам.

— Надвигается буря, — Яшамару, догнав его, держался на полшага позади.

Такеши посмотрел на безоблачное небо и сощурился. Вдалеке по линии горизонта угадывалась легкая дымка. К ночи она настигнет их и разразится сильнейшим снегопадом.

— Мы уже будем в лагере.

— Может быть, остановимся ненадолго, прежде чем…

— Нет, — он резко перебил Яшамару и быстрее зашагал вперед, потому что не собирался это обсуждать.

Такеши знал, что неправильно заставлять солдат, проведших в седлах всю долгую ночь и встретивших рассвет в сражении, отправляться в обратный путь даже без краткой передышки. Но то, что открытое пространство больше не вызывало у него беспокойства, не означало, что он чувствует себя хорошо, когда на сотни тё вокруг нет ничего, кроме бескрайнего неба и белоснежной земли.

И потому он повел солдат обратно, как только закончилось сражение. Он остановится, когда они достигнут леса — того, что виднелся далеко впереди.

Яшамару, повинуясь его воле, оставил его, и теперь Такеши шагал один, проваливаясь по щиколотку в пушистый снег. Молниеносный шумно дышал и все норовил ткнуться теплыми губами ему в ладонь, выискивая для себя угощение.

Во внутреннем кармане куртки лежал обрывок пергамента.

«… родила тебе дочь…»

Он сжег письмо Наоми, оставив лишь этот клочок. В походах он всегда сжигал письма и никогда ничего не хранил. В этот раз он сделал исключение; оставил себе обрывки той информации, что уже была известна всей стране. Новости о появлении в клане Минамото наследника — наследницы — просочились сквозь глухие стены поместья и разошлись далеко за его пределы.

Такеши направил в поместье два десятка солдат, оторвав их от объединенного под знаменами трех кланов войска. Он запретил Масато-сану отпускать Наоми за пределы поместья и об этом же попросил ее.

С того письма прошло два месяца. Его дочери вот-вот должно было исполниться три.

Увидит ли он ее прежде, чем ей исполнится год?

Они остановились на короткий отдых под голыми ветвями деревьев и после него, оседлав коней, взяли быструю рысь, чтобы успеть вернуться в лагерь до начала снежной бури. Ее вступительные порывы настигли их под самый конец пути: мелкой, колючей крупой повалил снег, поднялся холодный, северный ветер. Снежинки кололи острыми иголками обнаженную кожу и резали глаза — стоило лишь прекратить щуриться. Последние ри они преодолевали в два раза дольше, чем могли бы.

Достигнув лагеря, продрогший и промокший, Такеши передал Молниеносного на попечение солдат и с удовольствием принял у них чашку обжигающего чая. Обмороженные пальцы неприятно покалывало, пока он шел через лагерь к палатке Фухито — ему сообщили, что утром пришли срочные вести.

Фудзивара поднялся ему навстречу, коротко обнял и протянул небольшой свиток, словно держал его в руках целый день и готовился отдать в любую минуту.

— Печать Асакура? — вслух удивился Такеши и встретился взглядом с Фухито. Тот коротко кивнул.

Дайго-сан — глава клана Асакура — писал ему как главе клана Минамото и приглашал на торжество по случаю наречения именем его первого внука. У его сына родился сын.

— На торжество приглашены представители всех великих кланов, — вслух дочитал Такеши и хмыкнул. Слово «всех» Дайго-сан подчеркнул. — Написал бы проще: Тайра тоже будут.

— Вдруг за время плена ты забыл все великие фамилии, — Фухито усмехнулся ему в тон, но в его взгляде не было веселья. — Ты хочешь поехать, — произнес он спустя некоторое время.

Он не спрашивал, а утверждал.

— Мы неделями обсуждали, что нам не хватает сил и ресурсов для рывка, который мог бы переломить ход этого вялотекущего противостояния. И теперь получил приглашение Асакура. Это то, что нам нужно.

— Там будут Тайра. И никто не сможет поручиться, что вслед за приглашением будет заключен союз, — очень сдержанно отозвался Фудзивара.

Если недовольство Нарамаро проявлялось столь же ярко, как и его радость, то Фухито предпочитал не показывать ни того, ни другого. Но они втроем слишком долго были знакомы, чтобы Такеши не научился понимать их даже без слов. Как и они его.

— Ты против, — Минамото также не спрашивал.

— Да, — без обиняков подтвердил Фухито. — Там будут Тайра.

— Дайго-сан обещает поднять оружие против любого клана, чей представитель нарушит перемирие на его земле, — Такеши пожал плечами, вновь пробежавшись взглядом по тексту приглашения.

— У них нет чести. Им ничто не помешает нарушить законы гостеприимства, — Фудзивара стоял на своем.

— Я знаю, — с некоторым раздражением ответил Такеши. — Я хочу предложить Дайго-сану заключить союз: его внук и моя дочь. Другого случая нам не представится.

— Я знаю, — Фухито отвернулся и, накинув куртку, вышел из палатки на воздух. Такеши поднялся за ним следом. — Когда тебя взяли в плен, с нами был Кенджи-сама. Если что-то случится в этот раз, наш альянс распадется. Останется только Нарамаро.

Фудзивара стоял к нему спиной, и Такеши мог видеть лишь его длинные распущенные волосы. Теперь он знал, как Фухито навлек на себя позор. Знал и о том, что формально солдаты клана Фудзивара подчинялись только Сатоки-сану, и о том, как его старый друг намеревается искупить свою вину.

Он прав: их союз, начало которому положили отцы их отцов, распадется, если с Такеши что-нибудь случится. Некому будет стать на его место, и сотни самураев останутся без господина.

— Я еду, Фухито, — подытожил Минамото и отправился на поиски Яшамару.

Своего советника он увидел подле одного из костров. Он накладывал повязку на левую руку Мамору и что-то негромко втолковывал сыну. Услышав его шаги, оба поднялись, но Такеши махнул им рукой и опустился на бревно напротив по другую сторону костра. Мальчишка потупил взгляд и неосознанно дернул к себе руку: кажется, ему сделалось стыдно за повязку на пустяковой — он думал, так считал Такеши — ране.

— Оставь нас.

Когда Мамору, повинуясь его приказу, ушел, Минамото протянул Яшамару послание от Асакура. Губы его советника беззвучно шевелились при чтении.

— Вы примете приглашение?

Когда Такеши кивнул, мужчина нахмурился, но возражать не посмел.

— А Наоми-сан?..

В письме говорилось — глава клана с семьей.

— Ты привезешь ее ко мне, — просто сказал Такеши.

— Тайра будут этого ждать.

Минамото недовольно скривился. Кажется, мужчины из его ближайшего окружения сговорились: все как один сообщали ему сегодня очевидные вещи, о которых он был осведомлен и без их замечаний.

— Я не предлагал тебе везти мою жену в открытой рикше и трубить об этом по всем деревням, — его недовольство просочилось в ядовитом замечании, и Яшамару, спохватившись, склонил голову. — Прием состоится через две с половиной недели. Достаточно времени, чтобы проработать план.

Некоторое время они молчали: оба задумчиво смотрели на огонь; на языки оранжевого пламени, что лизали выгоревшие дочерна бревна. Искры разлетались вокруг костра и с шипением затухали в снегу.

— В нише токонома в спальне отца стоит шкатулка с украшениями моей матери, — негромко заговорил Такеши, встретившись взглядом с Яшамару. — Привези мне ее хираути из кости журавля* и каноко-домэ с семью сокровищами*.

Яшамару не пришлось уточнять, о каких именно хираути и каноко-дэму говорит его господин. Среди множества украшений ему несложно будет найти названные: те, что из поколения в поколение передавались в клане Минамото матерью наследника его жене. Изготовление каждого из них в свое время было оплачено чистым золотом и серебром, каждое из них по стоимости было соизмеримо со стоимостью деревни с крестьянами.

Выражение лица Такеши не допускало каких-либо вопросов, и Яшамару, уловив это, молчал. Минамото же думал о том, что вскоре увидит жену — спустя десять с половиной месяцев.

Его же нет в поместье уже год, и никто не знает, сколько продлится эта война. Если он сможет заключить союз с Асакура — то недолго. Если нет… он не брался предугадывать. Он найдет дочери жениха спустя три месяца после ее рождения. И даст ей в приданное клан Токугава. Такеши размышлял, что еще может попросить от него Дайго-сан. Земли клана Минамото? Золото по весу взрослой невесты? Обещания, завязанные на крови?.. Он согласится на любые разумные условия. Не в их положении было торговаться.

Столкнется ли он однажды с яростью своей дочери, когда она узнает, что ее судьба была предрешена отцом в три неполных месяца ее жизни?..

«Если я предрешу ее судьбу, — поправил себя Такеши. — Если».

***

То, что земли клана Асакура не тронула война, было видно с первого взгляда. Несмотря на снег, покрывший рисовые поля белым полотном, несмотря на время года, в которое в деревнях засыпает любая жизнь. Здесь даже воздух был другим. Совсем не таким, к какому привыкла Наоми за месяцы, что длилось противостояние с Тайра. Здесь ей легче дышалось.

Она знала, что Асакура поклялись пойти войной против того, кто нарушит перемирие и прольет кровь на их землях. Это было глупо, но благодаря этой угрозе Наоми чувствовала себя здесь безопаснее, чем в поместье. Очень недальновидно с ее стороны — учитывая, что Тайра способны на любую подлость.

Она стиснула пальцы и зажала ладони меж коленей, силясь подавить дрожь. В условленном месте они ожидали отряда Такеши вот уже несколько часов, хотя должны были встретиться еще на рассвете. Наоми провела бессонную ночь, а к тому моменту, как должно было встать солнце, ее зубы клацали столь громко, что, казалось, солдаты Тайра смогут их найти по одному лишь этому звуку.

Но ее муж не появился на рассвете. Не появился он и к полудню. И теперь, готовясь встретить ранний зимний закат, Наоми уже не волновалась, как именно они увидятся. Она волновалась, увидятся ли они вообще.

По скупым, брошенным вскользь фразам Яшамару-сана — он не смел обсуждать или, много хуже, осуждать своего господина — Наоми поняла, что плен изменил Такеши сильнее, чем могли представить его союзники и советники. Она ведь не успела узнать его прежнего. Что ей следовало ждать от переменившегося мужа?

Она даже не знала, остался ли он также благосклонен, как был в письме, когда узнал, что она все же родила ему дочь. Дочь, которая не сможет унаследовать клан. Наоми вновь особенно остро почувствовала свое несовершенство и несовершенство ее ребенка, когда Яшамару-сан сообщил, что они едут на торжества в клане Асакура по случаю рождения наследника у наследника. Три поколения сыновей! Три… в то время как она не смогла дать Такеши и одного.

Она поежилась и плотнее запахнула полы своего плаща. Было холодно, но они не разжигали костер, чтобы не выдать своего присутствия. У Наоми изо рта при каждом выдохе вырывалось облачко пара, а худые пальцы некрасиво покраснели от мороза, что щипал голую кожу.

Внезапно повисшая вокруг тишина оглушила Наоми и заставила настороженно вскинуть голову. А потом она услышала знакомый голос, который, как она думала, уже успела забыть. Нервным движением она заправила за уши невидимые пряди, провела ладонями по голове, поправляя волосы, стянутые в тугой пучок на затылке, и глубоко вдохнула. Наоми медленно подвинулась на край сиденья и, чувствуя, как предательски подгибаются колени, вышла наружу.

Такеши стоял к ней спиной и говорил с непривычно взволнованным Масато-саном. На спине его черного кимоно красовался камон клана Минамото — бело-красный веер. Его же края виднелись и на рукавах. Волосы были все также коротко и неровно обрезаны — возможно, еще сильнее, чем она запомнила.

Вся выдержка мира потребовалась ей, чтобы не броситься бежать к мужу. Чтобы не броситься ему на шею. На них смотрели люди, и это было бы недостойно. Но сердце щемило от тоски, от желания прикоснуться к мужу, убедиться, что он — настоящий, живой, из плоти и крови. Что у него теплая кожа. Что он рядом.

Наоми с трудом проглотила застрявший в горле ком и сделала два неверных шага вперед. По левую руку от нее садилось зимнее солнце, и его яркие лучи осветили ее тонкую фигуру, запутались в светлых волосах.

Она видела, как Масато-сан, заметив ее, что-то сказал Такеши и повел подбородком вперед. Ей показалось, Такеши понадобилось несколько минут, чтобы обернуться, но на самом деле все произошло за секунду. Время остановилось, когда Наоми увидела его исхудавшее лицо. Она неподвижно застыла, и Такеши после короткой заминки сам зашагал к ней.

Наоми моргала, разглядывая его: квадратный, тяжелый подбородок обтянула кожа, об острые скулы, казалось, было можно порезаться. И на лбу прибавилось морщин… кончик носа смотрел чуть в сторону… неужели вновь сломали в плену?..

Она спохватилась в самый последний момент: опустила взгляд, сложила перед грудью руки и склонила голову. Она должна была что-то сказать, произнести учтивые слова приветствия, но не могла выдавить ни звука из-за спазма, что железными тисками сдавил горло. А еще Наоми знала, что стоит ей открыть рот — и вместо слов из нее вырвутся рыдания.

А потом на левое плечо легла знакомая тяжесть его руки, и Наоми подняла голову. Несмотря на подавляемые эмоции, что бушевали внутри, она смотрела на мужа ясным взглядом.

— Здравствуй, Наоми.

В этой фразе было все. Ее слезы и месяцы томительной, мучительной неизвестности; месяцы тягучей тоски; месяцы одиночества и боли; месяцы робкой надежды и снов, в которых они видели друг друга. Что-то надломилось внутри Наоми, когда она услышала голос мужа.

Такая простая фраза — но вся ее жизнь сжалась сейчас до двух его слов. Вся ее жизнь могла уместиться в них.

Она резко кивнула, все еще не владея своим голосом, и правой рукой принялась смахивать невидимые крошки с кимоно у него на груди. Она держалась изо всех сил, не позволяя себе большего. На них смотрят. Она не должна. Такеши перехватил ее пальцы и прижал к себе, накрыв поверх ладонью.

— Я всегда верила.

Наоми старалась не коситься на пустой рукав кимоно на месте левого запястья мужа, но, перехватив пару раз взгляд Такеши, поняла, что получалось у нее плохо. Она не знала, как так вышло, но ее муж вдруг стиснул ее в объятиях и прижал к себе, наплевав на все условности, презрев правила. Он поцеловал ее в затылок, и Наоми, не сдержавшись, всхлипнула. Она зажмурилась, вдавилась щекой ему в грудь и почувствовала, как из глаз неудержимо льются слезы. И сердце стучало быстро-быстро, и в груди словно разгоралось пламя необъятного, немыслимого счастья.

Ее муж. Живой. Рядом.

Окружавшие их самураи старательно отворачивалась, не смея даже коситься в сторону своих господина и госпожи. А Такеши продолжал прижиматься губами к затылку Наоми, и его правая рука стискивала ее железной хваткой, еще крепче прижимала к нему, хотя крепче, казалось, уже некуда.

— Мы поедем вместе, — сказал Минамото спустя время и осторожно, бережно отстранился от Наоми.

Она поспешила смахнуть со щек слезы, а Такеши, положив ладонь ей на поясницу, едва ощутимо подтолкнул к рикше. Наоми послушно шагнула, все еще пребывая в странном оцепенении, что овладело ей, едва она увидела мужа.

Из рикши она наблюдала за тем, как Такеши обменялся парой слов с Масато-саном и Яшамару-саном, кивнул солдатам, что ожидали их, и направился к ней. Наоми сидела, до боли распрямив спину, взволнованная и напряженная — только тронь ее, и зазвенит подобно струне сямисэна*. Живот сводило спазмом, и внутри все будто бы трепетало от предвкушения.

Наоми смотрела на своего мужа, не отводя взгляда, смотрела на широкие плечи, на гордо поднятую голову, на плавность его движений, и чувствовала, как внизу живота собирается густое тепло и зарождается тянущее ощущение.

Она засмотрелась и не заметила, как в рикше оказался Такеши. Отмерла, лишь когда его ладонь легла ей на бедро.

Наоми вздрогнула, словно прикосновение ее обожгло, и порывисто развернулась к мужу. Она могла поклясться, что увидела следы улыбки в уголках его губ. Вблизи Такеши выглядел еще более осунувшимся: на открытом лбу появились новые морщины, черты лица, заострившись, казались жестче.

В молчании, которое не было тягостным, Наоми рассматривала его лицо, словно хотела насмотреться за все прошлые месяцы и на все будущие, что они проведут в разлуке.

Как много всего изменилось, и как много ей нужно рассказать!.. Хватит ли ей слов? Стоит ли и начинать?..

— Ты непривычно тиха, — сказал Такеши, когда рикша, мягко качнувшись, тронулась.

Изо рта Наоми вырвался непонятный всхлип — то ли смешок, то ли рыдание.

Минамото не отводил взгляда все время, пока она рассматривала его. Такеши сидел так близко: Наоми бедром чувствовала его тепло. От этого ощущения, а еще от его пристального взгляда у нее кружилась голова. Неосознанным движением она облизала пересохшие губы и протянула руку к его лицу. Опомнившись, замерла в нерешительности, но, не встретив сопротивления, коснулась холодной ладонью его шершавой, обветренной щеки.

— Я никогда не говорила — если ты вернешься. Всегда — когда, — выпалила она единым духом и с досадой осознала, как невразумительно это звучит.

Наоми пальчиками погладила его по щеке, пробежалась по брови, рассеченной толстым шрамом, коснулась волос над виском. Ей отчего-то больше не хотелось говорить.

Такеши склонил голову и крепко поцеловал ее. Наоми потянулась к нему, стиснула в ладонях дорогой шелк его кимоно и почувствовала, как остро отозвалось тело на близость и прикосновения Такеши.

Когда Такеши отстранился, она приложила холодные ладони к покрасневшим щекам, чтобы согнать с них румянец. Ее дыхание сбилось, словно она была молоденькой девчонкой, поцеловавшейся в первый раз. Ухмылка мужа напомнила ей о давних временах в поместье Токугава, когда они встретились — до войны и до всего, что пришлось пережить. Закусив изнутри щеки, Наоми подняла взгляд: Такеши по-прежнему сидел близко, а его рука поглаживала ее бедро.

Наоми не знала, что делать и как говорить с мужем. Попытаться его обнять? Прижаться к груди и расплакаться? Болтать, словно с ними ничего не произошло? Но Боги, он же Минамото!

А еще хотелось рассказать ему, как сильно она рада, что он жив. Что он вернулся, и теперь она чувствует его тепло подле себя. Наоми не находила верных слов. Она никогда не сможет.

Наконец, приняв единственно верное решение, она склонила голову ему на плечо и вложила свою узкую ладонь в его единственную руку. Сразу же она почувствовала прикосновение прохладных губ ко лбу, а после — его быструю улыбку.

— Как наша дочь?

— Я… м-м-м… — вопрос Такеши заставил ее нахмуриться.

«Я плохая мать? Я виновата перед тобой? Ты хотел сына? Я отвергла своего ребенка, а теперь у меня пропало молоко…» — так она должна ответить?

— Хорошо, — Наоми отвела взгляд. — Акико-сан и Мисаки за ней присмотрят.

— Ты дала ей имя?

— Нет. Я ждала тебя.

Наоми была уверена, что ей не послышалось. Такеши действительно выдохнул с облегчением.

— Ты правда думал, что я назову ее без тебя? — она посмотрела на него с упреком. — Дочери Фухито-сана и Ёрико уже больше года, но у нее нет имени. Потому что все ждут ее родителей. Обоих.

Качнув головой, Такеши хмыкнул.

— Не думал, — только и сказал он.

Он чувствовал, как жмется к нему Наоми. Вероятно, она делала это неосознанно, лишь тянулась к теплу. Ее пальцы тронули его локоть, по шелку кимоно заскользили выше, к плечу, огладили ключицы под одеждой. Он услышал короткий, сдавленный всхлип, и почти сразу же ее губы обожгли его шею горячим прикосновением. Наоми целовала его лихорадочно, будто боялась чего-то не успеть, а ее пальцы непривычно крепко стискивали его плечи. Она подняла голову и поцеловала его в губы, и затрепетала, когда Такеши положил руку ей на затылок, притянув к себе.

— Что ты знаешь о клане Асакура? — спросил Такеши, когда они закончили целоваться.

Наоми, рассеянно касавшаяся кончиками пальцев припухших губ, мгновенно посерьезнела, услышав вопрос.

— О его составе или о значимости для нас? — уточнила она и увидела одобрение в брошенном на нее взгляде мужа.

— О составе.

— Главой клана на протяжении многих лет является Дайго-сама. Мне кажется, он правил задолго до моего рождения и, должно быть, он одного возраста с Кенджи-самой… — она осеклась, не договорив, и с испугом посмотрела на Такеши.

Его лицо окаменело. Не глядя на нее, он коротко дернул подбородком, что могло быть расценено как приказ продолжить говорить. И Наоми, подавив внутреннюю дрожь, произнесла:

— У него было много сыновей от нескольких жен. Но сейчас жив лишь один — Ёсиканэ-сан. Он женат на Масако из рода Ходзё. И у них недавно родился сын.

— Я хочу заключить с ними союз. Хочу предложить помолвку их мальчишки и нашей дочери.

— Вот как.

Наоми догадывалась о чем-то подобном. Она знала, что Асакура не участвуют в войне, знала она также об их силе и могуществе. Она слышала, что Такеши искал с ними союза еще два года назад, до того, как все началось.

«У него ведь могла быть невеста из Асакура, — она вспомнила прочитанные письма. — Теперь же, быть может, с Асакура породнится его дочь».

Лишь недавно минуло три месяца, как родилась их девочка. Всего три месяца — и уже помолвка?..

Минамото покосился на Наоми, которая надолго замолчала после его слов. О чем она так сосредоточенно размышляет? Подбирает аргументы, чтобы отговорить его от помолвки трехмесячной дочери? Слишком рано? Против ее воли?..

— Я слышала также, что Асакура весьма честолюбивы.

Когда Наоми вновь заговорила, Такеши окинул ее долгим и пристальным взглядом. Он был удивлен.

— И очень болезненно реагируют даже на намек об их происхождении.

— А что с ним не так? — Наоми заинтересованно повернулась к нему. Ни о чем таком она не читала в трактатах и жизнеописаниях великих кланов.

— Они потомки императорских детей, лишенных статусов принцев и превращенных в подданных Императора. Так поступали, когда у Императора рождались «избыточные» сыновья.

— Теперь мне стало понятно, отчего они не выступили на стороне Тайра, — Наоми улыбнулась краешком губ.

Такеши фыркнул и, помедлив, кивнул.

— Возможно. У Дайго-сана есть свои причины — его отец также был принцем, сыном Императора Дайго, пока его не сочли нежелательным ребенком и не лишили статуса.

— Получается, он внук Императора, — тихо произнесла Наоми.

— Формально — нет. Считается, что вместе с лишением статуса кровное родство прекращается. Но он мог быть внуком, сложись все иначе.

— А кем он приходится нынешнему Императору?

— Племянником. Дед рассказывал мне, что отец Дайго-сана крайне болезненно воспринял свое отсечение от императорской семьи. Свои чувства, я уверен, он передал по наследству сыну.

Наоми замолчала, обдумывая услышанное. Никогда раньше Такеши не рассказывал ей таких вещей. Не приходились к слову? Не считал необходимым? Думал, что она не захочет забивать свою хорошенькую головку такими знаниями?..

— Все торжества пройдут завтра?

— Да. Сегодня нас ждет лишь ужин.

— Ты сядешь за один стол с Тайра…

— Хорошо, что у них в клане нет взрослых женщин, чтобы сесть за один стол с тобой.

Такеши не собирался признаваться в этом, но пока не знал, как сможет совладать с эмоциями, когда увидит Нобу и Нанаши Тайра.

— Ты привлечешь внимание женщин, — он сменил тему. — Война не позволила им всласть обсудить наш союз, но теперь они смогут.

— Как мне говорить с ними?

— Если будет возможно — не говори вообще. Если нет — только общими словами, — нахмурившись, Такеши сжал запястье Наоми. — Ты должна знать, что когда-то отец подыскивал мне невесту из Асакура.

Наоми надеялась, что сумела правдоподобно изобразить удивление и не переиграть при этом. Признаваться в чтении писем мужа, спрятанных в тайную нишу в его спальне, она не собиралась.

— Та девушка приходится племянницей Дайго-сану. Ее зовут Како, и она еще не замужем. Ты встретишься с ней на ужине.

— Хорошо, — ровным голосом отозвалась Наоми.

«Интересно, она красива?»

Она почувствовала, как рикша, сперва замедлив ход, остановилась с едва ощутимым толчком. Наоми невольно посмотрела на Такеши, и тот встретил ее взгляд кивком. Они достигли поместья Асакура.

Минамото без секунды промедления вышел из рикши, и Наоми последовала за ним. Она оперлась на его твердую руку, чтобы спуститься на землю, и услышала слова приветствия:

— Добро пожаловать, Такеши-сама, Наоми — сан!

* хираути из кости журавля — кость журавля считалась одним из самых дорогих материалов для изготовления кандзаси; хираути — шпилька с плоским закруглённым декоративным элементом. Ножка может быть раздвоенной.

* каноко-домэ с семью сокровищами — семь сокровищ — совокупное название золота, серебра, лазурита, раковин тридакны, агата, коралла, горного хрусталя; каноко-домэ — мягкая лента, поддерживающая пучок волос на затылке.

* сямисэн — японский щипковый трёхструнный музыкальный инструмент. Ближайший европейский аналог сямисэна — лютня.