Хозяйка старой пасеки 2

10

Но если бы только гости мешали мне разобраться в собственном имуществе! Повседневные дела тоже не ждали — и ждать не собирались. Напомнила мне о них Стеша:

— Барышня, дозвольте медвежатину к ужину изжарить. Ежели вы, конечно, вкуса дичины не чураетесь.

Я подпрыгнула.

— Не смей!

— Так я же для господ, — залепетала она. — Нам-то, понятно, барское мясо…

— Да я не о том! Мяса мне не жалко, десятка пудов на всех хватит. Но его нужно готовить по-особенному.

— Медвежатина хорошая, свежая, чего ее особо готовить? Дед мой сказывал, на барской охоте прямо сразу дичину нарезали да на прутиках над костром жарили для господ.

— Свежая-то свежая, но сперва нужно… — Я оборвала себя на полуслове. Где и как я собралась проверять это мясо на трихинеллез?

— Сперва что, барышня? Вы скажите, я все исполню в точности.

— На охоте свежее мясо скорее ритуал, чем настоящая трапеза, — сказал Нелидов. — Медвежатина отдает железом, если ее не вымочить, а для мягкости лучше готовить долго, как и любую дичину. — Он улыбнулся и добавил, словно извиняясь: — Вы наверняка знаете все это лучше меня, Глафира Андреевна.

— Вот и я говорю, нужно сперва вымочить, — выкрутилась я. — Самое малое — на полдня в воде. А лучше сперва в воде, а потом в квасе или в воде с травами. Но самое главное — медвежатину, кабанятину и мясо других всеядн… зверей, которые не только траву едят, но и мелкой живностью не брезгуют, нужно готовить не меньше четырех часов, а лучше шесть.

Стеша озадаченно моргнула. Опять я попала впросак. Ну как ей объяснить, что такое четыре часа, если она и часов-то не видела?

— Столько же времени, как от восхода солнца летом и до обеда, — подсказал Нелидов.

Она потеребила косу, размышляя.

— Дед мой как-то медвежатину принес, поставил в горшке в печь на всю ночь. Чеснока много положил, сверху смальца немного чтобы сдобрить — ох и вкуснотища была! — Она простодушно добавила: — Только я думала, это для мужиков, а господам чеснок слишком духовитый.

— В самый раз, — сказала я.

Стеша снова потеребила косу, глянула на отчаянно кривляющуюся, будто желающую ее предостеречь, Акульку, и все же заговорила.

— Барыня, а дозвольте спросить, остальное мясо как желаете сготовить? Пропадет ведь. Вы хоть извольте распорядиться, чтобы парни его на ломти нарезали да повесили вялиться, ежели соли нет в бочки сложить как следует.

— Сушить нельзя ни в коем случае. Дело не только во вкусе и мягкости. В такой дичине часто бывают… — Да, тут на домового не спишешь. Что бы придумать? — Лес велик, и в нем всякое случается. Иной раз и нечисть водится, которую доброму человеку лучше не трогать.

Обе девочки синхронно сотворили священный жест.

— Людям бог дал разум понимать, что можно делать, а чего нельзя. А у зверей диких, пусть это даже хозяин леса, как медведь, такого разума нет. Может забрести куда не следует и порчу от лесной нечисти поймать.

Стеша задумчиво покачала головой.

— Хозяин леса сильный, его порча просто так не возьмет.

— Его не возьмет, — подхватила я. — А человека, который такую дичину добудет, скрутит только так. Сперва лихорадка начинает бить, потом глаза опухнут, одни щелочки останутся, потом все тело ломать станет, будто его тот медведь в лапах мнет. Повезет, если на том и закончится, а если не повезет — так за месяц и в могилу сойдет.

— Получается, если мясо долго в печи держать или варить, порча уйдет? — недоверчиво переспросила Акулька.

— Умная ты, а дура! — заметила Стеша. — Огонь — он любую порчу одолеет. Только эта, про которую барышня говорит, видать, действительно сильная.

— А то не сильная! Помнишь, о прошлом годе на господ будто мор какой напал? Батюшка сказывал, только и успевали с отцом Василием соборовать. А ведь в Поддубках барин знатным охотником был, на медведя сам любил с рогатиной ходить. Хвастался, что с государя, отца нашей императрицы, в этой забаве пример взял.

— Откуда же мне знать, что там у господ творится? Мы на земле, а они — вон! — Стеша указала на небо. — Пока дед мой жив был да при старом барине служил, иной раз и…

Она глянула на меня — не получит ли нагоняй за то, что сболтнула лишнего.

— Так толкую же тебе, батюшка мой сказывал, он-то точно знал, где кто народился да кто помер. Порча такая верно есть, правду барышня говорит. Может, не больно частая, а может, не все помирают, потому про нее много не говорят.

— Или готовят, как мой дед учил. Печь — она и от хворобы, и от порчи защита. — Девушка поклонилась мне. — Как вы велите, барышня, так и сделаю.

— Можжевельника еще немного добавь, — приказала я. — А сало возьми не медвежье, а свиное, там оставалось еще немного.

Я вышла вслед за ней во двор, кликнув мальчишек. Приказала отделить мясо от костей, разложить в бочки и тоже залить водой: пока вымачивается, решу, что с ним делать. Нутряной жир собрать отдельно. На вкус он так себе, но пригодится при простудах, если нужно будет сделать мазь, а может, предложу немного Ивану Михайловичу вместе с желчью, которая сейчас сохла в тени в пузыре. Хрящи нужно будет собрать, чтобы сварить качественный клей, а кости — обжечь и смолоть. Костная мука пригодится и курам, и лошадке, да и растениям. Пожалуй, мне надо нанять еще работников — только начала, а уже дел невпроворот!

— Я недолго с вами знаком, но вы не показались мне суеверной барышней. Откуда вы знаете об этой порче? — спросил Нелидов, когда мы возвращались в амбар после раздачи ценных указаний всем, кто не успел увернуться.

— Это не порча, это болезнь. А откуда знаю… — Я вздохнула. — Я родителей-то своих толком не вспомнила, а вы хотите знать, откуда я знаю.

Он потер подбородок.

— Что ж… Если вы правы — долгая варка убережет нас всех от серьезной опасности. Если нет — вреда от нее точно не будет, только мясо вкуснее станет.

— Вы действительно философ, — хмыкнула я.

Он пожал плечами, пряча улыбку.

Когда солнце повисло над крышей флигеля, вернулся Герасим. Вместе с ним и еще двумя мужиками в телеге сидел Гришин.

— Подобрали меня мужички в Воробьево, за что им благодарность, — пояснил он, хотя я ничего не спрашивала. — Не дали ноги до колен стоптать. Если бы и с языком так же могли помочь, а то он сегодня похлеще ног работал.

Я хотела полюбопытствовать, удалось ли ему что-то разузнать, но пристав покосился на мужиков, внимательно глянул на меня, и я заткнулась. Не стоит портить «легенду». И в усадьбе, и за ее пределами пристав ходил одетый как полагалось человеку его сословия. Разве что одежда была почище и поновее, чем у мужиков.

— С бывалым-то солдатом все поболтать горазды. А как услыхали, что я грамоте разумею, как сговорились все — тому письмецо напиши, тому прошение составь.

— А то ты внакладе остался, — проворчал один из мужиков. — Вот ведь везет некоторым, знай себе лясы точи да бумагу карябай, а змейки сами в карман прыгают.

— Зато твоя работа видная. — Гришин похлопал по доскам, лежавшим в телеге. — Что бы из этого ни сделали, долгонько простоит. А моя — только кляксы чернильные. Хорошо если бумагу просто под сукно положат, а то и вовсе, не при барышне будь сказано, куда пустят.

Мужики расхохотались.

— Вот она, истинная ценность образования, — едва слышно произнес Нелидов, и по тону его было непонятно, шутит он или всерьез сокрушается.

— Истинная ценность образования не в дипломе, а в связях. Хороших нейрон… как это в книгах пишут? Хороших мыслительных связях.

— Логических, вы имели в виду?

— Да-да, — согласилась я, — и в связях между людьми. Наверняка в университете гораздо больше возможностей завести интересные знакомства, чем в нашей глуши.

— Знакомства помогают, но не всесильны. С вашего позволения.

Он стал что-то разъяснять мужикам. Герасим подошел ко мне. Указал на доски, изобразил будто пилит.

— Прямо сейчас займешься?

Он энергично закивал. Помахал руками, будто крыльями, потом сложил их у щеки, наклонив голову, будто спящий.

— Пчелкам тоже нужен дом? — рассмеялась я. — Кстати! Отец Василий благословил разобрать гроб — тот, что большой и с медными трубками, — на доски для ульев.

Дворник недоверчиво посмотрел на меня. Я изобразила местный священный жест.

— Честно. Спроси хоть у… — Я оглянулась и обнаружила, что девочка тишком-тишком подбирается к дому, хотя официально ей никто не объявлял, что работа закончена. — Акулька!

Она подбежала к нам. Я не дала ей начать оправдываться, спросив про священника.

— Да, отец Василий так и сказал, — подтвердила она.

Дворник озадаченно покачал головой. Потом все же кивнул. Указал на солнце, провел рукой дугу от него до горизонта.

— Когда стемнеет, разберешь? Хорошо.

Я велела мужикам сменить мальчишек у туши — впрочем, они почти закончили отделять мясо от костей и раскладывать куски в бочки. Парней отправила на пасеку, вырезать сохранившиеся соты из опустевших колод. Едва я отпустила их, на крыльце появилась Варенька, держа в руках тканевый сверток. Рядом вилял хвостом Полкан. Я запоздало сообразила, что бросила девушку совершенно одну. Пока я беседовала с отцом Василием, она тихонько сидела рядом, как и полагалось благовоспитанной барышне. Когда тот уехал — заявила, что будет работать над своей книгой. Я только порадовалась, что наконец могу заняться делом.

— Глаша, смотри, что я тебе несу! — заговорщицким тоном произнесла она.

— Что? — полюбопытствовала я.

Она развернула ткань. Внутри оказались медвежьи когти.

— Вообще-то Кир велел их тебе отдать еще с утра, но я…

— Забыла? — приподняла бровь я. — Что-то у тебя сегодня память девичья.

— Да где тут при памяти остаться, если ни минуты покоя нет! — вскинулась она. Добавила другим тоном: — Нет, не забыла. Хотела подольше у себя подержать. Я их никогда вблизи не видела. — Она вытянула палец, сравнивая с когтем. Восхищенно вздохнула. — Подумать только, и Кир не отступил! Он велел тебе отдать, — повторила она. — Сказал, в Скалистом краю верят, что, если окурить дымом от сожженного медвежьего когтя роженицу, роды пройдут благополучно. И еще коготь защищает младенцев и детей. Тебе пригодится.

— А почему он сам мне об этом не сказал? — удивилась я.

— Я тоже его об этом спросила. Он сделал каменное лицо и буркнул, что о таких делах барышням легче говорить друг с другом. Глашенька, а можно мне один? Нет, два! Один — для будущего малыша, а второй… — Она густо покраснела. — Хочу Сергею Семеновичу подарить.

— А это прилично? — полюбопытствовала я.

Пожалуй, мне стоит хоть как-то отблагодарить человека, заслонившего меня от разъяренного хищника. К тому же, не знаю насчет Скалистого края, а в наших краях считали, что такой коготь — оберег для воина и охотника.

Варенька покраснела еще пуще, но сказала твердо:

— Сделанное собственными руками всегда прилично. Только я не знаю… наверное, проделаю дырку и сплету красивый шнурок.

Я еще раз посмотрела на когти, отчетливо пахнущие застоявшейся кровью.

— Тогда надо для начала их обезжирить, отчистить и хорошенько высушить. А потом я научу тебя, как сделать настоящую оправу. Получится милый сувенир, который не стыдно будет, скажем, как брелок на часы повесить.

— Правда? — Она захлопала в ладоши.

— Правда.

Помнится, в моем детстве в каком-то журнале предлагали переплавлять только появившуюся тогда пластиковую упаковку на пуговицы или детали для моделирования. Мы с отцом развлекались, отливая копии солдатиков. Пластика у меня сейчас не было, зато в комоде у тетушки валялись оловянные пуговицы. Не знаю, когда я найду время на эту забаву, но когти будут просушиваться пару дней, может, тогда я смогу хоть немного вздохнуть?

— Погоди, а как когти оказались у твоего кузена уже с утра, если медведя разделали только сейчас? — спохватилась я.

Варенька хихикнула.

— Только не говори, что я тебе сказала. Он с утра сам отделил лапы, чтобы убрать их на ледник. Сказал, что прихватит в Больших Комарах пряностей и приготовит лапы так, как его научил личный повар ее величества.

— Погоди, так он что, потащился в город, чтобы купить пряностей? — опешила я.

— Нет. Мне он сказал, по служебным делам, но я слышала, как он говорил Марье Алексеевне, что Савелия нужно объявить в розыск, пока он не натворил дел.

Я рассмеялась.

— Прав был Кирилл Аркадьевич, такой болтушки, как ты, еще поискать.

— Глашенька, но я же только тебе! — всплеснула руками она. — Это же твой бывший управляющий, в конце концов!

Я покачала головой и решила не продолжать эту тему. Закинула когти в горшок со щелоком — завтра промою как следует и повешу сушиться. Вернулась к документам.

Когда я наконец разогнулась, радуясь, что мои дела не так плохи, с улицы донесся стук копыт. Я сбежала по лестнице, улыбаясь как дурочка. Даже забыла о том, чтобы остановиться на крыльце и изобразить невозмутимость. Оказывается, я успела соскучиться за неполные полдня.

Когда Варенька бросилась обнимать кузена, я удивилась сама себе, поняв, что немного завидую ей. Марья Алексеевна, кряхтя, вылезла из дрожек. Обернулась к мужчине в мундире и с папкой, выскочившему за ней.

— Глаша, представляю тебе Ивана Кузьмича Прохорова, уездного землемера.

Тот поклонился.

— Наслышан о вас, Глафира Андреевна.

— Граф решил, будет лучше, если его с вечера привезти, чтобы завтра полдня не ждать. Распорядись, чтобы расположили.

Я кликнула Стешу, велела устроить гостя. Рассмеялась, глядя, как Полкан подлизывается к Стрельцову. Все время хотелось смеяться непонятно чему.

Генеральша потерла поясницу.

— Старовата я стала для таких поездочек.

— Не наговаривайте на себя, Марья Алексеевна. Вы еще всех нас переживете.

— Ай, глупости, — отмахнулась она, но видно было, что похвала ей приятна. — Глашенька, я чай купила, прибери к себе.

— Что вы, не надо было, — смутилась я.

— А я говорю, прибери. И если ты от моего подарка откажешься, я тебя больше знать не пожелаю! Поняла?

— Поняла. — Я обняла ее. — Спасибо вам.

— Не за что, милая. — Она похлопала меня по спине. — И вели соль достать да на кухню прибрать до завтра.

Только сейчас я увидела мешок, стоявший в повозке.

— Соль?

— Медвежатину засолить. У тебя на кухне столько соли не нашлось.

— Так вы только ради меня… — Я потеряла дар речи. Это не наше сбегать в магазин за углом, это тащиться несколько часов на тряской повозке только в один конец.

— Не льсти себе, — хихикнула она. — По лавкам пройтись, со знакомыми поболтать, к дочке заглянуть. Соль — это так, заодно.

— Хорошо, не буду себе льстить. Но все равно спасибо вам огромное.

Стрельцов разогнулся, закончив тискать пса, улыбнулся мне поверх головы Вареньки, и я не могла не улыбнуться в ответ. Девушка затеребила его за рукав.

— Кир, Кир, тут такое было! Ну почему тебя вечно нет, когда ты нужен?

Стрельцов подобрался.

— Что случилось?

— Глашин гусар приезжал!

Вот когда я поняла, как на самом деле выглядит «окаменел». Вместо только что улыбавшегося мне мужчины появилась мраморная статуя — даже лицо побелело.

— Он вас не обидел? — Голос прозвучал чересчур бесстрастно для этого вопроса.

Прежде, чем я сумела подобрать слова, ошеломленная этой переменой настроения, снова защебетала Варенька.

— Что ты! Представляешь, этот нахал смел умолять о прощении! Он даже на одно колено бухнулся!

Стрельцов сжал челюсти, глаза его сузились.

— Вот как, — процедил он, и от его тона у меня передернулись плечи, будто от холода.

— Так, давайте-ка в дом. — Марья Алексеевна подхватила меня под руку. — О таких вещах на крыльце не разговаривают.

Стрельцов не шевельнулся. Я тоже. Его взгляд будто пригвоздил меня к месту.

— Похоже, в нашем… в деле вашей тетушки появился новый подозреваемый.

Я моргнула. А ведь он мог! Я не рассматривала Заборовского как возможного убийцу, полагая, что он где-то далеко, может, вообще погиб на войне. Но если он был где-то рядом — а он был рядом, иначе не узнал бы так быстро, что я теперь сама себе хозяйка, — то вполне мог и тетушку топориком тюкнуть, и попытаться пролезть в дом, чтобы нас застали вдвоем и все вокруг решили…

Меня замутило при этой мысли.

— Вряд ли бы тетушка впустила его в дом после всего. Тем более когда она сама уже была в постели.

— Вы же пустили. Человека, которому, по вашим словам, желали сдохнуть.

— А что мне оставалось делать? — начала было я.

Опомнилась, разозлившись на себя: чего я оправдываюсь, как старшеклассница. Это мой дом, в конце концов, могу хоть черта лысого принимать, главное, святой воды запасти побольше.

Генеральша погладила меня по плечу.

— Эх, как всегда, кот из дома — мыши в пляс. Не надо было мне вас одних оставлять. Но кто ж знал, что у него достанет наглости…

Я протащила в грудь воздух, заставила себя повернуться к ней.

— Он был не один, и поэтому я не могла спустить на него Полкана, как следовало бы.

Полкан, про которого все забыли, гавкнул, подтверждая мои слова.

— Кир, ты в своем уме? Чего это ты набросился на бедную Глашу? У нее и без тебя был тяжелый день!

— Я вижу, — сухо произнес он. — Когда водишься со всяким… с человеком, который не заслуживает ничего, кроме пули, дни легкими не бывают.

— Граф, немедленно заткнись и марш в дом! — Генеральша заслонила меня широкой спиной, и стало ясно, почему у нее офицеры покойного мужа по струнке ходили. Даже Стрельцов шагнул к крыльцу.

— Вы правы, Марья Алексеевна.

В его голосе прозвучало что-то вроде раскаяния, но это только сильнее меня разозлило.

— Знаете что⁈ — Я сама не поняла, как оказалась прямо перед ним, заглядывая ему в лицо. — Идите своей Ольге Николаевне указывайте, с кем ей водиться! Потому что это она привезла в мой дом человека, которому я ничего, кроме лучей поноса, пожелать не могу!

Варенька ахнула и прижала ладони к щекам.

— У Ольги Николаевны есть муж, воспитывать ее — его обязанность, — бесцветным тоном произнес он.

— Что ж, у меня мужа нет, слава богу! И, надеюсь, никогда не будет, если его обязанность — меня «воспитывать»!

— Глашенька, что ты такое говоришь? — всполошилась Варенька. — Ты нездорова, пойдем в дом, я помогу тебе лечь.

— Я здорова как лошадь, — процедила я. — Как ломовая лошадь, которая вынуждена быть здоровой, иначе ее пустят на колбасу! И у меня, как и у нее, очень много работы. С вашего позволения.

Я хлопнула дверью так, что дом должен был бы обрушиться, — но обошлось.