Хорошие. Плохие. Нормальные

— Тебе нужны деньги? — спросил отец.

— Тебе нужны деньги? — спросила мама.

— Тебе нужны деньги? — спросил СН.

На свете не было более избалованного человека, чем я, завидуйте мне все!

Всем ответила: «Нет, спасибо».

В обычной жизни, до вируса, деньги меня не особенно волновали: переводить для финского концерна, который продает оборудование для фанерных комбинатов, скучно — что может быть веселого в производстве фанеры, но это практически постоянная работа, финны меня ценят и хорошо платят. Мама присылала мне сумочки, ремни и заколки из своего бутика. Когда я жила дома, мне не нужно было покупать еду. Переводов хватает на платья и кофточки из «Зары», а новый пуховик или плащ нужны человеку не так уж часто.

За время жизни с СН для меня ничего не изменилось: мне точно так же не нужно было покупать продукты или платить за квартиру. СН зачем-то подарил мне лисий воротник, как будто мы в пьесе Островского. Зачем дарят воротники, чтобы можно было продать в минуту невзгод? Воротник остался у СН.

Сейчас у меня на карточке достаточно денег, чтобы прожить месяц или два. А потом, что будет потом, смогу ли я содержать себя сама? Но ведь коллапс экономики не настанет внезапно? Финский концерн, на который я работаю, не перестанет продавать оборудование? Фанерные комбинаты не перестанут производить фанеру? Я буду переводить? …Я только что сдала большой перевод, и пока работы нет. Граница между Финляндией и Россией закрыта, концерн не продает оборудование, переводы с финского не нужны. Заказов на переводы с английского тоже нет, переводчиков с английского много.

Какая профессия самая нужная, самая безопасная при коллапсе экономики и крушении мира? Если вдруг конец света, кто выживет: юрист, пиар-менеджер, программист? Ну, врач выживет, учитель, пекарь, священник. …Я точно нет. Без меня как рабочей единицы человечество сможет обойтись.

…Это был первый звонок СН с тех пор, как я ушла. Все это время я репетировала в голове, как я скажу «привет», какие объяснения ему дам, с чем не соглашусь, на чем буду настаивать, когда он позвонит. И вот он позвонил.

Мы поговорили как хорошие знакомые, о вирусе, о Катьке, в основном о вирусе. Разговаривали, как будто я дочка его друга: когда-то давно он дружил со мной, как взрослый дружит с ребенком, а когда дети друзей вырастают, они становятся просто знакомыми.

СН дал мне «испытательный срок», неделю. Если рассказать кому-то, что мне поставили испытательный срок, как секретарше в офисе, это покажется ужасно унизительным, — и как вообще я могла на это пойти! Но все не так, как выглядит! Это был вежливый способ дать мне понять, что он не предлагает мне жить с ним, а приглашает меня в гости на неделю. Неделя превратилась в «еще неделю», затем СН продлил испытательный срок на сорок пять дней. Почему на сорок пять? А почему вообще пригласил меня, ведь своих предыдущих подруг не приглашал? Я не воспринимала как унижение, что он разрешает мне остаться или велит уйти. Наоборот, как награду или комплимент: я победила всех его предыдущих женщин, ему, такому значительному, сложному, нравится, что я рядом.

Катька надеялась, что СН разрешит мне остаться еще на пару недель. А он сделал мне предложение. Сказал: «Ладно, черт с тобой, оставайся, выходи за меня замуж, но при одном условии». Какое именно условие, не сказал.

Мы с Катькой шутили: пробежать марафон, съесть три килограмма макарон, поцеловать прохожего на улице, прокукарекать… Я была ошеломлена, и Катька тоже.

— Я женюсь на Лике с одним условием, — напомнил СН.

Одним условием была Катька. СН женится на мне, если мы с ним останемся вдвоем, без Катьки.

— Ты придумываешь это, чтобы посмотреть, как мы будем плакать. …Я просто не верю своим ушам… — сказала Катька.

СН оценивающе посмотрел на Катины уши, как будто измеряя их размер.

— Ты меня не так поняла. Ты моя любимая дочь. У нас с тобой свой мир, только наш. Ты можешь остаться. Но тогда Лика должна уйти. Я не хочу жить втроем.

Катька должна уйти, и мы с ним будем жить вдвоем, без Катьки. А если нет, то я должна уйти, и они с Катькой будут жить вдвоем, без меня.

СН объяснил: он рад, что мы с Катькой подружились, но это зашло слишком далеко. Отношения троих людей всегда очень сложны. В отношениях троих всегда возникают напряжение и коалиция «двое против одного». Когда я забочусь о нем, показываю свои чувства к нему, Катька тут же надувается. Злится, что он пренебрегает ею ради меня, и тут же перетягивает его внимание на себя. Наша жизнь будет выглядеть так: Катька будет ревновать, он — поочередно оправдываться перед Катькой и мной. Отношения между мной и Катькой станут для него источником боли. Или уже стали, я не поняла.

— А мне в этом раскладе вообще нет места. Кто в этой ситуации любит меня, для кого я единственный? Вы обе только ревнуете меня, а я хочу, чтобы меня любили.

Катька засмеялась, и это, конечно, было ошибкой. Нельзя было смеяться, нельзя было говорить «какие глупости». Надо было молча кивать.

У СН случилась настоящая истерика.

— Катька хочет тебя у меня отнять! Вы с ней становитесь одним целым, а я?! Где я?! Ваши отношения разрушают мою жизнь! Я не позволю, чтобы меня ограничивали во внимании и заботе в собственном доме. Я тоже хочу быть счастливым, не только вы!

Не только Катька совершила оплошность, я тоже ошиблась. Не надо было говорить с ним мягко, как с больным, не надо было говорить «это не так», он не выносит, когда ему говорят «это не так».

— Это не так, а как? Ты будешь указывать, что мне чувствовать? — холодно спросил СН.

— Нет, но…

Не надо было говорить «но», СН не выносит, когда ему говорят «но». Он очень обидчивый. Однажды я сказала: «Ой, у нас закончились яйца…» Мне нужны были яйца для пирога. Он до вечера ходил с обиженным видом и ничего не ел, как будто я подумала, что он съел все яйца, — и пожалела ему яиц… а ведь пирог был для него. Я не думала, что жизнь с ним состоит из таких мелочей!

СН кричал, что Катька притворяется скромной «третьей», а на самом деле хочет стать в наших с ним отношениях главной. Хочет занять место между ним и мной и манипулировать нами обоими. Он сказал, что Катька — манипулятор, выбежал из-за стола и заперся в кабинете.

Катька плакала, я пыталась ее утешить, бормотала какую-то ерунду: «Ты же знаешь, что у него невроз, небольшой неврозик, писатели часто жестоки к близким. Достоевский, Некрасов… на фоне Некрасова он ангел».

Минут через пять хлопнула дверь кабинета, и я решила, что СН пришел в себя и возвращается к нам милым и виноватым. СН подошел к кухне, закрыл к нам дверь и просунул под дверь письмо. Катька сказала, что посылать письма из кабинета на кухню — это не неврозик, а неврозище.

Мы подцепили письмо вилкой, вытащили и прочитали. СН писал: «Давайте договоримся».

СН любит договариваться. Я тоже люблю договариваться и, как дура, верю — раз договорились, значит, так и будет. Привыкла заключать договоры на перевод, я всегда выделяю для себя красным срок, вознаграждение, санкции. Мы с СН все время о чем-нибудь договаривались, например, что он не будет кричать Катьке «б…ть!». Я говорю «так мы договорились?», он подтверждает «договорились» и тут же кричит Катьке «б…ть!».

Письмо было короткое, на полстаницы. СН написал, что хочет сохранить союз со мной. Уверен, что наш брак будет успешным. Но категорически не согласен жить втроем. «Мне нужно новое пространство отношений, я не хочу, чтобы меня все понимали в моем собственном доме». Именно так «не хочу, чтобы меня все понимали».

— Он монстр, — сказала Катька. — У монстров не бывает семьи.

Это все моя вина! Я могла бы понять: СН не переносит, когда он не в центре внимания. Все это время, весь мой испытательный срок, я переглядывалась и хихикала с Катькой. СН не хочет, чтобы мы переглядывались, улыбались, смотрели на него ласково и снисходительно, не хочет, чтобы мы вдвоем его понимали. Хочет построить новое пространство отношений, где не будет места Катьке. Он хочет, чтобы никто не знал, что у него в душе, вот что он имел в виду. Катька будет приходить в последнюю пятницу каждого месяца.

СН пришел на кухню, сказал, что все правильно придумал: со дня на день объявят режим самоизоляции, в самоизоляции мы с ним должны остаться вдвоем, а Катька уедет к матери. Впоследствии, когда жизнь вернется на круги своя, если вернется, Катька будет приходить по пятницам, последнюю пятницу каждого месяца. Он предлагает мне «руку и сердце», решение за мной, я могу принять и остаться, могу уйти.

Мне бы хотелось считать, что я ушла от СН из-за обиды за Катьку, чтобы Катька осталась с отцом. Но это неправда! СН часто повторяет «так будет правильно» или «так будет неправильно». В его книгах такое удивительное понимание людей, их мотивов и поступков, он неизмеримо умней меня и лучше знает, как правильно. В конце концов, как ему нужно, так и правильно: пусть Катька живет со своей матерью, она не маленький ребенок, привыкнет приходить в гости по пятницам.

Я бы осталась! Для меня быть с ним важней, чем для Катьки. Катька скоро начнет жить своей жизнью: все уходят и живут своей жизнью и никогда не звонят, а бедные старые отцы шпионят в социальных сетях, пытаясь хоть что-нибудь узнать о своих детях. Катька скоро уйдет, а у меня мог бы быть блестящий спутник жизни, рядом с ним я могла бы стать взрослой, значительной, умной!

Но то, что он поставил меня перед выбором, было ужасно унизительно! Вот испытательный срок — нормально, а выбрать себя — это унизительно, как будто мне велели участвовать в преступлении, не спрашивая меня, но при этом вся ответственность на мне. Чтобы я всю жизнь считала, что я плохой человек, если между Катькой и собой выбрала себя.

СН говорил мне, что вся хорошая литература построена на приеме: крошечный компромисс в начале пути ведет к краху личности. Я не хочу «компромисс в начале пути».

Ну, и конечно, был один хитрый ход: притвориться, что принимаю его условие, а потом вернуть Катьку домой. Все это время я была не собой, замерла в восхищении и стала немой и обожающей. Как суслики — встали, лапки сложили, смотрят. Но хитрить — это уже точно навсегда остаться сусликом. Так что я ушла из эгоизма: лучше крах личной жизни, чем крах личности.

СН, кстати, вовсе не плохой человек. СН очень хороший человек, просто он псих, как сказал бы Маратик. Ему кажется, что весь мир стремится не дать ему то, чего он хочет, и нужно за себя бороться. А потом он забывает, чего хотел, и живет дальше.

В конце разговора СН сказал, что не знает, что на него тогда нашло. Я даже приподнялась, чтобы вскочить, бежать к нему… но он добавил: увидимся, когда все закончится, сейчас не нужно лишних контактов, он ведь «группа риска». Ему 52 года, но он считает, что он «группа риска». А я лишний контакт.

Я лишний контакт, Маратик сбежал, играет в подпольном клубе, я никому не нужна, мне 23 года, я сижу здесь взаперти одна, моя мама в опасности, я хочу другую жизнь, другую себя, хочу родиться в другой семье, хочу стать кем-то другим и добиться успеха, может быть, хочу ребенка, ничего хорошего в моей жизни не будет. …Может, лучше подхватить вирус и умереть, чтоб не мучиться?

На этой мысли я собралась заплакать, но не успела: зазвонил телефон. Звонили из фонда AdVita. Сказали, что мой донорский материал подошел одному из пациентов.

Сказали: «Вы подходите как донор одному из пациентов». Как это может быть?! Невероятно!

Пожалуй, у меня все-таки есть один секрет: я уже год сдаю кровь для фонда AdVita для детей и взрослых с онкологическими и гематологическими заболеваниями. Стала донором из эгоизма: все, что я делаю, ненастоящее, без меня везде можно обойтись, а сдать кровь — это что-то простое и понятное. Если сдам кровь для больного ребенка, значит, не совсем зря живу. Никто не знает, что я сдаю кровь, но такой скучный секрет нельзя зачесть за таинственную глубину.

В начале февраля я, как обычно, сдавала кровь и заодно сдала кровь на типирование для регистра доноров костного мозга. Спросила врача, можно ли мне быть донором костного мозга, если у меня ОКР в легкой форме? Врач сказала «симптомы ОКР есть у каждого второго», и я сдала кровь. После определения моего фенотипа меня внесут в регистр. Если мой фенотип совпадет с чьим-то, значит, у меня нашелся генетический близнец.

Я не придала никакого значения тому, что сдала кровь для регистра, сдала и забыла: потенциальный донор, скорей всего, никогда не станет донором. Совпадение может случиться через годы, а может никогда не случиться.

А тут — уже через два месяца?.. Так не бывает, это чья-то дрянная шутка.

Но это не была шутка! У меня действительно нашелся генетический близнец!

— По правилам вы можете передумать. Вы должны подумать и решить. Если решите, нужно будет сдать еще один подробный анализ для подтверждения соответствия.

По правилам я должна подумать, сдавать ли костный мозг?.. Я буду, конечно, я буду сдавать.

— Когда можно сдать анализ?.. — заторопилась я, чтобы не подумали, что я сомневаюсь.

Договорились на послезавтра. Я счастлива, не считая того, что немного боюсь. Хотя бояться нечего: послезавтра — это не прокалывать тазовую кость, это просто сдать кровь для подробного анализа. Только собралась плакать, что никому не нужна, как оказалось, что я могу спасти чью-то жизнь. Ура!